Крысолов - Ахманов Михаил Сергеевич (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Нет, я не нуждался в амулете, чтоб выведать их имена. Они меня, в общем, не интересовали; проблема заключалась в другом. Собственно, в двух вопросах: чего добивается Зубенко, и уберусь ли я отсюда на своих двоих. Иными словами, живьем. Последнее не исключалось: Скуратов раньше говорил, что я ему не интересен, но ведь зачем-то он меня сюда привез! А экс-генерал уламывал с таким упорством и настойчивостью! Хотя они могли бы вызвать стражу и вмиг изъять мой драгоценный документ… Однако не изъяли! Привезли и теперь уговаривают, хотят, чтоб я отдался, как невеста-девственница в первую брачную ночь… Значит, что-то им надо! Либо сейчас, либо в отдаленной перспективе. Откуда им знать, что век у наших перспектив короткий: до той секунды, пока они не прочитают документ.
Решив, что время пришло, я вытащил пачку листов и дискету и разложил их на столе.
– Хватит, Георгий Саныч. Вы меня убедили. Предположим, что убедили… Вам хотелось, чтоб я передал документ по доброму согласию, без принуждения и страха – и вот я его отдаю. Владейте, распоряжайтесь, и будем считать, что мой долг перед грядущим поколением исполнен. Но есть еще договоренность с Косталевским, если вы в курсе… почетный пенсион, грамота с виньетками и все такое прочее. Не знаю, какой теперь в том смысл, раз Косталевский трудился не на ФСБ, но все же…
– Он трудился на меня, – внушительно произнес Зубенко. – И раньше, и теперь. Я ему платил! И я договоренность выполняю. Хотя предпочел бы, чтоб Александр Николаевич лабораторию не покидал. Может, вы его убедите? Косталевского не просто заменить…
Последние фразы повисли в воздухе – вместе с листком бумаги, украшенным подписями и печатями, который протягивал мне генерал. Я принял его из рук в руки и ознакомился. Все в порядке, все о'кей, все по высшему разряду… Такие люди подпись приложили! Такие высшие чины! Этот и тот… тот и этот… и даже!.. Мать моя родная!..
Вероятно, я изменился в лице, так как Зубенко сказал с покровительственным смешком:
– Читайте, Дмитрий Григорьевич, читайте! Этот документ я привез с собой. Теперь вы понимаете, что я не обманываю ни вас, ни уважаемого профессора Косталевского? Мы имеем неплохие контакты – и с ФСБ, и с Министерством обороны, и – как вы могли убедиться – даже с Российской академией наук. Все, как я вам объяснял: структура исчезла, люди остались. А люди – решающий фактор…
Затем они с остроносым углубились в мой меморандум, просматривая его по диагонали, мельком, как делал Бартон, то есть в безопасном режиме. Листая страницы, Георгий Саныч с одобрением бормотал: «Кажется, все в подробностях… прекрасная работа… инициирующий модуль описан в деталях… частоты… где тут частоты?.. Так, в таблице… ну, формулы пропустим, это для специалистов… а вот этот график любопытен… оч-чень любопытен!..» Судя по репликам, экс-генерал был более в курсе разработки, чем полковник, и не оставалось сомнений, что оба они изучат мой манускрипт с начала и до конца. Ну а потом – легкая лоботомия, и эти листки с дискетой отправятся дальше. В столицу. Все дальше и выше… Возможно, прямиком к министру Икс, политику Игрек и полководцу Зет…
Шуршали страницы, а я, прислонившись затылком к мягкой кожаной спинке кресла, вспоминал Испанию, теплый вечерний воздух, звездные андалусийские небеса и гостеприимный отель «Алькатраз». Но на фоне этих красот маячило мертвое лицо Бори-Боба и слышался его хрипловатый, будто простуженный после бассейна голос: «Вот она, справедливость… Одни отчизне служили, кровь проливали, а нынче топают на костылях… Другие жрали-пили и набивали карман, и теперь им все позволено – и та же выпивка, и бабы, и брехня о драчках, где задницы их отродясь не бывало. И власть опять же у них…»
У них!
Знал ли майор Чернозуб, кому он действительно служит? Известно ли это другим – Леониду и Льву, Лиловой Рубахе и Джеймсу Бонду и прочим моим топтунам? Или они подчиняются дисциплине и лишних вопросов не задают? Приказано следить – следят, велят убить – убивают… Где тут правда? А главное – где вера и любовь? Все так непросто в мире, а особенно в нашей стране, веками бредущей из ночи в туман, а из тумана в ночь… Все тут переплелось, проросло друг в друга и намертво сцепилось – истина и ложь, алчность и бескорыстное служение, жестокость и доброта, маразм и великий взлет творческой мысли… И каждый из нас должен найти свою дорогу в этих дебрях, сообразуясь со своими понятиями о честности и достоинстве; каждый решает, чему служить, за что бороться – или не бороться вовсе.
Экс-генерал закончил просматривать описание и ткнул пальцем в дискету:
– Что здесь?
– Копия, Георгий Саныч.
– Хм… Предусмотрительно… Надеюсь, себе не оставили?
– Если оставил, сдайте меня в утиль вместе с компьютером.
Зубенко соизволил улыбнуться.
– Может, и сдадим. Главное условие нашего плодотворного сотрудничества, мой дорогой, – искренность. А также преданность. Не забывайте об этом, и вас не забудут. В смысле поддержки, защиты и благ земных… – Он повернулся, спрятал бумаги в сейф и произнес начальственным тоном: – Когда поступит второй документ? Теоретическое обоснование?
– В самом ближайшем времени, – доложил я. – Например, тринадцатого, в понедельник.
– Хорошо. Иван Иванович, – кивок в сторону Скуратова, – будет держать ситуацию под контролем. В наблюдении больше нет необходимости, однако никаких шуточек и фокусов, Дмитрий Григорьевич! Сидите на месте, никуда не уезжайте. Двенадцатого, в воскресенье, вам позвонят, условятся о встрече. Скорей всего здесь. – Он хлопнул ладонью по столу, потом начал приподниматься как бы для прощального рукопожатия, но вдруг снова сел и заговорил таким тоном, словно оставалась еще одна, позабытая за важными делами мелочь. – Увидитесь с Александром Николаевичем, скажите, чтоб перестал дурить, вышел из подполья и взялся за работу. Все прощено и забыто, никто его не обидит, и все – а прежде всего я, – он ткнул пальцем в грудь, – все понимают, что Косталевский – человек незаменимый. Труднозаменимый, скажем так. И нам бы его заменять не хотелось. Он ученый, так пусть работает! Он, кажется, вам доверяет, Дмитрий Григорьевич. Так что вы постарайтесь донести до него мое мнение в самой… гм… лестной форме. Очень постарайтесь, мой дорогой!
