Стая - Шетцинг Франк (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Бауэр тосковал по удобному креслу, по деревьям и птичкам и по свежему немецкому пиву. Но больше всего ему недоставало общества Уивер. Он сердечно привязался к этой норовистой девушке, а кроме того, он начал наконец понимать смысл и цель пресс-работы: если ты хочешь сделать свою деятельность интересной для широких масс, надо использовать, может быть, не самый точный, зато всем понятный язык. Уивер довела до его сведения, что многие люди даже не знают, откуда течёт Гольфстрим. Он не мог в это поверить. Он также не мог поверить, что никто не знает, что такое автономный дрейфователь. Ну ладно дрейфователь, это всё-таки нечто новое и слишком специальное. Но Гольфстрим! Чему же учат в школе?
Но Уивер права. В конце концов, он должен завоевать внимание общественности, чтобы воздействовать на тех, кто принимает ответственные решения.
А проблем много.
Тревогу Бауэра вызывал Мексиканский залив. Туда вдоль южноамериканского побережья и от юга Африки устремляются тёплые поверхностные течения. В Карибском море вода прогревается и течёт дальше на север. Вода — хоть и солёная — держится на поверхности за счёт того, что тёплая.
Эта вода и образует центральное отопление Европы, Гольфстрим. Воды Гольфстрима катятся до Ньюфаундленда, перенося миллиарды мегаватт теплоты, что соответствует тепловой мощности двухсот пятидесяти тысяч атомных электростанций. Там к этим водам сбоку примешивается холодное Лабрадорское течение, сильно разводя их. При этом отделяются так называемые «эдди», водовороты тёплых водных масс, которые перемещаются дальше на север, становясь там так называемым Североатлантическим дрейфовым течением. Западные ветры обеспечивают обильное испарение воды, снабжая Европу дождями и в то же время повышая содержание соли в море. Дрейфовое течение поднимается к норвежскому побережью, становясь там Норвежским течением и всё ещё привнося достаточно тепла в Северную Атлантику, так что корабли подходят к юго-западному Шпицбергену даже зимой. И только между Гренландией и северной Норвегией приток тепла иссякает. Здесь Норвежское течение, оно же Североатлантическое дрейфовое течение, оно же Гольфстрим, наталкивается на ледяные арктические воды, что при поддержке холодных ветров быстро остужает его. Оно становится таким тяжёлым, что его массы круто уходят в глубину. Это происходит не по всему фронту, а каналами, так называемыми шлотами, которые в зависимости от волнения меняют своё положение, отчего их бывает не так легко обнаружить. Диаметр таких жерл падения составляет от двадцати до пятидесяти метров. На каждом квадратном километре поверхности насчитывается до десяти шлотов, но где именно они окажутся, зависит от ветра и состояния моря. Решающим фактором является чудовищная тяга, которую создают отвесно падающие воды. Тут и кроется вся тайна Гольфстрима и его стоков. На самом деле он не течёт на север, а втягивается в глубину, всасывается могучим насосом, расположенным под Арктикой. На глубине от двух до трёх тысяч метров ледяная вода пускается в обратный путь, ведущий её вокруг всего земного шара.
Бауэр уже высадил в море целый ряд дрейфователей в надежде, что они последуют по ходу шлота. Но до сих пор он так и не нащупал ни одного шлота и был уже на грани отчаяния. Шлот мог оказаться где угодно. Но его не было нигде, как будто гигантский планетный насос перестал работать или переместился в неведомые края.
Бауэр не ждал, что всё сразу пойдёт как по маслу. Но и ничего не найти тоже не ожидал.
Это и было причиной его тревоги.
Всё это он поведал Уивер перед тем, как ей сойти на берег. С тех пор он регулярно слал ей е-мейлы, делясь своими тайными страхами. Ещё несколько дней назад его команда обнаружила, что в Северном море скачкообразно повысилась концентрация газа, и он ломал себе голову над вопросом, нет ли тут какой-нибудь связи с исчезновением шлотов.
Теперь, сидя в своей каюте, он уже почти не сомневался в этом.
Он работал без перерывов, сидел над стопкой расчётов, распечаток, диаграмм и карт. Между делом писал сообщения Карен Уивер, чтобы просто послать ей привет и довести до неё свои последние выводы.
Он был так погружён в работу, что долго не замечал, что вся каюта дрожит. Пока чашка его чая не доползла до края стола и не опрокинулась ему на брюки.
— Чёрт возьми! — Он вскочил. И замер, услышав, что творилось наверху.
Топот тяжёлых ботинок по палубе. Там что-то случилось. Тряска усилилась. Весь корабль вибрировал, и вдруг что-то швырнуло его о письменный стол. Пол ушёл из-под ног, будто корабль провалился в яму. Бауэра охватил страх. Он поднялся, цепляясь за что придётся, и выбрался в коридор. Всюду царила паника. Кто-то крикнул что-то по-исландски, и Бауэр, не понимая чужого языка, услышал ужас в голосе кричавшего и ещё больший ужас в голосе, ответившем на крик.
Морское землетрясение?
Он побежал по коридору, вскарабкался по трапу на палубу. Корабль трепало из стороны в сторону. Бауэр с трудом держался на ногах. В нос ему ударила жуткая вонь, и тут Лукас Бауэр сразу понял, что произошло.
Он добрался до поручней и выглянул за борт. Море кипело и бурлило. Как будто корабль попал в кастрюлю с кипятком.
Это были не волны. Никакого шторма не было. То были пузыри. Гигантские пузыри, поднимавшиеся из глубины вод.
Корабль снова просел. Бауэр упал, ударившись лицом о палубу. Когда он снова поднял голову, очки его были разбиты. Без очков он был как слепой, но всё же увидел, как море сомкнулось над кораблём.
Господи! — подумал он. — Господи, спаси!
Остров Ванкувер, Канада
Ночь лучилась тёмной зеленью.
Было ни тепло, ни холодно, господствовало скорее благодатное бестемпературье. Дыхание, казалось, перекочевало в папку эволюционных ошибок и было заменено на более удачную функцию, позволяющую свободно двигаться в любой стихии. После того, как Эневек довольно долго падал сквозь тёмно-зелёный универсум, его охватила настоящая эйфория, и он распростёр руки, словно Икар, сменивший небо на бездну, опьянённый ощущением невесомости, и погружался всё глубже и глубже. Со дна навстречу ему мерцало что-то — бескрайний ледяной ландшафт, и тёмный, зелёный океан превращался в ночное небо.
