Ниндзя - ван Ластбадер Эрик (бесплатные полные книги .txt) 📗
— В каком-то смысле, — ответил он серьезно и поднялся с дивана.
— Можно посмотреть длинный меч? Николас бережно снял меч со стены.
— Я не должен был бы это делать. — Он держал ножны в одной руке, а другой обхватил длинную рукоять.
— Почему?
Николас медленно потянул за рукоять, открыв небольшую часть сверкающего лезвия.
— Меч можно обнажать только для поединка. Это священный клинок. Он дается при посвящении в мужчины, у него есть собственное имя; это душа и сердце самурая. Этот меч длиннее обычного, он называется дай-катана, большой меч. Не трогай, — сказал он резко, и Жюстина отдернула палец. — Ты могла порезаться.
Николас увидел ее отражение в зеркале клинка — широко открытые глаза, слегка удивленные губы. Он слышал рядом с собой ее дыхание.
— Можно я посмотрю еще немного? — Жюстина откинула прядь волос со лба. — Очень красивый меч. Какое у него имя?
— Да, смотри. — Николас подумал о Цзон и Итами. — Иёсё-гай — это значит “на всю жизнь”.
— Это имя дал ты?
— Нет, мой отец.
— Красивое имя; мне кажется, оно ему подходит.
— В японских клинках есть тайна, — сказал Николас, укладывая меч в ножны. — Этому мечу почти двести лет, но он выглядит как новый: время не оставило на нем никаких следов. — Он осторожно повесил меч на место. — Такого острого лезвия никогда больше не было и не будет.
Зазвенел телефон.
— Ник, это Винсент.
— Привет. Как дела?
— Прекрасно. Знаешь, а я собираюсь в твои края.
— На побережье?
— Да. В Уэст-Бэй-Бридж.
— Слушай, это здорово. Мы не виделись...
— С марта, не напрягай свою память, Я остановлюсь в городе, у Дока Дирфорта.
— И не думай. Ты остановишься у меня, рядом с морем. Здесь полно места, а в городе ты не поплаваешь.
— Извини, но это не отпуск. Пока не выясню в чем дело, мне лучше побыть у Дока.
— Как поживает Нейт?
— Как всегда. У всех нас слишком много работы, Николас посмотрел на Жюстину, которая листала блокнот с эскизами, загустив одну руку в сдои густые волосы... Она потянулась к сумке, достала карандаш и принялась заканчивать эскиз.
— Ты не один?
— Нет.
— Понятно. Ладно, я приезжаю сегодня вечером, — Винсент засмеялся, и в его голосе послышалась неуверенность. — Знаешь, там у вас действительно что-то произошло. Представляешь, Грауман дал мне свою машину вместе с Томми. Так что я подремлю на заднем сидении. — Он вздохнул. — Не везет мне. Пару лет назад, до сокращения бюджета, я бы ехал на “линкольне”. А теперь придется довольствоваться “плимутом” поносного цвета.
Николас расхохотался.
— Звякни, когда приедешь.
— Ладно. Пока.
Николас опустил трубку и сел рядом с Жюстиной. Его глаза следили за движениями ее карандаша, однако мысли были далеко.
— Кажется, теперь я понимаю, почему вы меня вызвали, — сказал Винсент.
— Вы разобрались в чем дело? — спросил Док Дирфорт. Винсент потер большим и указательным пальцами уставшие от резкого света глаза, затем еще раз просмотрел листки отчета.
— Честно говоря, я не уверен.
— Человек, труп которого мы только что видели в подвале, не умер от утопления.
— В этом я не сомневаюсь, — согласно кивнул Винсент. — Отчего бы он ни умер, только не от удушья.
— Как видите, — продолжал Док Дирфорт, указывая на бумаги в руках Винсента, — ни он, ни его родственники никогда не страдали сердечными заболеваниями. Это был совершенно здоровый тридцатишестилетний мужчина; несколько лишних килограммов — и не более того...
— Он умер от обширного инфаркта миокарда, — добавил Винсент. — Сердечный приступ.
— Спровоцированный вот этим. — Дирфорт наклонился к столу и ткнул пальцем в документ.
— Вы обработали данные на компьютере? Док Дирфорт покачал головой.
— Не забывайте, для всех это “случайная смерть в результате утопления”. Пока, по крайней мере.
