Правила охоты - О'Рейли Виктор (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

— Решитесь ли вы когда-нибудь попробовать японские блюда, Фицдуэйн-сан? — осведомился Адачи. Он знал, что большинство гайдзинов любят демонстрировать свое умение в обращении с деревянными палочками, пытаясь, в большинстве случаев тщетно, в выборе продуктов быть большими японцами, чем сами японцы. Фицдуэйн же спокойно пользовался ножом и вилкой и, похоже, не собирался никому ничего доказывать. Иногда он заказывал японские блюда, но явно предпочитал европейскую пищу. В Токио с этим было особенно просто, так как здесь готовили блюда почти любой национальной кухни.

— Рыба, рис, овощи и морская трава, — продолжил Адачи. — Это очень полезная диета, Фицдуэйн-сан.

— Викарию однажды подали на завтрак довольно подозрительное яйцо, — отозвался Фицдуэйн. — А потом спросили, было ли вкусно. Знаете, что он ответил? “Частично”. То же самое я могу сказать о японской еде… — Он улыбнулся. — Хотя не могу не отметить, что все это выглядит очень красиво и радует глаз. К сожалению, мои вкусовые рецепторы не всегда выносят незнакомые ощущения. У них, знаете ли, есть склонность к французской и северо-итальянской кухне, иногда они даже выдерживают непродолжительные экскурсы в индийскую и китайскую кухни. Ну и, конечно, им порой не хватает бифштекса. Так что, без сомнения, им необходимо дальнейшее совершенствование.

Адачи рассмеялся. Поначалу он довольно скептично отнесся к идее Паука попросить иностранца вмешаться в то, что, по его мнению, было делом исключительно Токийского департамента полиции, однако Фицдуэйн отнюдь не казался посторонним.

Несмотря на то, что их первое знакомство прошло не совсем гладко, Адачи обнаружил, что с ирландцем довольно легко поладить. Он казался исключительно спокойным, нешумливым, располагающим к доверительности и откровенности человеком. Он был чувствителен к тончайшим нюансам, к тому, что недоговаривалось и не произносилось вслух. Во многом он опирался на догадку, на интуицию и мог почти сравняться с японцами в своей уважительности, в своем понимании гири-ниндо, в то же самое время оставаясь своеобразным и непохожим на других человеком.

Адачи был в немалой степени удивлен тем, как он сам воспринимает этого гайдзина. Будучи токийским полисменом, он не мог не чувствовать отвращения к насилию и жестокости и не мог забыть резню, которую учинил ирландец в то злополучное воскресенье. Несмотря на это, его общество продолжало нравиться Адачи. В Фицдуэйне он видел человека, чей личный кодекс поведения соответствовал главным человеческим ценностям, но который убивал без колебаний и без видимого раскаяния. Таких людей Адачи еще не приходилось встречать.

— Двое якудза из группы “Инсуджи-гуми”, которых вы поймали, Фицдуэйн-сан, признались, — сказал Адачи. В его голосе не было удивления. Со дня провалившегося покушения прошла почти неделя.

Фицдуэйн попытался представить себе, каким было дайо-кангоку в этих довольно неприятных для токийской полиции обстоятельствах, но потом решил, что это ему не интересно. Он даже не особенно жалел двух злосчастных якудза; трудно было жалеть тех, кто пытался тебя убить. Поэтому Фицдуэйн просто кивнул в ответ на слова Адачи.

Его спокойная реакция в очередной раз застала детектив-суперинтенданта врасплох. В этом Адачи усмотрел еще один пример нетипичной реакции ирландца. Из собственного опыта он знал, что большинство гайдзинов испытывают удивление и даже шок от того, насколько скрупулезно японская полиция следует своей методике, вынуждая преступников сознаться. Они непременно поднимали шум и совершали все положенные ритуальные пляски вокруг гражданских прав и неприкосновенности личности, словно у жертв и обычных граждан никаких прав не было вовсе. Лично Адачи считал, что в данном случае гайдзины опираются на отсталые идеалы и проявляют себя лицемерами и двурушниками.

