Борька, я и невидимка - Томин Юрий Геннадьевич (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
– Тогда еще фашистов не было, – неуверенно сказал кто-то.
– Не было, – согласился Владимир Иванович. – Но мы на минуту представим, что были.
– Он будет с ними сражаться, – сказала Лена.
– Пожалуй. Почему ты так думаешь?
– Потому, что он не побоялся медведя.
Но тут уже с Леной стали спорить другие ребята. Одно дело – медведь, а другое – вооруженные фашисты.
Кто-то сказал, что Дубровский Троекурова не побоялся: выгнал его, а у Троекурова было много слуг. С Троекуровым все боялись связываться, а Дубровский не испугался. Наконец вспомнили, что сто пятьдесят солдат штурмовали укрепления Дубровского. А он, раненный, был впереди.
– А еще влюбился в Марью Кирилловну, – басом сказал Дутов. – И еще он…
Но Дутову говорить не дали: речь шла о мужестве, любовь тут ни при чем.
Постепенно выяснилось, что Дубровский был смелый и решительный человек. Теперь это стало совершенно ясно по его поступкам.
Все были согласны – Дубровский не согнется перед фашистами и вообще перед кем угодно.
– А Шабашкин? – спросил Владимир Иванович.
– У-у-у… – завыл класс.
– Этот гад Шабашкин стал бы, конечно, полицейским или старостой.
– Почему? – спросил Владимир Иванович.
С Шабашкиным расправились в две минуты. Каждому ясно, что человек, который кланяется богатому и издевается над бедными, – человек трусливый и подлый.
Владимир Иванович больше молчал. Говорили ребята. Только Костя, которому говорить было нечего, время от времени кричал: «Верно!» – или: «Неверно!» Зато кричал он громче всех, – Костя боялся сидеть тихо.
Потом фашисты ушли из Кистеневки, и там стало спокойно. Потише стало и в классе. Но ненадолго.
– В реке тонет человек, – сказал Владимир Иванович. – Подумаем, кто как поступит.
Через несколько минут выяснилось!
Дубровский поплывет спасать. Троекуров пошлет слугу. Кузнец Архип бросится в воду во всей одежде (если тонет не Шабашкин), Шабашкин подождет, пока человек утонет, и составит протокол.
Марья Кирилловна разнервничается и заплачет.
И каждый раз Владимир Иванович спрашивал: «Почему?» И ребята старались доказать почему. Это было очень интересно – доказать. И это было не так уж трудно для тех, кто заранее прочитал повесть. Только для Кости время тянулось медленно. Он уже чуть не охрип, вставляя свои «правильно» и «неправильно». А как он старался! Он ужом вертелся на парте, вскакивал, садился, прикладывал руку к сердцу и даже погрозил кулаком Дутову, когда тот сказал про Марью Кирилловну. Но, кажется, он немного перестарался. Забывшись, он грохнул кулаком по крышке в тот момент, когда случайно в классе было тихо.
– Неправильно! – рявкнул Костя.
– Что неправильно? – спросил Владимир Иванович. Костя ошалело заморгал глазами. Он и сам не знал, что не правильно.
– Так что же неправильно, Костя? – повторил Владимир Иванович.
Костя мучительно соображал. Он даже запыхтел, как Дутов. На секунду ему стало противно. Но только на секунду. Нужно было выкручиваться.
– Неправильно… вот это… что Дутов говорил!
– Про Марью Кирилловну?
– Ага! – обрадовался Костя. – Про Марью Кирилловну. Верно, неправильно, Владимир Иванович?
– Ну, это ведь мы давно выяснили, – сказал Владимир Иванович. – А сейчас что неправильно?
– Сейчас?
– Да, сейчас. – В глазах Владимира Ивановича запрыгали веселые огоньки.
– Сейчас… А вот… – Костя напрягся, ожидая подсказки. Но класс молчал. Все ждали, что скажет Костя. Ведь это же Костя! Никому и в голову не пришло, что ему нужно подсказывать.
– Вот это… – И тут Костя вспомнил: – Они хотели его погубить! – воскликнул он.
– Кого погубить?
– А Дубровского! – радостно сказал Костя. – Он сам кричал: «Вы меня губите!»
– Ну и что же?
– Вот и неправильно, что его хотели погубить. Владимир Иванович улыбнулся. Косте стало нехорошо.
– Кто же хотел его погубить?
– А там… на странице сто восемьдесят три.