— А что скажут о задержке вашего отчета у главного патологоанатома? — Винсент передал бумаги Дирфорту.
— У меня ведь могли возникнуть кое-какие проблемы с семьей покойного.
Дирфорт взял папку под мышку и вывел Винсента из лаборатории, погасив за собой свет.
Жюстина сидела на краю дивана, поджав ноги и обхватив руками колени. Ее открытый блокнот лежал перед ними на невысоком кофейном столике. Дождь стих и превратился в мелкий туман, но оконные стекла были по-прежнему мокрыми.
— Расскажи мне о Японии, — попросила она неожиданно, вплотную приблизив лицо к Николасу.
— Я не был там очень долго.
— Какая она?
— Другая. Совсем другая.
— Ты имеешь в виду язык?
— Да, и язык тоже, разумеется. Но не только. Ты можешь поехать во Францию или в Испанию, и там тебе придется говорить на другом языке. Но мыслят там, в общем-то, так же.
Япония — другое дело. Японцы ставят в тупик большинство иностранцев, даже пугают их, что, в сущности, странно.
— Не так уж странно, — возразила Жюстина. — Любой человек боится того, чего он не понимает.
— Но некоторые сразу же понимают и принимают Японию. Одним из таких людей был мой отец. Он любил Восток.
— Как и ты.
— Да. Как и я.
— Почему ты сюда приехал?
Николас смотрел на ее лицо, меняющееся с наступлением сумерек, и думал о том, как могла Жюстина быть такой проницательной в своих вопросах и в то же время такой уклончивой в ответах.
— Значит, ты приехал сюда и занялся рекламой. Он кивнул.
— Выходит, так.
— И оставил семью?
— У меня не было семьи.
Эта холодная жесткая фраза пронзила Жюстину, словно пуля.
— После твоих слов мне даже стыдно, что я никогда не разговариваю со своей сестрой. — Она в смущении отвернулась от Николаса.
— Должно быть, ты ее ненавидишь. Жюстина откинула голову назад.
— Ты жесток.
— Правда? — Николас искренне удивился. — Не думаю. — Он снова посмотрел на Жюстину. — Она тебе безразлична? Это было бы еще хуже.
— Нет, она мне не безразлична. Она моя сестра. Ты — ты не сможешь это понять.
Последние слова Жюстины прозвучали неуверенно. Николас понял, что она собиралась сказать что-то другое, но в последнюю минуту передумала.
— Почему ты не расскажешь мне о своем отце? Ты говорила о нем в прошедшем времени — он что, умер?
Глаза Жюстины затуманились, будто она смотрела на огонь.
— Да, можно считать, что он мертв. — Она поднялась с дивана, подошла к аквариуму и стала напряженно в него всматриваться, словно ей хотелось уменьшиться в размерах, прыгнуть в соленую воду и слиться с ее беззаботными обитателями. — В конце концов, какое это имеет для тебя значение? Мой отец во мне не живет — я не верю во всю эту чушь.
Тем не менее, голос Жюстины говорил обратное, и Николас подумал: “Что же сделал ее отец, раз она его так презирает?”
— А твоя сестра? — спросил он. — Мне это интересно, ведь я был единственным ребенком в семье.
Жюстина отвернулась от аквариума, и отраженный от воды свет причудливыми бликами упал на ее лицо. Николас представил себя вместе с ней на дне моря: стройные водоросли, слегка колеблющиеся в глубинных потоках, посылающие друг другу вибрации в неторопливой беседе.
— Гелда. — В голосе Жюстины появился странный оттенок. — Моя старшая сестра. — Она вздохнула. — Тебе повезло, что ты один в семье; есть вещи, которые нельзя поделить.
Николас понимал, что бессмысленно винить Жюстину за недостаточную откровенность, и все же его раздражала ее упрямая скрытность.
Внезапно он почувствовал острое желание разделить ее тайны — ее унижения, детские обиды, ее любовь и ненависть, ее страхи, стыд, — все то, что делало ее такой, какая она есть, непохожей на других и пленительно несовершенной, как диковинная жемчужина. Загадка Жюстины манила Николаса; он был как пловец, который выбился из сил и чувствует, что вот-вот опустится на дно, понимает, что замахнулся слишком высоко, не рассчитав свои силы; в то же время он знает, что где-то рядом, в нем самом, лежит ключ к спасению, к скрытым резервам, которые могли бы вынести его к далекому берегу.
