Малыш 44 - Смит Том Роб (лучшие книги .txt) 📗

— Ужин готов.

Войдя в кухню, он заметил, что тело мальчика исчезло. На огне стоял большой горшок, в котором кипело и булькало густое варево. Анна подвела его за руку, и он уселся поближе к огню, приняв у Степана миску, которую тот наполнил до краев. Он опустил глаза на горячий бульон: на поверхности плавали раздавленные желуди вперемежку с белыми суставами пальцев и полосками мяса. Степан и Анна смотрели на него. Степан сказал:

— Ты должен был умереть, чтобы наш сын жил дальше. Поскольку он умер, то жить дальше будешь ты.

Они предлагали ему собственную плоть и кровь. Они предлагали ему своего сына. Он поднес бульон к носу. Он не ел так долго, что у него моментально потекли слюнки. Инстинкт возобладал, и он потянулся за ложкой.

Степан пустился в объяснения.

— Завтра мы отправляемся в Москву. Здесь мы больше не можем оставаться. Мы тут умрем. В городе у меня живет дядя, он поможет нам. Этот ужин должен был стать последним перед дорогой. Его должно было хватить, чтобы мы добрались до города. Ты можешь пойти с нами. Или можешь остаться здесь и попробовать вернуться домой.

Должен ли он остаться, не зная, кто он такой и как его зовут, не представляя, где находится? А что, если он так ничего и не вспомнит? Что будет, если память не вернется к нему? Кто будет присматривать за ним? И что он станет делать? Он может пойти с этими людьми. Они добрые. У них есть еда. У них есть план, как выжить.

— Я хочу пойти с вами.

— Ты уверен?

— Да.

— Меня зовут Степан. Мою жену зовут Анна. А как зовут тебя?

Он не мог вспомнить ни одного имени. За исключением того, которое услышал совсем недавно. Может, назваться этим именем? А они не рассердятся на него?

— Меня зовут Лев.

Раису подтолкнули к линии столов, за каждым из которых сидели по два офицера. Один разбирался в документах, а второй обыскивал заключенного. Для женщин не делали никаких исключений: всех обыскивали грубо и бесцеремонно, как и мужчин, на глазах друг у друга. Узнать, на каком именно столе лежат твои документы, было невозможно. Раису подтолкнули сначала к одному столу, затем поманили к другому. Ее обработали так быстро, что бумажная писанина не поспевала. Сочтя ее помехой, охранник отодвинул ее в сторону. Она была единственной пленницей со своим собственным эскортом, избежавшей начальной стадии процесса. В пропавших бумагах содержалось описание совершенного ею преступления и приговор. Вокруг стояли заключенные, тупо выслушивая, в чем их признали виновными: АСА, КРРД, ШП, КРП, СОЭ или СВЭ [9]— непонятные аббревиатуры, определявшие остаток их жизней. Приговоры оглашались с профессиональным равнодушием:

— Пять лет! Десять лет! Двадцать пять лет!

Но она должна простить тюремщикам их бессердечие и грубость: они работали сверхурочно, наплыв людей был сумасшедшим, и им приходилось пропускать через себя огромное количество заключенных. Когда оглашался приговор, Раиса наблюдала одну и ту же реакцию почти у каждого заключенного: они не верили своим ушам. Неужели все это на самом деле? Происходящее казалось дурным сном, словно их вырвали из реального мира и швырнули в совершенно новый и незнакомый, правил жизни в котором они не знали. Каким законам подчиняется это место? Что едят здесь люди? Позволено ли им мыться? Что они носят? У них есть хоть какие-нибудь права? Они походили на новорожденных, которых некому защитить и научить новым правилам.

