Собачий бог - Арбенин Сергей Борисович (читать книги без сокращений .txt) 📗
Аленка не поняла, кто это такие – «они», но почему-то страшно испугалась.
– А куда идти? – спросила она задыхающимся от волнения голосом.
– Здесь недалеко. Только скорее.
Аленка, торопясь и путаясь в ворохе одежды, сваленной на стуле, начала одеваться. Потом спросила:
– А как же баба?
– Её они не тронут. Им нужна только ты. Выходи на улицу, только тихо, – не разбуди бабу. Я вынесу Тарзана и подожду тебя у ворот.
Силуэт растаял в полутьме.
Алёнка вышла быстро, тихо прикрыв за собой ворота, которые все равно на морозе звонко заскрежетали.
Тёмное существо, похожее на человека, держало в лапах Тарзана, завернутого в пальто. Увидев Аленку, существо быстро зашагало прочь.
Аленка, подскакивая, побежала следом. Спросила на бегу:
– А кто это – «они»?
– Те, что хотят убить меня, тебя, и Тарзана.
Еще один вопрос всё время вертелся у Аленки на языке. Но она не решалась его задать. Они торопливо шли в белом морозном тумане мимо скрюченных ив, клёнов, черемух и рябин, обсыпанных белыми искрами; мимо глухих заборов и затаившихся черных домов, над крышами которых плыл одинокий месяц.
– Ты хочешь спросить, кто я? – внезапно спросило существо.
Аленка кивнула, подумала, что кивка Он не увидит, и сказала:
– Да.
– Я – изгнанник. Много-много лет назад люди считали меня богом справедливости, который должен судить мёртвых. Но потом они решили, что я недостоин этой роли, и призвали другого бога – Осириса. Но это было так давно, что всё уже сотни раз переменилось, люди забыли об Осирисе, теперь о нём помнят только учёные люди. А я потерял свое имя, и стал немху, отверженным. Но люди меня не забыли, и под другими именами я существовал все эти годы. А кроме меня, не забыли Упуат, мать волков. Каждое время и каждый народ давал ей другое имя. Одно из этих имён – Сарама. Это имя ей нравится больше других. Она хочет вернуть мир к началу. И чтобы в этом мире поклонялись лишь ей одной.
Аленка ничего не поняла. Кроме одного: страшная бессмертная волчица хочет убить всех, кто ей дорог. И её, Аленку – тоже.
– Как же тебя зовут? – наивно спросила она.
Он понял, оглянулся.
– Люди, жившие раньше, называли меня по-разному. Например, Собачьим богом. Твои далёкие предки когда-то называли меня Волхом. А в древнем городе, который называется Рим – Луперкасом. А еще раньше, в стране пирамид и песков, у меня было еще одно имя – Саб.
– А почему тебе не позволили судить мёртвых? – снова спросила Аленка.
– Богам показалось, что я сужу слишком пристрастно. Я жалел грешные души, и всегда прощал то, что можно простить. А иногда и то, что боги не должны прощать.
Они прошли уже несколько переулков и свернули к заколоченному дому.
Дом до окон был заметен снегом, сугробы почти скрывали забор и калитку.
Аленка сразу же узнала этот дом. Но ничего не сказала.
Бракин и Уморин вышли в переулок с одной стороны, Наташка – с другой. Она разглядела их и узнала. Она все поняла.
И Бракин тоже понял всё.
– Запомни, – дрожащим голосом быстро сказал он Уморину. – Это – не Наташка. Это мертвец. Она мёртвая. Ею движет Ка.
На углу Корейского и Керепетского, возле колонки, он остановился, тяжело дыша. Впереди, в молочном тумане, бесшумно скользя над дорогой, стремительно летел Ка. Позади был дом Аленки, и немного дальше по переулку – Андрея.
Бракин лихорадочно придумывал, чем можно остановить Ка. Он вытащил пистолет, приказал Уморину встать в тень, за угол; присел, чтобы стать незаметнее. Но он знал, что пули Ка не страшны.
Уморин, увидев оружие, окончательно перепугался и без слов нырнул в тень за водоразборную колонку.
– Слышь! – шепнул он. – Так если она мёртвая, как тот, – её ж только топором можно.
– А у тебя есть топор? – быстро и злобно спросил Бракин.
Уморин замолчал, потом нагнулся над колонкой, что-то соображая.