— Двое якудза независимо один от другого дали показания и подписали их. Задание расправиться с вами исходило непосредственно от Тоширо Китано, руководителя службы безопасности “Намака Корпорейшн”, — продолжал Адачи. — Он лично инструктировал ударную группу “Инсуджи-гуми”.

Фицдуэйн слегка приподнял бровь.

— Вы удивили меня, Адачи-сан. Почему он позволил себе быть лично замешанным в этом деле? Разве не является нормальным, что подобные личности держатся в тени? В конце концов, этим поступком он поставил под удар непосредственно своих хозяев. Слишком уж все это удачно получилось, вы не находите?

Адачи покачал головой.

— К сожалению, Фицдуэйн-сан, подобное развитие событий ничего нам не дало. Вчера, незадолго до того, как якудза признались, к нам поступило письменное заявление братьев Намака, в котором они обвиняют своего начальника безопасности в использовании подчиненных ему людей в своих целях и расхищении средств компании. Сегодня рано утром мы попытались арестовать Китано. Увы, нам не удалось этого сделать: мы нашли его и его жену мертвыми. Китано-сан оставил предсмертную записку, в которой каялся, что своей преступной деятельностью и связями с терроризмом навлек подозрение на своих ни в чем не повинных и в высшей степени достойных нанимателей. В записке он специально упомянул “Яибо”. Естественно, что на Китано наша цепочка обрывается. Ни одно доказательство, во всяком случае, из числа тех, что мы получили в результате покушения на вашу жизнь, не указывает больше на братьев, что бы мы ни предполагали.

— Какой смертью умерли Китано и его жена? — спросил Фицдуэйн. — Могло ли самоубийство быть инсценировано?

— Мы уже произвели вскрытие, — сообщил Адачи с кислой миной. — Хотя результаты некоторых тестов еще не готовы, однако на общее заключение они не повлияют. Женщина была убита выстрелом сзади в шею, произведенным с близкого расстояния, когда она стояла на полу на коленях. Выстрел произведен из американского автоматического пистолета системы “кольт” сорок пятого калибра, армейского образца. Из того же самого оружия Китано выстрелил себе в рот. Не обнаружено никаких следов борьбы, а экспертиза подтверждает, что Китано произвел выстрел сам, держа оружие в правой руке. Предсмертная записка была напечатана на принтере, но он подписал ее собственноручно. Мы уже проверили — подпись его. По всем признакам, это действительно самоубийство.

— Это был его пистолет? — снова спросил Фицдуэйн. Адачи улыбнулся.

— Вы сами знаете, Фицдуэйн-сан, насколько тяжело в этой стране получить официальное разрешение на хранение огнестрельного оружия, — сказал он. — Несмотря на то, что Китано-сан возглавлял службу безопасности, он не имел такого разрешения. Тем не менее, на черном рынке есть контрабандное оружие; да и немало его еще ходит по рукам вследствие пребывания американских войск. К сожалению, якудза применяют теперь огнестрельное оружие чаще, чем всегда, к тому же обладание пистолетом для многих из них является своего рода символом принадлежности к преступному миру.

— Оставив в стороне улики и доказательства, что вы сами думаете о братьях Намака? — спросил Фицдуэйн. — Как по-вашему, стояли ли они за всеми этими покушениями на мою жизнь? Могут ли они действительно оказаться виновными в гибели Ходамы? Может быть, они на самом деле всего лишь капитаны индустрии, какими они и выглядят, а вес остальное — просто грязные происки бесчестного наемного работника?

— Я полицейский, Фицдуэйн-сан, — возразил Адачи. — Я должен опираться на улики и доказательства. Факты же состоят в том, что в настоящий момент я не располагаю никакими уликами, которые позволили бы мне связать покушения на вашу жизнь с братьями Намака. Зато у меня есть обвиняемый, покойный Китано-сан, у которого, в свою очередь, был мотив, были средства и возможности для преступления. У меня есть даже подписанное им признание. Что касается смерти Ходамы, то в отношении его смерти улики против братьев есть. Однако при ближайшем их рассмотрении я не чувствую особой уверенности.

— Вы продолжаете скрывать свои мысли, Адачи-сан, — мягко укорил его Фицдуэйн. — Гоэнрио-наку, прошу вас, будьте откровенны со мной.