Полет аистов - Гранже Жан-Кристоф (бесплатные серии книг txt) 📗
Дети росли в мучениях. У старшего развился настоящий невроз. В 1965 году, когда ему было восемь лет, он уже осознавал, что его отец — чудовище. Он стал суровым, молчаливым, бесчувственным — и, как ни странно, отцовским любимчиком. Пьер Сенисье уделял внимание только этому ребенку, привязался к нему всеми силами и всей своей жестокостью. По логике безумца, малыш должен был переносить как можно больше страданий, вплоть до полного психического расстройства. Чего добивался Сенисье? Этого я так и не узнала. Только сын его вскоре потерял способность говорить и нормально себя вести.
В тот год, через несколько дней после Рождества, малыш начал действовать. Он попытался покончить с собой, прибегнув к обычному для Африки способу — проглотив таблетки нивакина, который в больших дозах наносит непоправимый урон всему организму, в особенности сердцу. Теперь его жизнь могло спасти только одно — новое сердце. Ты понимаешь, какой тайной логике подчинялась судьба Пьера Сенисье? Доведя собственного ребенка до самоубийства, он, хирург-виртуоз, стал единственным, кто мог бы спасти мальчика. Сенисье тут же решил осуществить пересадку сердца, как он уже делал пять лет назад, с тем шестидесятивосьмилетнем стариком. В своем особняке в Банги он устроил относительно стерильную операционную. Однако ему недоставало самого главного: хорошо работающего и отлично совместимого сердца. Ему не пришлось долго искать: два его сына имели почти идеальную тканевую совместимость. Безумный доктор решил пожертвовать младшим, чтобы спасти старшего. Это было в канун Нового года, в ночь на святого Сильвестра, в шестьдесят пятом. Сенисье расставил по местам все необходимое и подготовил операционную. В Банги царила атмосфера возбуждения. Весь город танцевал и пил. Мы с Жоржем устроили праздник во французском посольстве и пригласили всех европейцев.
Пока хирург готовился к операции, его судьбой занялась сама История. В ту ночь Жан-Бедель Бокасса совершил государственный переворот и наводнил весь город вооруженными людьми. Начались столкновения. Затем последовали грабежи, поджоги, убийства. Чтобы отметить свою победу, Бокасса выпустил заключенных из городской тюрьмы Банги. Ночь святого Сильвестра превратилась в кошмар. Среди всеобщего хаоса произошло особенное событие.
Среди освобожденных из тюрьмы были и родители очередных жертв Сенисье: с некоторых пор он возобновил свои страшные эксперименты. Опасаясь преследований, врач ухитрился под разными предлогами упечь в тюрьму родственников пострадавших. И вот, когда их выпустили, они отправились прямиком к жилищу Сенисье, чтобы отомстить ему. В полночь Сенисье уточнял последние детали операции. Оба малыша находились под наркозом. Работали электрокардиографы. Под контролем были кровообращение и температура тела, лежали наготове катетеры. Тут-то и появились заключенные. Они разнесли ограду и вошли. Сначала они убили Мохамеда, управляющего, потом застрелили его жену Азору и их детей из ружья Мохамеда.
Сенисье услышал крики и шум. Он вернулся в дом и схватил винтовку «Маузер», с которой ходил на охоту. Нападавшие, при всей их многочисленности, не могли противостоять Сенисье. Он пристрелил их одного за другим. Но самое главное происходило не там. Воспользовавшись сумятицей, Мэри-Энн, видевшая, как муж забрал младшего сына, проникла в операционную. Сорвав все трубки и проводки, она завернула младшего сына в стерильную простыню. И убежала в горящий, залитый кровью город. Вскоре она добралась до французского посольства, где паника уже достигла наивысшего предела. Все белые укрылись в здании, не понимая, что происходит. Многих задели шальные пули, сад горел. Тогда, глядя в окно, я и заметила Мэри-Энн. Она возникла прямо из огня, в платье с голубыми полосками, запачканном красной землей. Она держала на руках маленькое тельце, завернутое в простыню. Я выбежала к ней, решив, что ребенка ранили солдаты. Я была совершенно пьяна, и силуэт Мэри-Энн плясал у меня перед глазами. Она прокричала: «Нелли, он хочет его убить! Он хочет забрать его сердце, понимаешь?» За одну минуту она рассказала мне все: о самоубийстве старшего, о необходимости срочной пересадки, о планах своего мужа. Мэри-Энн задыхалась, прижимая к себе спящего мальчика. «Он единственный, кто может спасти своего брата. Он должен исчезнуть. Навсегда». Говоря это, она схватила ручки бесчувственного малыша и сунула их в пламя горящего куста. Глядя на маленькие дымящиеся ладошки, она повторяла: «Отныне — ни отпечатков, ни имени, ничего! Садись в самолет, Нелли. Исчезни вместе с ребенком. Его больше не должно быть. Никогда. Ни для кого». Иона положила несчастный, корчащийся от боли комочек на красную землю у моих ног. Я никогда не забуду, как от меня удалялась, пошатываясь, ее тонкая фигурка. Я знала, что больше никогда ее не увижу.
