Без права на пощаду (Школа обаяния) - Демилль Нельсон (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
– Мы не нуждаемся в подобной проверке, генерал.
– Я этого не знаю. И даже не знаю, что привело вас обоих сюда.
– Судьба и рок привели нас сюда, генерал, – произнес Холлис.
– Мы воспринимаем ваше появление здесь как хороший знак, – добавил Остин. Он наклонился на своей качалке к Холлису. – Скажу вам еще кое-что, полковник. Поскольку нам всем хотелось бы оказаться дома, то я думаю, что мы все пожертвовали бы своими жизнями, если бы знали, что хоть один человек выберется отсюда и расскажет об этом проклятом месте миру. Если этим человеком будете вы и если у вас есть какой-нибудь план, то вам достаточно сказать только слово. Мы уже готовы на все. Холлис утвердительно кивнул.
– Это очень смело, – сказала Лиза, глядя на Холлиса. – Ну что, Сэм?
Тот промолчал. Тогда заговорил Пул:
– Что касается катапульты, полковник, то она сейчас находится за зданием штаба и охраняется двадцать четыре часа в сутки. Никто не рассказал нам зачем, но мы и сами уже догадываемся. А вот вы догадываетесь? А вы, мисс Родз?
Холлис и Лиза не ответили, и Пул продолжил:
– Если они схватят Додсона, он станет первым... и на этот раз его не будут заворачивать в одеяла. Если они не найдут его и не узнают, кто состоит в «комитете по побегу», то просто-напросто выберут человек десять из нас, наугад. Так что даже если вы считаете нас презренными предателями, то не думайте, что мы послушные домашние животные у русских. Мы предприняли кое-что, рискнув своими жизнями.
– Я не сужу вас, – сказал Холлис Пулу. – Я просто напоминаю вам, что, сотрудничая с врагом, все вы нарушили Кодекс поведения военнопленных. Да, конечно, то же в некоторой степени совершил и я. И поскольку мы все осознаем это, то, значит, можем продолжать претворять в жизнь следующее положение статьи III этого Кодекса. А это означает побег. Я не считаю побег двух человек за двадцать лет вашим достижением.
Лицо Пула побагровело.
– Не хотите ли вы сказать, полковник, что...
– Полковник совершенно прав, – перебил Остин. – Много лет русские уничтожали тех из нас, кто отказывался сотрудничать с ними, другие совершали самоубийства, активно или пассивно, неважно. И те, кого вы видите здесь, полковник Холлис и мисс Родз, – предатели. Вот почему мы остались живы. И вот почему Эрни Симмз погиб вместе с остальными. Верно, полковник?
– Верно, генерал.
Пул поднялся и сказал:
– Полковник, позвольте я процитирую вам некоторые правила относительно военнопленных. Первое: «Даже попав в плен, вы продолжаете считаться гражданами Соединенных Штатов, и вы не будете забыты». Второе: «Будут использованы все возможные способы установить с вами контакт, чтобы поддержать вас и добиться вашего освобождения». Глядя мне в глаза, полковник, – продолжал Пул, – подтвердите, что правительство выполняет свой долг по отношению к нам. Подтвердите, что мы не забыты и не брошены на произвол судьбы. Подтвердите, что они просто не знают, где мы находимся.
Холлис, глядя Пулу прямо в глаза, ответил:
– Если бы там знали, что вы здесь, коммандер, они бы что-нибудь предприняли, чтобы вызволить вас отсюда.
Пул пристально посмотрел на Холлиса и глубоко вздохнул.
– Тогда позвольте я расскажу вам, чем мы тут занимаемся вместо того, чтобы бежать. У нас есть оправдание того, что мы еще остаемся в живых. Если мы сможем прожить достаточно долго, чтобы дать возможность выбраться отсюда хоть одному из нас, то сможем предупредить нашу страну о существовании этого места. И в этом есть доля правды, полковник. Поскольку, как видите, здесь не просто лагерь военнопленных и действуют иные правила. Мы стараемся сохранить нашу офицерскую честь и достоинство. Для примера могу сообщить вам, что среди нас не было ни одного доносчика. Мы можем доверять друг другу, и никогда, ни разу мы не вступали в дружеские отношения ни с одним русским. Разумеется, ситуация сложилась весьма и весьма необычная, и мы стараемся действовать по мере ее развития. С этой целью генерал Остин основал офицерский комитет. – Пул посмотрел на Лизу и Холлиса. – Надеюсь, что вы не пробудете здесь двадцать лет, но если это случится, думаю, вам удастся сохранить чувство долга и чести.
