Старичок с Большой Пушкарской - Житинский Александр Николаевич (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
Никто не караулил в парадном, никакой милиции не было и во дворе. Саньке даже обидно стало: неужели Мулдугалиев забыл о них?
Она дала себе полную волю и истратила все деньги до копеечки. Купила огурцов, простокваши, твердого, как камень, ледяного цыпленка, килограмм яблок и рыбу для Аграфены. И, конечно, до отвала наелась мороженого, прихватив пару стаканчиков домой – себе и Альшолю.
Когда она вернулась, Альшоль был на антресолях. Веревочная лестница свисала вниз до пола.
Санька вскарабкалась наверх с истекающими стаканчиками мороженого.
– Альшоль, быстрее! Оно капает!
Они быстро съели мороженое. И тут Санька заметила, что по диванным подушкам, на которых сидел Альшоль, разбросаны исписанные листы бумаги. Рядом стоял старый папин портфель, ранее перевязанный шнуром, а сейчас открытый. В портфеле были конверты с письмами.
Санька взяла наугад одно из писем и сразу узнала папин почерк.
– Ты это читал? – спросила она Альшоля.
– Да, немного, – кивнул он.
– А ты знаешь, что нельзя читать чужие письма?
– Саня, я же не знал, что это чужие письма. Я все книжки прочитал, мне стало скучно. Дай, думаю, посмотрю, что в портфеле. А там какие-то конверты, листки… Ну я и начал читать.
Санька сграбастала письма, засунула снова в портфель и поволокла его вниз. Она снова обвязала его шнуром и спрятала на этот раз в кладовку. Портфель был пухлый, тяжелый. Как она раньше не догадалась посмотреть – что там внутри! Если бы она знала, что в портфеле хранятся папины письма!
Надо сказать, что Санька, когда рассказывала Альшолю про свою семью, о папе не упоминала. Альшоль тоже ее не расспрашивал – то ли из вежливости, то ли по другой причине. Но Санька не говорила о папе отнюдь не по забывчивости. На это имелись серьезные основания.
Дело в том, что Санькин папа был по профессии клоуном. Когда-то давно он вместе с мамой учился в хореографическом училище, но танцором не стал, а перешел в цирковое. Там и занялся клоунадой. Познакомились они с мамой, еще когда папа танцевал с нею па-де-де из балета «Щелкунчик». Потом они поженились, родилась Санька, мама бросила сцену, а папа ушел в клоуны. А когда Саньке исполнилось пять лет, папа из дома исчез. Он переехал в другой город, поступил работать в местный цирк, много ездил на гастроли, а Саньке чаще всего звонил по телефону.
Санька стеснялась профессии своего папы. У всех приличные отцы: у Кроши – математик, кандидат наук, у Вики – майор, у Руслана – водитель автобуса. А у Саньки – клоун!
Пусть так! Но если бы у него были хотя бы нормальные имя и фамилия! Как, например, у Олега Попова. Или у того же Куклачева. Но Санькин папа носил ужасную цирковую кличку, или по-другому – псевдоним. Его звали Мявуш. На афишах так и было написано: «Весь вечер на манеже клоун Мявуш». Санька не знала, откуда произошла эта странная кличка, но ей было неприятно. Папа – Мявуш, подумать только!
Клоун Мявуш был не очень знаменит. Его всего дважды показывали по телевизору в сборных цирковых программах, а в Ленинград на гастроли он не приезжал ни разу с тех пор, как перестал жить здесь. Мотался где-то по Сибири: Омск, Тюмень, Красноярск.
Дома о папе говорили редко. Точнее, совсем не говорили, будто его нет. Когда он звонил из очередного Иркутска, мама здоровалась с ним довольно сухо и тут же передавала трубку Саньке. Папа всегда спрашивал – что новенького и про отметки в школе. Санька коротко докладывала о своих успехах, а потом слушала что-нибудь из цирковой жизни: как заболела в дороге обезьянка или что слон отравился кислой капустой. Все папины новости были почему-то печальные, хотя говорил он бодрым голосом. Однажды он упал с трапеции и сломал руку. Его положили в больницу в Хабаровске, откуда он звонил особенно часто. Иногда от папы приходили посылки с подарками: конфеты, кедровые орехи, сибирский мед. А однажды Санька получила рукавицы и сапожки из оленьей кожи на меху. Это значит, папа добрался до Чукотки.