Наташка вылетела прямо на линию огня, и Бракин аккуратно всадил в неё всю обойму – в живот, в голову, в ноги. Выстрелы гулко разнеслись над переулками.
Наташка словно наткнулась на невидимое препятствие. Её даже отбросило выстрелами, но она устояла на ногах.
– Хорошо стреляешь, касатик! – с цыганским акцентом крикнула она.
Бракин лихорадочно вставлял новую обойму. Если изрешетить ей ноги, перебив все кости, может быть…
Но он не успел. Она приблизилась бесшумно и почти мгновенно, глаза горели на тёмном красивом лице, а руки со скрюченными пальцами вытянулись вперёд, потянулись к Бракину.
– А ну, отползай! – не своим голосом вдруг крикнул Уморин.
Падая на спину, Бракин уже ничего не соображал. Но все же попытался отползти.
Потом позади него что-то звякнуло, фыркнуло, заплескалось, и зашумело.
Бракин ошалело обернулся и вытаращил глаза. Уморин поднял метровый резиновый шланг, присоединенный кем-то к водокачке, чтобы удобнее было наполнять бочки. И из этого шланга вовсю поливал Наташку. Брызги полетели во все стороны, замерзая на лету.
Сначала Наташка крутилась на месте, увёртываясь от бившей в нее сильной струи воды, которая схватывалась льдом почти на глазах. Потом её сшибло напором. Она даже не смогла откатиться: вода накрепко припаяла её к дороге. Она еще шевелилась, ломая наросты льда, но лед становился все толще, и через некоторое время на дороге остался лежать огромный комок оплывшего льда, внутри которого чернела изломанная фигура.
Уморин отпустил рычаг. Он чуть ли не с ног до головы тоже был покрыт ледяной коркой. И, отбивая лед, весело похрустывал, приплясывая на месте.
– Теперь, значит, не встанет, – удовлетворенно сказал он.
– Видимо, до весны, – мрачно буркнул Бракин, поднимаясь на трясущихся от слабости ногах.
Саб прошел вдоль забора подальше от ворот. Оглянулся на Аленку, присел.
– Садись мне на плечи. Держись крепко. И ничего не бойся.
Аленка не без труда взгромоздилась на мощные покатые плечи, покрытые густым серебристым волосом. Свесила ноги, шёпотом спросила:
– А держаться – за голову?
Саб не ответил. Аленка зажмурилась и обхватила рукой косматую голову, с ужасом ожидая, что сейчас нащупает страшную звериную морду. Но под руками была мягкая шерсть, и она крепко ухватилась за то, что показалось ей лбом.
Внезапно переулок отскочил вниз и у Аленки захватило дух. Она зажмурилась крепко-крепко, как могла. А когда открыла глаза, увидела: они были на крыше деревянной пристройки к дому. Вокруг всё было заметено снегом, и теперь она уже не смогла бы найти могилу с телом несчастного Джульки.
– Я спрячу вас на чердаке, – сказал Саб.
И снова подпрыгнул. Аленка не успела зажмуриться, – только моргнула: они оказались на крыльце, перед дверью, заколоченной досками крест-накрест.
– А как же… – начала она и замолкла.
Она хотела спросить: «А как же мы попадем на чердак?». Но не успела: они уже были на чердаке.
Здесь было темно, мрачно, но пахло не мышами и пауками, а морозом и снегом.
В чердачное окошко заглядывал месяц, и, кажется, одобрительно кивал.
Саб медленно опустился на корточки, Аленка съехала с пушистой спины.
Саб уложил Тарзана.
– Здесь есть дверца, но она закрыта на замок и заколочена досками, – сказал Саб. – Здесь вы в безопасности. Но помни, что бы ты ни увидела, ни услышала, – сиди тихо, как мышь, и не выдавай себя. Поняла?
Аленка, сидевшая на корточках перед Тарзаном, кивнула.
Саб пододвинул ей какой-то узел со старым тряпьем.
– Садись здесь. Следи только за Тарзаном. Скажи ему, чтобы он молчал.
Саб повернулся – и исчез.
Прошло совсем немного времени, а Аленка уже замерзла. Она совала ручки за пазуху, втягивала голову в плечи, но это плохо помогало. Холод пробирался под капюшон пуховика, щипал уши. Холод крепко впился в пальцы и не отпускал их.
«Как бульдог», – подумала Аленка.
