Ниндзя - ван Ластбадер Эрик (бесплатные полные книги .txt) 📗
— Нет, не маджонг. Совсем другая игра, я так и не выяснил какая. Он сидел там неподвижно, пока девушки убирали зал, а когда они уходили, он начинал играть. Щелк-щелк. Щелк-щелк.
Старик достал сигарету и не без труда — из-за своих длинных ногтей — прикурил от металлической зажигалки. Он улыбнулся, прижмурив один глаз от дыма, и повернул в руках зажигалку. Она ярко блеснула.
— Память тех далеких дней. Когда-то она принадлежала одному британскому дипломату, которому я помог выбраться из неприятностей. Он настаивал, чтобы я взял эту зажигалку, и я не мог отказаться.
Старик убрал зажигалку и затянулся; облачко дыма окутало его как туман.
— Я никак не мог заснуть в том доме — даже после того, как все мои желания были удовлетворены. Надеюсь, мои слова не оскорбляют вас, барышня?
— Нисколько, — успокоила его Юкио. “Знал бы этот дедушка, как она обычно выражается”, — подумал Николас.
— У меня была привычка читать поздно ночью; я всю жизнь был ненасытным читателем. Но в ту ночь я чувствовал себя беспокойно и отложил книгу — это был “Моби Дик”. Разумеется, в подлиннике. Я не очень-то доверяю переводам — слишком многое в них теряется. Так вот, я отложил книгу и спустился на первый этаж.
“Щелк-щелк. Щелк-щелк”. Было слышно, какой двигает кости. Я сел рядом с ним и молча стал наблюдать за игрой. В те годы я был довольно дерзким молодым человеком. Не грубым, Боже упаси, я получил слишком хорошее воспитание. Это была просто — как бы это выразиться? — юношеская порывистость.
Герой моего рассказа был старше, чем я теперь, гораздо старше; впрочем, я совсем не умею определять возраст людей, так что мне не следует особенно доверять. Словом, он был старым человеком. Да, никто не взялся бы это отрицать.
Его ногти были настолько длинными, что он вынужден был носить специальные защитные футляры. Мне доводилось где-то читать, что китайские аристократы пользовались такими футлярами в начале века. "Но я полагал, что в тридцатые годы этот обычай безвозвратно ушел в прошлое. Оказалось, я ошибался.
Обычно такие футляры делались из лака, но у этого человека — если только мои глаза меня не обманывали — они были из чистого золота. “Как это может быть? — спрашивал я себя. — Как ногти могут выдержать такую тяжесть?” И все-таки это было золото.
“Зачем вы пришли сюда?” — Человек не поднимал глаз. “Щелк-щелк, — двигались кости. — Щелк-щелк”.
Я был так поражен, что лишился дара речи, и незнакомцу пришлось поторопить меня. “Ну, ну, говорите же. Щелк-щелк”. — “Не спится”, — ответил я заплетающимся языком. “Я никогда не сплю, — сказал человек. — Но это из-за моих преклонных лет. — Он посмотрел на меня. — В вашем возрасте я всегда хорошо высыпался. Наверное, поэтому сейчас я могу обходиться без сна”. — Он говорил по-пекински, но на каком-то довольно странном диалекте: необычные окончания, отрывистые слова и тому подобное. Я не мог определить, из каких он мест.
“Со мной это нечасто бывает, — сказал я неуверенно. — Но вы не так уж стары”. — “Я достаточно стар, чтобы знать, что скоро умру”. — “Мне так не кажется”.
Человек скептически посмотрел на меня. “Никогда нельзя полагаться на свои впечатления”. — Он начал складывать кости в столбики по девять штук. — “Но это меня не беспокоит. Я не боюсь смерти. Более того, я с радостью оставлю этот мир. Я не хочу видеть того, что грядет”. “Грядет? — переспросил я как дурачок. — А что грядет?” — “Нечто ужасное, — ответил он. Его руки на складном лакированном столике казались остатками какой-то древней культуры, извлеченными на свет осторожной рукой археолога. — Новая бомба, мощность которой находится за пределами нашего воображения. Она может разрушить целый город”.
Никогда не забуду той минуты. Я сидел неподвижно, затаив дыхание. Отчетливо и близко был слышен звон цикады, словно она каким-то образом оказалась в доме. Мне почему-то захотелось найти ее и отпустить в ночную темноту. Но я не мог пошевелиться, будто слова этого человека пронзили мое сердце и приковали меня к креслу.