Ребята еще ничего не поняли. По классу пронесся шелест страниц. Все искали страницу 183. Там действительно было написано: «Вы меня губите! – закричал Дубровский».
– Так кто же хотел его погубить? – спросил Владимир Иванович. – Эти слова он говорит Марье Кирилловне.
– Вот она и хотела.
Ребята засмеялись. Но не от восторга. Смеялись над Костей; он чувствовал это.
– Но сейчас мы говорили об Андрее Гавриловиче, – сказал Владимир Иванович.
Владимир Иванович по-прежнему улыбался. Голос у него был ровный. Казалось, он просто не понимает, что Костя не подготовился.
«Притворяется», – подумал Костя. Но отступать было не куда.
– Андрей Гаврилович тоже хотел его погубить! Ребята захохотали.
– Эх, Костя, – сказал Владимир Иванович. – А ведь Андрей Гаврилович – отец Дубровского.
Костя насупился и сердито взглянул на Владимира Ивановича.
– Я не читал про Дубровского.
– Не успел?
– Не успел.
– Чем же ты был занят?
– А я не был занят.
– Не был занят и не успел. Непонятно.
Ребята снова задвигались, на лицах появились улыбки. Они знали Костю. А Костя знал, что в этот момент весь класс смотрит на него и ждет, что он скажет. И все же Костя задумался.
Владимир Иванович – это не Владик и не Зинаида. Он разговаривает, как будто приятель. Только от таких приятелей будешь два дня в затылке чесать. Нет, лучше не связываться.
– Владимир Иванович, я не выучил, – сказал Костя. – Я же честно признался. Поставьте мне двойку – и все.
– Да мне двойки не жалко, – весело сказал Владимир Иванович, – мне тебя жалко, что ты Пушкина не читаешь.
Костя почувствовал, как невидимка толкнул его в бок маленьким своим кулачком. «Смотри-ка, тебя жалеют», – шепнул он.
И Костя, подчиняясь невидимке, послушно открыл рот.
– Почему это меня жалко? – сказал он. – А может, Дубровского вовсе не было. Может, его выдумали? Я, например, ни какого Дубровского не видел.
– Ну, конечно, – согласился Владимир Иванович. – Индийского океана тоже нет.
– Почему это нет? Он около Индии!
– А ты его видел?
– Не видел.
– Значит, нет Индийского океана, – вздохнул Владимир Иванович. – Раз ты не видел, – нет – и все. И Австралии нет. И Африки.
Ребята засмеялись. А Невидимка уже барабанил кулаками в Костину спину и зудел: «Смелее, смелее!»
– Вы про географию не спрашивайте, – сказал Костя. – Сейчас литература.
– Но ведь литературы ты не знаешь. Как же я с тобой буду разговаривать о литературе?
– А я, может, вообще литературу не люблю. Мне не нравится литература. Вот! – выпалил Костя и втянул голову в плечи.
Костя стоял и ждал казни. Сейчас Владимир Иванович скажет: «Вон из класса». Костя даже вышел из-за парты и стал рядом, чтобы удобнее было идти к двери.
– Так, – сказал Владимир Иванович. – Ты не любишь литературы…
«Смелее, Костя! – шепнул невидимка. – Все равно выгонит».
– Не люблю, – твердо, сказал Костя и сделал один шаг к двери. – Я честно. Вы же сами говорили, что лучше неприятная правда, чем приятная ложь. Вот я и говорю правду.
Владимир Иванович, улыбаясь, смотрел на Костю. Знает Костя эти улыбочки. С такими улыбочками в два счета за дверь вылетишь. И Костя уже совсем готов был вылететь. Он даже не очень боялся, даже как будто немножко хотел, чтобы его выгнали. Все-таки – за правду.
Владимир Иванович взглянул на часы.
– Семь минут осталось, – сказал он. – Успеем. Давай, Костя, выкладывай, чего ты еще не любишь.
Костя не удивился. Он вздохнул и снова встал за парту. Такое уж его, Костино, счастье: хочешь, чтобы выгнали, – не выгоняют, хочешь остаться, – выгонят.
Костя опять вздохнул.
– Мне не нравится, когда врут, – сказал Костя.
Владимир Иванович кивнул. Мила Орловская хихикнула, хотя пока ничего смешного не было.
– Еще мне не нравится смех без причины. Это признак дурачины, – сказал Костя, покосившись на Милу.
Теперь засмеялись несколько человек сразу. Костя приободрился.
