Живущий в ночи - Кунц Дин Рей (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Я открыл портфель, и мне показалось, что, кроме воздуха, в нем ничего нет Отцовская одежда, книжки, туалетные принадлежности и все остальные вещи исчезли. А потом я заметил спрятавшуюся в углу фотографию – ту самую фотографию моей мамы, которую я пообещал кремировать вместе с телом отца.
Я держал снимок в свете фонарика. Мама была удивительно хороша, а в ее прекрасных глазах светился глубокий ум.
В ее чертах я увидел сходство со мной Неудивительно, что в свое время Саша с благосклонностью взглянула на меня. Мама улыбалась, и ее улыбка тоже была похожа на мою.
Орсону тоже хотелось взглянуть на карточку, и я повернул ее так, чтобы он смог посмотреть на нее. В течение нескольких секунд его взгляд блуждал по фотографии. Затем пес тоненько заскулил и отвернулся от снимка. На его морде была написана неподдельная грусть.
Мы с Орсоном на самом деле братья. Я – плод сердца и чрева Глицинии, Орсон – плод ее ума. В наших жилах не течет одинаковая кровь, но нас роднят гораздо более важные вещи.
Орсон снова заскулил, а я сказал ему твердым голосом:
– Все. Ее больше нет. Умерла и исчезла.
Надо быть жестоким. Надо жить будущим.
Бросив последний взгляд на фотографию, я сунул ее в карман рубашки.
Никакой печали. Никакого отчаяния. Никакого самосожаления.
Так или иначе, моя мать умерла не окончательно.
Она живет во мне, в Орсоне и, возможно, в других таких, как Орсон.
Независимо от того, в каких преступлениях против человечества ее обвиняли остальные, она продолжает жить в нас – в человеке-слоне и его собаке-уродце.
И пусть это нескромно, но я уверен, что мир только улучшился от того, что в нем живем мы с Орсоном. Мы с ним далеко не самые плохие ребята.
Покидая темный коридор, я сказал «спасибо» тем, кто оставил для меня фотографию. Уж не знаю, слышали ли они меня и действительно ли испытывали по отношению ко мне добрые чувства.
Оказавшись наверху и выйдя из ангара, я нашел свой велосипед там же, где оставил его. Звезды тоже были на прежнем месте.
Я поехал назад – через Город мертвых, по направлению к Мунлайт-Бей, где меня ждали туман и кое-что еще.
Часть пятая
Перед рассветом
30
Наверное, когда-то континент незаметно для всех наклонился, и этот дом с крытой дранкой кровлей и высоким белым крылечком, стоявший раньше где-нибудь в Нантакете, соскользнул и, проехав три тысячи миль, навсегда застрял здесь, в калифорнийских холмах. Предназначенный по виду совершенно для другой местности, он угнездился в тени пиний и оборотился фасадом на участок в один акр. От дома исходили очарование, уют и тепло обитавшей здесь дружной семьи.
Сейчас дом был погружен во тьму, но вскоре в нескольких окнах загорится свет. Розалина Рамирес встанет с первыми петухами и тут же примется готовить обильный завтрак для своего сына Мануэля, который должен вернуться после ночной – второй кряду – смены. Если, конечно, его не задержит на службе шквал бумажной работы в связи с убийством шефа полиции Стивенсона. Будучи гораздо более искусным кулинаром, нежели его мать, Мануэль, конечно, предпочел бы приготовить себе завтрак собственными руками, но он все равно съест ее стряпню до последней крошки да еще обязательно похвалит.
А пока Розалина спит в большой спальне, принадлежавшей когда-то ее сыну. Он ни разу не пользовался ею с тех пор, как шестнадцать лет назад здесь умерла его жена Кармелита, подарив жизнь их сыну Тоби.
В дальнем конце просторного заднего двора стоит сарай с двускатной крышей, крытой так же, как кровля дома, дранкой. Окошки его закрыты белыми ставнями.
Поскольку участок расположен в самой южной оконечности города и примыкает к привольным холмам, здесь – раздолье для любителей верховой езды. Относившийся к ним прежний хозяин дома держал в этом сарае лошадей, теперь же в нем расположена студия, в которой Тоби выдувает из стекла свою жизнь.
