Месть - Скотт Джастин (библиотека электронных книг txt) 📗
Ну вот, я снова затосковала. Питер, пожалуйста, еще раз подумай о том, что ты делаешь с собой. Бывают моменты, когда я ненавижу себя за то, что не оглушила тебя и не привела яхту в Лагос. Именно поэтому ты никогда не учил меня навигации? Или все-таки учил? Ты обучил меня стольким вещам, что я не могу их все вспомнить.
Я люблю тебя. Береги себя.
Ажарату".
В постскриптуме она добавляла:
"Я хочу закончить письмо на радостной ноте. Вот она: ты — человек и страстный, и нежный. Я люблю тебя и того и другого. Возвращайся ко мне, когда сможешь".
Харден аккуратно сложил прочитанное письмо и вместе со вторым, оставшимся невскрытым, заложил между покоробившимися страницами судового журнала «Лебедя»... И перестал о них думать. Через четыре дня, за которые он хорошо отдохнул, после выхода из Кейптауна, несмотря на тяжелый переход вокруг мыса Доброй Надежды, его яхта была спущена на воду в гавани Дурбана. Он поставил парус и направился в Индийский океан.
Он ушел далеко в открытое море, чтобы избежать сильного течения Агульяс. Затем, оказавшись в двухстах милях к восток-северо-востоку от Дурбана, он обнаружил, что яхта протекает. Многие деревянные яхты в этих бурных морях протекали бы гораздо сильнее, но Харден все равно был встревожен. Он никогда еще не видел в трюме «Лебедя» столько воды. Ручная помпа легко откачала ее, но, когда Харден через несколько часов снова проверил трюм, там опять появилась вода.
После переделки «Лебедь» стал другой яхтой. На нем стояла деревянная мачта, потому что за такое короткое время хорошую алюминиевую мачту найти было невозможно, и хотя Харден любил дерево, он знал, что теперь яхту нельзя подвергать таким испытаниям, как в Южной Атлантике.
Конечно, откачивать воду каждые четыре часа было несложно, но в промежутках, если не надо было возиться с парусами, Харден все равно искал течь. Он заделал подозрительное место в форпике, где палуба соединялась с корпусом, но вода прибывала, хотя волны больше не заливали бак.
Он решил, что яхта, перевернувшись два или три раза — он не знал, какой из них оказался решающим, — лишилась былой прочности в тех местах, к которым не было доступа. В результате «Лебедь» оказался на равных с обычными яхтами, подверженными усталости материала. Но Харден, привыкший обращаться с двадцатилетней «Сиреной» и с несколькими деревянными яхтами до нее, был не слишком встревожен.
Кроме того, яхта по-прежнему была дьявольски быстроходной.
Через пять дней после выхода из Дурбана он оказался к востоку от Бассас-да-Индиа, островка на полпути между Мозамбиком и Мадагаскаром. Ветер был попутным, и Харден миновал Мозамбикский пролив, покрыв четыреста миль от Бассас-да-Индиа до острова Жуан-де-Нова за два с половиной дня.
Он проплыл в пяти милях к востоку от южной оконечности острова Анжуан из группы Коморских островов — голубого вулкана с голыми склонами — и, покинув зеленые воды Мозамбикского пролива, направился к северо-востоку, вдоль побережья Восточной Африки.
На пути ему часто попадались танкеры, и Харден нередко видел несколько супертанкеров одновременно. Наконец, ради безопасности и сохранения тайны, он изменил курс на несколько градусов к востоку. Удаляясь все дальше и дальше от побережья, он вернулся из мягкой южноафриканской зимы в экваториальную жару и начал 2500-мильное плавание навстречу аравийскому лету.
Метеорологические станции сообщали, что этим летом юго-западный муссон продержался дольше, чем обычно, но был уже конец августа. Сентябрь — переходный месяц, когда мощные муссонные ветры утихают, затем меняют направление и дуют по Аравийскому морю на юг. Харден все еще находился в тысяче миль южнее экватора. Он надеялся застать конец муссона, идущего на север, и гнал яхту вовсю, опасаясь, что ветер изменит направление слишком рано.
Но то, что случилось, было гораздо хуже. После полутора недель плавания при попутном ветре Харден внезапно попал в штилевую полосу, оказавшись в сотне миль к северу от экватора и далеко к востоку от судоходных линий. Ветер внезапно стих. Море успокоилось, и горячее солнце окутало все вокруг ослепительным сиянием.
Наступила мертвая тишина. Затих даже скрип автопилота, и не слышно было позвякивания фалов о мачту. На поверхности воды не было ни волн, ни зыби, ни даже ряби. «Лебедь» стоял неподвижно, как блюдо на стеклянном столе.
Когда стало ясно, что штиль продержится как минимум несколько часов, Харден занялся текущими делами. Он откачал воду из трюма, убрался в камбузе и форпике, навел порядок в каютё, проветрив постель, но его взгляд то и дело обращался в сторону моря. Он с нетерпением ожидал перемены.
Становилось все более жарко и душно. Харден приладил навес над кокпитом и сбросил рубашку, а затем и шорты, сменив их на набедренную повязку, сделанную из легкого белого полотенца.
Ночь он провел на палубе, где было прохладнее. На следующее утро он увидел, что мыльная пена и помои, вылитые из камбуза накануне, по-прежнему плавают около яхты.
Харден ползал по душному трюму, в очередной раз пытаясь найти течь. Штиль был подходящим моментом, чтобы проверить подводную часть корпуса, но, несмотря на жару, Харден не решался спускаться за борт, опасаясь акул.
Перед его глазами постоянно возникала одна и та же ужасная картина: он работает под водой, сосредоточив все внимание на корпусе яхты, из глубин возникает темный, вытянутый силуэт, длиннее и толще, чем его тело, и хватает его прежде, чем он успевает пошевелиться.
Акула, как будто призванная его воображением, выплыла к поверхности вечером. Корпус яхты был всего в три раза длиннее ее. Акула высунула голову из-под воды, и их глаза встретились. Огромная рыбина изогнула свое тело, отчего «Лебедь» покачнулся в первый раз с начала штиля. Затем она ушла на глубоководье и не вернулась. Харден жадно глядел ей вслед, с нетерпением ожидая ветра.
Чтобы заполнить томительные часы, Харден сделал десяток полезных, но необязательных дел. Когда он затягивал крепления кожуха двигателя, его посетила мысль, что рукоятка отвертки, в сущности, есть набор бесконечного числа рычагов, прикрепленных к жалу отвертки и разделенных бесконечным числом бесконечно малых углов.