Последний присяжный - Гришем (Гришэм) Джон (книги без сокращений .txt) 📗

Писал я также о людях округа Форд. Мисс Калли была героиней моего первого произведения из серии «Очерки об интересных людях», и в течение последующих лет я старался печатать такие материалы минимум раз в месяц. Я написал о выжившем участнике Батаанского марша смерти [22], о последнем в округе ветеране Первой мировой войны, о моряке, пережившем трагедию Перл-Харбора, о бывшем священнике, который прослужил в маленькой сельской церкви сорок пять лет, о старом миссионере, прожившем тридцать один год в Конго, о недавнем выпускнике клэнтонской школы, который танцевал в мюзикле на Бродвее, о даме, которая успела на своем веку сменить место жительства двадцать два раза, притом в двадцати двух разных штатах, о мужчине, который был женат семь раз и горел желанием поделиться своим опытом с будущими молодоженами, о мистере Митло — нашем пресловутом эмигранте, знатоке мужской моды, о баскетбольном тренере, уходящем на пенсию, о поваре из местной чайной, который, по его словам, жарил яичницу сколько себя помнил, и так далее и тому подобное. Все эти истории пользовались огромной популярностью.

Однако по истечении девяти лет список интересных людей округа Форд значительно поиссяк.

А я устал от писания. И немудрено: двадцать страниц в неделю, пятьдесят две недели в год.

Каждое утро я просыпался и начинал придумывать либо новую историю, либо новый поворот старой. Любая кроха новостей или малозначительное, но необычное событие служили импульсом к тому, чтобы разродиться очередным опусом и пристроить его где-нибудь на газетной странице. Я писал о собаках, раритетных автомобилях, легендарных смерчах, домах с привидениями, пропавшем пони, сокровищах Гражданской войны, рабе без головы, миф о котором бытовал в наших краях, о взбесившемся скунсе. Ну и, конечно же, о рутинных делах — судебных процессах, выборах, преступлениях, новых бизнесах, банкротствах, новоприбывших жителях города. Я устал писать.

И я устал от Клэнтона. Неохотно, постепенно, город принял меня, особенно после того, как стало ясно, что я не собираюсь его покидать. Но он был слишком мал, и порой я чувствовал, что задыхаюсь здесь. Я провел столько выходных дома, где делать было совершенно нечего, кроме как читать и писать, что начал привыкать к подобному образу жизни. И это приводило меня в отчаяние. Я пытался играть в покер с компанией Баббы Крокета в его «лисьей норе» и участвовать в сельских пикниках Гарри Рекса, но никогда не чувствовал себя своим среди этих людей.

Клэнтон менялся, и то, как он менялся, меня не радовало. Подобно большинству маленьких городков Юга, он расползался по всем направлениям совершенно бессистемно. «Багин-сити» процветал, его окрестности привлекали к себе всевозможные предприятия быстрого питания. Центральная часть города приходила в упадок, хотя здания суда и окружных органов власти по-прежнему привлекали немало людей. Требовались сильные политические лидеры, люди с даром предвидения, а их явно недоставало.

С другой стороны, я подозревал, что и город устал от меня. Из-за моей проповеднически-антивоенной позиции меня воспринимали здесь как радикального либерала, а я ничего не делал, чтобы смягчить репутацию человека непримиримого. По мере того как тираж газеты рос, а вместе с ним росли мои доходы, шкура моя становилась все более толстой, и я все больше морализаторствовал. Восставал против закрытых заседаний городского совета и окружного совета инспекторов. Требовал большей гласности в деятельности официальных служб. Целый год потратил на критику отсутствия четкого плана землепользования и отвода земель в округе, а когда в город нагрянул «Багин-сити», вообще вышел из берегов. Высмеивал законы финансирования избирательных кампаний, позволяющие богатым людям выбирать тех, кто им нужен. А когда Дэнни Пэджита выпустили из тюрьмы, обрушился на систему условно-досрочных освобождений в целом.

В течение всех семидесятых я не сходил с импровизированной трибуны. И хоть моя позиция способствовала привлечению читательского интереса и увеличивала тираж газеты, она же превратила меня в своего рода городского чудака. Меня воспринимали как вечного оппозиционера, всем читающего нотации. Не думаю, что меня считали пламенным брюзгой, во всяком случае, я старался им не быть, но, оглядываясь назад, понимаю, что порой затевал борьбу не только из принципиальных соображений, но и от скуки.