Сквозь густой туман я увидел, что окна в сарае освещены. Ничего удивительного. Тоби часто встает задолго до рассвета и приходит в свою студию, чтобы поработать.
Прислонив велосипед к стене сарая, я подошел к одному из окон. Орсон рядом со мной поднялся на задние лапы, поставил передние на окно и тоже заглянул внутрь.
Когда у меня появляется желание посмотреть, как творит Тоби, я никогда не захожу внутрь, поскольку флуоресцентные лампы, горящие под потолком, слишком ярки для моих глаз. Кроме того, боросиликатное стекло, из которого выдуваются различные изделия, обрабатывается при температуре свыше двух тысяч градусов по Фаренгейту и светится так ослепительно, что может причинить вред даже глазам нормального человека, не то что моим. Когда Тоби заканчивает работу, он выключает горелку, и тогда мы можем немного поговорить.
Сейчас Тоби сидел на высокой табуретке за своим рабочим столом, напротив многоструйной фишеровской горелки. Глаза его были закрыты специальными очками с черными стеклами. Он только что закончил выдувать вазу в форме груши с изящным тонким горлышком. Она была такой горячей, что светилась красно-золотым светом. Теперь Тоби остужал ее.
Если изделие вынуть из огня и оставить без присмотра, оно станет остывать чересчур быстро и лопнет.
Для того чтобы этого не случилось, его необходимо остужать постепенно и в несколько приемов.
В горелку на рабочем столе из стоявшего поодаль баллона под большим давлением поступала смесь природного газа и чистого кислорода. Начиная остужать изделие, Тоби первым делом выключал кислород, отчего температура пламени становилась гораздо ниже, давая тем самым время для того, чтобы укрепились молекулярные связи стекла.
Ремесло стеклодува чревато многими опасностями, поэтому кое-кто в Мунлайт-Бей осуждал Мануэля и считал безответственным то, что он позволяет своему сыну, пораженному болезнью Дауна, заниматься этим сложным, требующим большого мастерства и осторожности делом. Каркая, словно вороны, они предрекали мальчику непоправимые увечья и, возможно, затаив дыхание ждали, когда это случится.
Поначалу Мануэль был настроен категорически против мечты Тоби стать стеклодувом. В течение пятнадцати лет сарай служил студией для Сальвадора, старшего брата Кармелиты, первоклассного стеклодува, настоящего мастера. Будучи ребенком, Тоби провел тысячи часов, сидя рядом с дядей Сальвадором и наблюдая за тем, как тот работает. Иногда ему даже позволялось надеть кевларовые рукавицы и переставить только что изготовленную вазу в очаг для охлаждения.
Со стороны могло бы показаться, что в эти часы, сидя рядом с дядей, Тоби находился в прострации – с пустым взглядом и бессмысленной улыбкой, и все же это было не так. Мальчик смотрел и учился. Компенсируя недоданное, природа часто награждает ущербных людей сверхчеловеческим терпением. Просиживая день за днем, год за годом в студии своего дяди, Тоби медленно учился. Два года назад Сальвадор умер, и Тоби, которому тогда исполнилось только четырнадцать, спросил у отца, может ли он продолжить дело дяди. Мануэль не отнесся к этой просьбе всерьез и постарался мягко объяснить сыну, что его мечты нереальны.
А как-то утром, незадолго до рассвета, он обнаружил Тоби в студии, а по огнеупорной керамической поверхности рабочего стола плыл целый выводок лебедей из простого коричневого стекла. Позади лебедей стояла только что сделанная и уже остывшая ваза. Благодаря специальным примесям и добавкам стекло напоминало загадочное полночное небо, в котором клубился синеватый туман и посверкивали серебристые точки звезд.
Мануэль с первого взгляда увидел, что эта ваза ни в чем не уступала лучшим изделиям Сальвадора, а Тоби в этот момент остужал вторую вазу – не менее прекрасную, чем первая.
Мальчик перенял у дяди все навыки опытного стеклодува и, несмотря на задержку в развитии, определенно знал, как нужно работать, чтобы не причинить себе увечий. И тут тоже проявилось волшебство генетики, поскольку он обладал удивительным талантом, которому нельзя было научиться. Он был не просто мастером, а художником, и даже не художником, а одаренным слабоумным, которого вдохновение художника и умение мастера посещали так же просто, как волны накатываются на берег.