Нелли замолчала. Я приблизил к своему залитому слезами лицу обожженные ладони, повторяя:
— О боже… Нет…
— Да, Луи. Тот малыш был ты. Пьер Сенисье — твой отец. Адский переполох в ночь на святого Сильвестра шестьдесят пятого года дал тебе второе рождение. К счастью, ты ничего не помнил. В ту ночь сообщили, что семья Сенисье погибла во время пожара на их вилле. Все это чепуха: они сбежали, даже не знаю куда. Мэри-Энн уверила мужа в том, что ты погиб в огне. Пьеру удалось поддерживать жизнь в теле старшего сына, затем пересадить ему сердце, наверное, в одной из больниц Конго. Через некоторое время ребенок отторг новый орган, но все же хирургу удалось успешно осуществить трансплантацию сердца, экспериментируя на собственном потомстве. Затем были и другие операции. С тех пор Сенисье похищает сердца и вшивает их своему выжившему сыну, который агонизирует вот уже скоро тридцать лет. Сенисье продолжает поиски, Луи. Он охотится за сердцами по всей планете. Ему нужно твоесердце, идеально совместимое с организмом Фредерика.
Я крепко сжал ладонями лицо, задыхаясь от слез и повторяя:
— Нет… нет… нет…
Нелли снова заговорила. Ее голос звучал глухо:
— В ту ночь я выполнила просьбу Мэри-Энн. Мы наняли самолет и улетели. Когда мы вернулись в Париж, я вылечила тебя. И придумала тебе новую биографию. — Нелли рассмеялась. — Нас собирались послать в Турцию, в город Антакью. Мне показалось забавным, — мрачноватый юмор, должна заметить, — если тебя будут звать Антиош, что напоминает старое название города — Антиохия. Мне не составило особого труда оформить тебе новые документы. Жорж всегда имел связи в правительстве. Ты стал Луи Антиошем. У тебя больше нет отпечатков пальцев. На твоем удостоверении личности стоят чернильные отпечатки одного маленького утопленника: однажды февральской ночью Жорж побывал в морге, и руки того мальчика очень нам помогли. Мы переписали историю твоей жизни, Луи. Ты стал сыном милосердных врачей, погибших в Африке во время пожара. Из всей семьи выжил только ты. Вот как мы «сотворили» тебя и облекли в плоть.
Я нашла няню, в свое время вырастившую меня. Мы платили ей, и она занималась твоим воспитанием. Она никогда не знала правды о тебе. Что касается нас, то мы исчезли из твоей жизни. Иначе ты постоянно подвергался бы опасности. Ты даже не представляешь себе, как умен, упорен, изворотлив твой отец. Вдали от нас, вдали от своего прошлого Луи Антиошу нечего было опасаться. Мне оставалось сыграть роль приемной матери, предпочитающей держаться на расстоянии, и облегчить тебе жизнь настолько, насколько это было в моих силах. С тех пор я допустила только одну ошибку: познакомила тебя с Максом Бёмом. Потому что швейцарец знал твою историю. Однажды в минуту смятения я все ему рассказала. Я считала его другом, старым «африканцем», таким же, как мы с Жоржем. Сейчас-то я понимаю, что Макс тоже знал Сенисье и по непонятным мне причинам поручил это расследование тебе, с единственной целью — отомстить твоему отцу.
Я крикнул, глотая слезы:
— Но кто сейчас Сенисье? Кто он? Ради бога, Нелли, скажи. Умоляю тебя. Под каким именем он скрывается сейчас?
Нелли залпом осушила стакан.
— Это Пьер Дуано, основатель «Единого мира».