Становясь старше, я все больше хотел превратиться в обычного обывателя. Здесь меня все равно воспринимали бы как чужака, но это меня уже не беспокоило. Я хотел уезжать и приезжать, жить в Клэнтоне, когда мне этого захочется, потом на время покидать городок, когда станет скучно. Поразительно, как перспектива обладания деньгами может изменить представление о собственном будущем.

Мечта о том, чтобы уехать, с год пожить где-нибудь, где я никогда не бывал, посмотреть мир, все больше овладевала мной.

Следующая встреча с Гэри Макгру состоялась в Тьюпело, в одном из тамошних ресторанов. Он уже несколько раз наведывался ко мне в редакцию. Еще один визит — и сотрудники начали бы шептаться. За обедом мы еще раз просмотрели мои бухгалтерские книги, поговорили о планах его клиента, обсудили кое-какие детали. Моим непременным условием было, чтобы в случае продажи газеты новый хозяин подтвердил пятилетний контракт, который я подписал с Дейви Болтуном Бассом, Харди и Маргарет. Бэгги в ближайшее время должен был либо уйти на пенсию, либо умереть от цирроза печени. Уайли всегда был внештатным сотрудником, и его способность оказываться с фотоаппаратом в нужный момент в нужном месте при любом хозяине оставалась в цене. Он был единственным коллегой, которому я рассказал о переговорах, и активно поддержал мой план взять деньги и убежать с ними подальше.

Клиент Макгру хотел, чтобы я остался в газете еще хотя бы на год, чтобы подготовить нового редактора, сулил очень высокое жалованье. Но я решил: если уходить, то сразу. Мне не хотелось иметь над собой начальника и присутствовать при той буче, которая поднимется, когда станет известно, что я продал окружную газету крупной фирме, базирующейся за пределами штата.

Их предложение оставалось в силе — миллион триста тысяч. Консультант, которого я нанял в Ноксвилле, оценил «Таймс» в миллион триста пятьдесят.

— Скажу по секрету, мы уже купили газеты округа Тайлер и округа Ван-Бюрен, — сообщил Макгру, когда наш затянувшийся обед подходил к концу. — Все улаживается.

Он был почти честен. Владелец тайлерской газеты дал принципиальное согласие, хотя документы пока не были подписаны.

— Тем не менее, есть одна загвоздка, — продолжил он. — Вполне вероятно, что будет выставлена на продажу газета округа Полк. Откровенно говоря, мы подумываем о том, чтобы купить ее, если вы откажетесь. Это обойдется намного дешевле.

— Снова давите? — заметил я.

У «Полк каунти геральд» было четыре тысячи подписчиков и очень слабое руководство. Я регулярно просматривал это издание.

— Я не давлю, просто выкладываю все карты на стол, — возразил Макгру.

— По-настоящему я хочу полтора миллиона, — заявил я.

— Уилли, это слишком.

— Согласен, немало, но вы все себе вернете. Конечно, это потребует некоторого времени, но постарайтесь заглянуть на десять лет вперед.

— Я не уверен, что мы согласимся на такую сумму.

— Придется, если хотите заполучить мою газету.

Было очевидно, что они торопятся. Макгру намекал на крайний срок, потом признался:

— Мы ведем переговоры уже несколько месяцев, мой клиент хочет прийти наконец к какому-нибудь результату. Ему нужно покончить с этим делом до первого числа следующего месяца, иначе он обратится к другим вариантам.

Его тактика меня не поколебала. Я тоже устал от разговоров. Либо продавать, либо нет. Пора принимать решение.

— Значит, у меня есть еще двадцать три дня, — сказал я.

— Именно.

— Вот и отлично.

Настали долгие летние дни, а вместе с ними ежегодный трехмесячный период невыносимой жары и влажности. Я продолжал свои обычные дела — совершал тур по церквям согласно списку, посещал площадки для софтбола, местные соревнования по гольфу, присутствовал на празднике срезания дынь. Но Клэнтон ждал, и разговоры вертелись только вокруг этого ожидания.