Выйдя из распределительной комнаты на вокзальный перрон в сопровождении охранника, крепко державшего ее под руку, Раиса не пошла к поезду. Вместо этого ее отвели в сторонку, приказав ждать, и она стала смотреть, как грузят в теплушки — переделанные вагоны для перевозки крупного рогатого скота — остальных заключенных. Платформа, хотя и принадлежавшая Казанскому вокзалу, была построена так, что происходящее на ней было скрыто от глаз обычных пассажиров. Раису перевезли из подвалов Лубянки на вокзал в черном глухом грузовике с надписью «Овощи-фрукты» на боку. Она понимала, что это не какая-то глупая шутка со стороны государства, а всего лишь попытка скрыть от населения правду о масштабах проводимых арестов. Найдется ли в целой стране человек, у которого не арестовали кого-либо из знакомых, родных или близких? Тем не менее тайну, известную всем и каждому, продолжали хранить с прежней маниакальной строгостью, разыгрывая шараду, которая уже никого не могла ввести в заблуждение.

На первый взгляд на перроне собралось несколько тысяч заключенных. Их сажали в вагоны так, словно охранники вознамерились побить некий рекорд, втискивая по несколько сотен человек туда, где, по всем расчетам, не могло поместиться больше тридцати или сорока. Как она могла забыть — правила старого мира здесь больше не действовали. Это был новый мир со своими новыми правилами, и то, что вагон, рассчитанный на тридцать человек, вмещал триста, превратилось в норму. Людям ни к чему свободное пространство — в новом мире оно стало ценным товаром, который нельзя разбазаривать направо и налево. Перевозка людей ничем не отличалась от перевозки, скажем, зерна: забивай вагон под завязку и рассчитывай на потери в пять процентов.

Но среди этих людей — всех возрастов, в костюмах от модных портных или в оборванных тряпках — не было ее мужа. Согласно правилам, членов семьи разлучали друг с другом, отправляя в разные лагеря в противоположных концах страны. Система гордилась тем, что разрушает связи и узы. Единственным, что имело значение, оставались взаимоотношения человека и государства. Раиса преподавала этот урок своим ученикам. Полагая, что Льва отправят в другой лагерь, она даже удивилась, когда охранник придержал ее на перроне, приказав ей ждать. Она уже стояла на перроне в ожидании и раньше, когда их сослали в Вольск. Это был прощальный подарок от Василия, который, похоже, испытывал удовольствие, подвергая их бесконечным унижениям. Ему было мало того, что они страдали. Он должен был занять место в первом ряду.

Она вдруг увидела, как к ней приближается Василий, ведя за собой какого-то согбенного мужчину. И только когда до них осталось метров пять, Раиса узнала в мужчине своего супруга. Она в полном недоумении уставилась на Льва, ошеломленная произошедшей в нем переменой. Казалось, он постарел лет на десять. Что они с ним сделали? Когда Василий отпустил его, он едва не упал. Раиса поспешила подставить Льву плечо и заглянула в глаза. Он узнал ее. Она погладила его по щеке, потом коснулась лба:

— Лев?

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить, и губы у него мелко задрожали, когда он произнес одно-единственное слово:

— Раиса.

Она повернулась к Василию, который наблюдал за их встречей. Раиса разозлилась на себя за слезы, выступившие на глазах. А ведь этого он и добивался. Она сердито смахнула их, но они все текли и текли.

А Василий не мог скрыть своего разочарования. Не то чтобы он не получил того, на что рассчитывал. Он всегда получал то, чего хотел, и даже больше. Почему-то он ожидал, что момент его триумфа окажется более сладостным. Обращаясь к Раисе, он сказал:

— Обычно мужей и жен разлучают. Но я подумал, что вам захочется совершить это путешествие вместе, поэтому пусть это будет небольшим подарком от меня.

Разумеется, он вкладывал в свои слова иронически злой и насмешливый смысл, но они застряли у него в горле и не принесли удовлетворения. Он вдруг понял, что выглядит жалко в ее глазах. Всему виной было отсутствие реального сопротивления. Мужчина, которого он ненавидел так долго, превратился в ничтожество, слабое и безвольное. Вместо того чтобы ощутить себя сильным и торжествовать свою победу, Василий вдруг понял, что внутри у него что-то сломалось. Поэтому он оборвал заготовленную речь на полуслове и уставился на Льва. Что это за чувство? Неужели он испытывает нечто вроде привязанности к бывшему начальнику? Сама мысль показалась Василию нелепой и смехотворной: он ненавидел Льва всей душой.