Год назад, когда папу впервые показали по телевизору, дедушка сказал:
– Несерьезный человек, это самое!
Мама промолчала.
Все это Санька вспомнила, когда они с Альшолем готовили нехитрый обед. Саньке очень хотелось вкусной жареной курицы, но Альшоль, увидев замороженного цыпленка, помрачнел.
– Если бы я знал, что здесь так обращаются с живностью, ни за что не вернулся бы! – сказал он.
Пришлось ограничиться вареной картошкой и салатом из огурцов.
Альшоль был задумчив. Он чистил огурцы, поминутно вздыхая. Кончик его бороды печально лежал на кухонном столе.
– Это было на хуторе Флюгумири… – вдруг сказал Альшоль, отложив нож в сторону.
Санька в это время солила кипящую картошку. Она оглянулась и увидела, что Альшоль сидит на табуретке, подняв лицо к потолку, а взгляд его устремлен далеко-далеко.
– Там я последний раз видел своих родителей, – продолжал Альшоль. – Мой дядя Гиссур праздновал свадьбу своего сына. Мама с отцом сидели за праздничным столом, а детей угощали в соседней комнате… И тут на нас напали. Внезапно на селение налетел целый отряд конников. В руках у них были факелы. Они подожгли дом с четырех сторон. Я помню, как кричали в огне люди. Всадники не давали им выйти из дома. Отец успел крикнуть мне: «Беги, Альшоль!». Я вылез через узкое слуховое окошко на крышу и спустился с задней стороны дома по стене. Там не было врагов. Дом уже пылал, как огромный костер. А я побежал к Полям Тинга.
Санька слушала, раскрыв рот. Она старалась представить себе древнюю Исландию, тринадцатый век и эти загадочные Поля Тинга, куда скрылся четырнадцатилетний Альшоль. Но у нее плохо получалось.
– В Полях Тинга было пустынно. Недавно закончился альтинг, люди разъехались, остались черные пятна костров. Ни души, только горы громоздились вокруг котловины. И Скала Закона чернела в небе. Я взобрался на нее, я карабкался вверх целый час… А когда я встал на Скале Закона и передо мной раскинулась вся моя страна, я почувствовал себя великим годи Торгейром…
– Кем? – не выдержала Санька.
– В моей стране был такой великий законодатель.
– «Годи» – это его имя?
– Нет. «Годи» означает «жрец»… И я, внезапно осиротевший мальчик, произнес свою речь со Скалы Закона. Я сказал, что запрещаю людям враждовать друг с другом. Я попросил Бога, чтобы он уничтожил зло, оставил на Земле только любовь. Я так хотел любить, но мне любить было некого. Мои мать и отец заживо сгорели в огне Флюгумири… А когда я закончил свою речь, я увидел, что в Полях Тинга приземляется блестящий воздушный корабль.
– Летающая тарелка? – догадалась Саша.
– Да, – кивнул Альшоль. – Оттуда вышли существа с Фассии и забрали меня к себе…
Санька с Альшолем обедали в полном молчании. Каждый был занят своими мыслями. Аграфена в сторонке ела вареную рыбку и тоже думала о своем.
Санька старалась нарисовать в своем воображении Альшоля на громадной Скале Закона посреди древней Исландии, выкрикивающего в пустую долину слова о любви. Альшоль думал о Санькином отце, который сохранился в доме в виде портфеля с письмами, и вспоминал о своих родителях. Аграфена размышляла о привидениях. Бывают ли привидения у кошек или способность становиться привидениями доступна лишь людям?
А вечером Санька не выдержала и достала из кладовки папин портфель. Альшоль тактично не мешал ей. Он удалился на антресоли и лежал там в темноте, тяжко вздыхая. Аграфена мурлыкала у него под боком. Привидение в тот вечер не появлялось.
Санька читала папины письма.
Ее поразило, что многие конверты были не распечатаны, хотя письма пришли несколько лет назад. Вероятно, мама засовывала их в портфель, не читая. Но почему не выбрасывала? В отношениях между родителями была какая-то тайна. Читая папины послания, Санька пыталась догадаться: он что-то старался объяснить маме, за что-то просил прощения, в чем-то упрекал…
Она распечатала очередной конверт. В нем были листок и еще один запечатанный конверт. Листок был адресован маме и начинался словами: «Здравствуй, Таня!», а на конверте было написано: «Саше, когда она вырастет».