“Не понимаю”, — проговорил я, не в силах скрыть волнения. “Я и не ожидал, что вы поймете”, — заметил он, заканчивая складывать кости. После этого он спрятал их во внутренний карман своего халата и поднялся. На мгновение мне показалось, будто я уже где-то видел этого человека. Но теперь я думаю, что это была лишь прихотливая игра светотени.
— И что же было потом? — не выдержала Юкио.
— Потом? — Старик выглядел растерянным. — Ничего. Абсолютно ничего. “Доброй вам ночи, — произнес он церемонно. — Желаю приятных сновидений”. Правда я не понимаю, как он мог этого желать после того, что сам сказал.
Когда тот человек ушел, в салоне стало очень тихо. Я откинулся в кресле, и мне чудилось, что я слышу, как растет трава за окнами, там, где спят древесные лягушки. Возле сетки гудело облако комаров.
Должно быть, через некоторое время я поднялся к себе наверх, хотя и не помню, как я это сделал. В ту ночь я так и не смог сосредоточиться на великом творении Мелвилла.
Слова незнакомца звучали у меня в ушах, словно он искусно выгравировал их скальпелем в моем мозгу.
— Но откуда он мог знать? — спросил Николас. — В то время об этом не догадывались даже сами американцы. Старик кивнул.
— Да. Я часто задаю себе этот вопрос. С того самого дня в августе, когда я стоял на склоне далекой горы и чувствовал, как сотрясается земля, пылает небо и приближается знойный ветер. Откуда он мог знать?
— И какой же ответ? Старик слабо улыбнулся.
— Ответа нет, мой друг.
Поезд спустился под уклон и стал замедлять ход. Старик поднялся и поклонился попутчикам, сцепив руки на плоском животе.
— Моя станция, — прошептал он. — Пора выходить.
— Эй! — спохватился Николас. — Подождите! В своем нетерпении он позабыл о вежливости. В его голосе не было того уважения, которое молодой человек должен выказывать старшим. Но это не имело значения, потому что старик уже исчез в конце вагона, и поезд с шипением и свистом остановился. Николас плюхнулся на сидение рядом с Юкио.
— Слишком поздно, — вздохнул он. — Слишком поздно. Поезд набирал скорость на последнем участке пути к Симоносэки. В вагоне было тихо. Даже Юкио молчала, разглядывая свои руки.
Ночь была объята пламенем. Они проезжали недалеко от одного из южных городов, превращенных в сплошной огромный нефтеочистительный завод. Исполинские языки пламени лизали ночное небо: это походило на солнечную корону в каком-то дьявольском танце. Казалось, в таком месте не могут жить и работать люди; какой-то кошмарный пейзаж, без конца и края. Они ехали, а красные и оранжевые огни все так же взмывали над темными силуэтами зданий.
— Что ты думаешь о рассказе этого старика? — спросила Юкио.
Николас отвернулся от окна.
— Что?
— Этот старик... ты ему поверил? Почему-то Николас подумал о Со Пэне.
— Да, — сказал он.
— А я нет. — Юкио закинула ногу за ногу, совсем по-американски. — Такого в жизни не бывает.
Они провели ночь в Симоносэки, так близко от воды, что даже слышали ее, хотя все вокруг покрывал густой туман. Глухие гудки казались в ночном воздухе таинственными и мрачными.
Голова Юкио лежала у него на груди, и волосы, как веер, раскинулись по его бледному телу. Николас чувствовал ее тяжесть, ее тихое мерное дыхание. Он думал о том, что в ней с такой силой привлекало его, и не понимал, почему для него так важно знать ответ на этот вопрос.
Юкио зашевелилась, и Николасу показалось, что она — часть его собственного тела.
— Что cлyчидocь? — спросил он.
— Ничего, — прошептала Юкио. — Я думала об одной истории, которую когда-то рассказывала мне мама. Только ее одну я и помню. Хочешь послушать?
— Да.
— Ну так вот. Давным-давно в замке Року-но-мия жила одна девочка. Никто уже не знает, где находится этот замок (так говорила мне мама). После смерти родителей ее воспитывала няня. Прошли годы, и девочка превратилась в прекрасную молодую женщину.