– Вы хотите сказать, что было бы неплохо, если бы я взял свои слова обратно, – проговорил Холлис.
– Совершенно верно, – твердо ответил Пул.
– Что ж, возможно, я сделаю это, – сказал Холлис, вставая.
Лиза тоже поднялась и обратилась к Пулу и Остину:
– Судя по тому, что я видела и слышала, я... я считаю, вы делаете все, что от вас зависит.
– Ну, мы-то знаем, что это не совсем так, – вздохнул генерал. – И ваш друг это тоже понимает. – Он взглянул на Холлиса и добавил: – Крах во Вьетнаме, позор Уотергейта, иранские контрас, постыдные эпизоды с заложниками в Иране, Ливане и много еще чего. Почти два десятка лет мы были удаленными свидетелями бедствий и унижений Америки. Однако мы не воспользовались этим, чтобы оправдать свой собственный позор и слабость.
Генерал поднялся с кресла и направился к двери, давая понять, что разговор закончен.
– Вам не надо оправдываться передо мной или перед кем-либо еще, кроме специального и в должное время назначенного конституционного расследования, которое состоится, если вы когда-нибудь вернетесь домой.
Мысли Остина, казалось, где-то блуждали, и Холлис подумал, а слышал ли он его вообще. Наконец генерал задумчиво произнес:
– Домой... знаете, мы все смотрели пленку, как военнопленные возвращались из Вьетнама. Мы видели знакомые лица. Некоторые из нас увидели даже своих жен и детей. Люди бескорыстно делились радостью с семьями тех, с кем они переживали общее горе. Не думаю, что русские смогли бы изобрести более жестокую пытку для нас, чем показать это.
Лиза повернулась и быстро вышла. Холлис направился к двери.
– Мы читали о постоянных попытках частных лиц и семей обнаружить местонахождение военнопленных. И заметьте, не правительства, – остановил его Пул. – Вы понимаете, как это мучило нас? И почему никто не оказался достаточно умен, чтобы провести некоторые сопоставления? Ракеты класса «земля-воздух», сбивавшие американских летчиков... Господи, да русские и северные вьетнамцы были союзниками. Насколько надо быть тупым, чтобы не понимать этого? Почему ни у кого даже мысли не возникло, что мы можем оказаться здесь? В России? – Пул испытующе разглядывал лицо Холлиса. – Или они все-таки догадались об этом? И Вашингтон слишком обеспокоен тем, что это может вызвать нежелательный резонанс? И поэтому ничего не предпринимает? Так? А, полковник?
– Я не могу ответить ни на один из этих вопросов, – сказал Холлис и добавил: – Но даю вам мое личное честное слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы возвратить всех вас домой. Спокойной ночи, генерал, спокойной ночи, коммандер. – Холлис взял фонарик и вышел из избы вслед за Лизой.
Она плакала. Сэм взял ее за руку, и они отыскали в темноте тропинку. Вернувшись на главную дорогу, они зашагали к своему коттеджу.
Успокоившись и взяв себя в руки, Лиза проговорила:
– Ты был жесток.
– Знаю.
– Но почему... как ты мог быть настолько жестоким с людьми, претерпевшими столько несчастий?!
– Я не могу одобрить их действия.
– Не понимаю тебя. Не понимаю твоего кодекса и твоего...
– Тебе не нужно этого понимать. Это мой мир, а не твой.
– Иди ты к черту! Из-за твоего мира я угодила сюда.
– Нет. Ты угодила сюда из-за КГБ, – возразил Холлис. – Здесь творится огромная несправедливость, которую необходимо исправить, Лиза. Я не судья и не жюри присяжных, а просто чертовски беспристрастный свидетель. Я прекрасно разбираюсь в том, что вижу, и твердо знаю, что я – не один из тех преступников, которые находятся здесь. И заруби себе это на носу.
Она посмотрела на него, и до нее наконец дошло, что Сэм очень расстроен этой встречей.
– Ты поставил себя на их место? – спросила она. – Когда-то они были твоими согражданами. И ты не испытываешь к ним гнева или презрения. Только жалость, настолько глубокую, что она не вмещается в тебе. Ведь так?
