Отходная молитва - Хиггинс Джек (чтение книг txt) 📗
— Вот так-то, отец мой, и вы о том же! — сказал Фэллон, зажигая спичку. — В конце концов все мы окажемся у черта в лапах.
— Вы в это действительно верите?
— После всего, что я видел в этой жизни, мне кажется, что это — вполне разумное высказывание.
Фэллон облокотился о поручень, покуривая сигарету, и Да Коста с удивлением понял, глядя на него, что абсолютно беззащитен перед ним. В нем чувствовался интеллект, культура, сила характера, качества — достойные уважения; он чувствовал, однако, что не может прикоснуться к этому человеку.
— Вы не соблюдаете ритуалов?
Фэллон покачал головой.
— Уже давно.
— Могу я знать, почему?
— Нет, — спокойно ответил Фэллон.
Да Коста сделал еще одну попытку.
— Исповедь, Фэллон, это покаяние. Покаяние и смирение.
Внезапно он почувствовал, что выглядит глупо, потому что речь его напоминает выступление пастора в местной воскресной школе, но он продолжал:
— Когда мы идем исповедоваться, мы идем навстречу Иисусу, который принимает нас, ибо мы находимся в Нем, потому что мы раскаиваемся, и именно поэтому Отец наш прощает нас.
— Но я не прошу прощения. Ни у кого.
— Никто не должен таким образом обрекать себя на вечные муки! — сурово сказал Да Коста. — Ни у кого нет такого права.
— В данном случае вы не можете знать, в чем дело. Человек, которого я убил, Краско, был грязным типом. Сутенер, содержатель игорных домов, подпольный продавец наркотиков. Он совершал все преступления, которые только можно себе представить. И вы хотите, чтобы я сожалел? Чтобы я пожалел его?
— Это дело полиции!
— Полиция! — воскликнул Фэллон с мрачной усмешкой. — Люди как он всегда стоят вне закона. Многие годы он был под тройной защитой денег, коррупции и адвокатов. Во имя не знаю какой логики я заявляю, что оказал обществу услугу.
— За тридцать сребреников?
— Я получаю намного больше, отец мой, намного больше. Не беспокойтесь, когда я выйду отсюда, я опущу пожертвование в кассу для бедняков. У меня есть средства. — Легким щелчком он швырнул в пропасть свою сигарету. — Теперь мне пора.
Он повернулся, но отец Да Коста, схватив его за рукав, резко повернул его к себе.
— Вы допускаете ошибку, Фэллон. Я думаю, что скоро вам станет известно, что Господь не даст вам действовать, как вам угодно.
— Не будьте наивны, отец мой, — холодно возразил Фэллон.
— И кроме того, он уже вмешался. Вы думаете, что я случайно оказался в этой части кладбища в тот момент? О нет, Фэллон. Вы отняли одну жизнь, но Господь сделал вас ответственным за другую. За мою.
Фэллон стал очень бледным. Он отступил на шаг, развернулся и, не говоря ни слова, пошел к подъемнику. Когда он добрался до арки, его внимание привлек легкий шум слева, и он увидел Анну Да Коста, прячущуюся за выступом стены.
Он осторожно коснулся ее плеч, и она тихонько вскрикнула.
— Все хорошо, — прошептал Фэллон. — Я клянусь вам.
Отец Да Коста подошел к ним и оттолкнул его.
— Оставьте ее в покое!
Он заключил ее в объятия, и она расплакалась. Фэллон посмотрел на них озабоченно.
— По-моему, она слишком много слышала.
Священник отстранил Анну от себя и внимательно посмотрел на нее.
— Это правда?
Она опустила голову и выдохнула:
— Я была в церкви.
Потом она вытянула руки и попыталась на ощупь отыскать Фэллона.
— Что вы за человек?
Она коснулась рукой его лба, он не двигался, словно был сделан из камня. Она отступила на шаг, и дядя обнял ее, чтобы защитить.
— Оставьте нас, — прошептала она Фэллону. — Я ничего никому не скажу о том, что слышала, обещаю вам, но прошу вас, уходите и больше не возвращайтесь. Умоляю вас!
В ее голосе звучала трогательная мольба. Отец Да Коста прижал ее к себе, Фэллон спросил:
— Она говорит искренне?
— Она сказала то, что сказала, не правда ли? — ответил священник. — Мы берем на себя ваш грех. Теперь вам следует исчезнуть отсюда.
Фэллон не проявил никаких эмоций. Он подошел к подъемнику. Когда он открыл дверь, Да Коста крикнул ему:
— Теперь нас двое, Фэллон. Вы в ответе за две жизни. У вас хватит сил на это?
Фэллон некоторое время стоял неподвижно, положив руку на решетку, прежде чем ответил еле слышно:
— Все будет в порядке, даю слово. Клянусь своей жизнью, если хотите.
Он вошел в клетку и закрыл дверцу. Раздалось гудение мотора и глухое эхо, когда спуск был окончен. Анна поняла голову.
— Он ушел?
— Да, теперь все будет в порядке.
— Он уже приходил в церковь. Он объяснил мне причину плохого звука в органе. Вы не находите, что это странно?
— В органе?
Он озадаченно взглянул на нее, затем вздохнул и покачал головой.
— Пойдем. Я отведу тебя домой. Ты только что столкнулась лицом к лицу со смертью.
Он нажал на кнопку вызова подъемника. Пока они ждали, Анна спросила вполголоса:
— Что нам теперь делать, дядя Майкл?
— Это ты о Фэллоне? В данный момент делать нечего. То, что он сказал мне в церкви, что привело меня в такой гнев и что слышала ты — это часть исповеди. По-другому на это не взглянешь... Мне очень жаль, Анна. Я знаю, что для тебя это очень тягостный груз, но обещай мне, что никому ничего не скажешь.
— Но ведь я уже обещала это. Ему...
Она сказала такие простые слова, но они глубоко растревожили его.
Оставшись один в своей комнате, отец Да Коста сделал то, что позволял себе крайне редко, особенно днем. Он налил себе стакан виски. Он пил его не спеша, стоя у камина и глядя на пламя и мерцающие угли.
— Ну и что будем делать теперь, Майкл? — спросил он себя тихо.
Это была старая привычка, странная манера разговаривать с самим собой. Он приобрел ее в одиночной камере, в которой провел три года, там, в Северной Корее, в плену. Это помогало ему в любой ситуации соблюдать максимальную объективность.
Но в определенном смысле это не было его личной проблемой, это касается и Фэллона — вдруг сказал он сам себе. — Его собственная ситуация такова, что руки его связаны. И таким образом он ничего не может ни сказать, ни сделать. Тут Фэллону и карты в руки.
Раздался стук в дверь, и вошла Анна.
— Старший инспектор Миллер пришел, дядя Майкл.
Появился Миллер со шляпой в руке.
— А, вот и вы, инспектор, — сказал священник. — Вы уже познакомились с моей племянницей?
Он представил их друг другу. Анна была на удивление спокойна. Она не проявляла ни малейших признаков нервозности, что удивило Да Косту.
— Ну ладно, я вас оставлю, — сказала она, но замешкалась перед дверью. — Вы собираетесь уезжать, дядя?
— Да, но не скоро.
Миллер удивленно вскинул брови:
— Не понимаю, отец мой. Я думал...
— Минутку, инспектор, пожалуйста, — сказал Да Коста и взглянул на Анну, которая вышла, закрыв за собой дверь. — Что вы говорили?
— Мы решили, что вы поедете в участок, чтобы взглянуть на фотографии, — ответил Миллер.
— Я знаю, инспектор. Но это невозможно.
— Могу я спросить почему, отец мой?
Отец Да Коста долго думал, что ответить, но так ничего и не решил.
— Боюсь, что не смогу помочь вам, вот и все, — сказан он просто.
Миллер был крайне удивлен и не скрывал этого.
— Вернемся к началу, отец мой. Вы, может быть, меня плохо поняли? Я только и хочу, чтобы вы поехали со мной в участок и посмотрели фотографии подозреваемых, я надеюсь, вы узнаете нашего сегодняшнего друга.
— Я знаю, знаю.
— И однако вы отказываетесь?
— Это ни к чему не приведет.
— Почему?
— Потому что я не смогу быть вам полезным.
Миллеру на какое-то мгновение показалось, что он сходит с ума. Это было невозможно. В этом не было ни малейшего смысла, и тут у него родилось ужасное подозрение.
— Не оказал ли на вас случайно давление Миган?
— Миган?
Недоумение священника было таким естественным, что Миллер тут же отказался от подобной идеи.
