Царица Проклятых - Райс Энн (версия книг txt) 📗

Лестат обнял на пороге свою мать – она собралась уходить. Зачесав назад светлые волосы, она стремительно вышла навстречу серому утру – беззаботный странник в запыленном, потрепанном хаки. Рядом с ней – черноволосый красавчик Луи.

Хайман видел, как они пересекали травянистую лужайку – женщина отправилась в поле, где намеревалась найти себе убежище для сна под землей, а мужчина вошел в прохладный темный флигель. В нем, несомненно, была какая-то утонченность; она чувствовалась даже в том, как он проскользнул под настил, как улегся там, словно в могиле, как сложил руки, мгновенно проваливаясь в полную темноту.

А женщина… Она с потрясающей стремительностью выкопала для себя глубокое потайное укрытие, листья тут же улеглись на место, словно ее там и не было. Земля приняла в себя ее вытянутые руки, склоненную голову, и она окунулась в сон о близнецах, вернулась к джунглям и реке, которых никогда не вспомнит.

Пока все в порядке. Хайман не желал им гибели, не хотел, чтобы и они вспыхнули словно свечки. Чувствуя безмерную усталость, он прислонился спиной к стволу и вдохнул едкий аромат зеленых яблок.

Зачем она здесь? И где прячется? Едва он сосредоточился на этой мысли, как тут же услышал тихий светлый звук ее присутствия – в чем-то сродни звуку современных моторов, – она словно шептала что-то о себе и о своей смертоносной силе.

Наконец из дома показался Лестат; он поспешил к своему логову за акациями, у склона холма. Открыв потайную дверь, он спустился по земляным ступенькам в сырое помещение.

Это означает, что все они до вечера могут наслаждаться покоем – пока он не принесет дурные вести.

Солнце готово было вот-вот выйти из-за горизонта, уже появились первые лучи, всегда лишавшие Хаймана четкости зрения. Мир постепенно утрачивал определенность линий и очертаний, и потому он сосредоточил внимание на мягких красках фруктового сада. Он на миг закрыл глаза, понимая, что нужно идти в дом и найти какое-нибудь прохладное, затененное место, где его не побеспокоят смертные.

А когда солнце сядет, он будет ждать их пробуждения. Он поведает им все, что знает; расскажет об остальных. С внезапным приступом боли он вспомнил о Маэле и Джесс, которых так и не смог найти – их словно поглотила сама земля.

Он вспомнил о Маарет и чуть не заплакал. Но он уже шел к дому. Солнце грело ему спину; ноги тяжелели. Завтра ночью, что бы ни произошло, он не будет одинок. Он будет с Лестатом и его соратниками; а если они его отвергнут, он разыщет Армана. Или отправится на север, к Мариусу.

Сначала он услышал звук – точнее, громкий рев. Он обернулся, прикрывая глаза от восходящего солнца: в воздух взлетели огромные комья земли. Акации закачались, как в грозу, затрещали ветки, вывернутые с корнями стволы повалились в беспорядочную кучу.

Сверкнув темной молнией, из-под земли стремительно поднялась царица в своих развевающихся на ветру одеяниях и с невероятной скоростью помчалась на запад, подальше от рассвета. В ее руках безжизненно болталось обмякшее тело Лестата.

Изо рта Хаймана невольно вырвался громкий крик и далеко разнесся над всей застывшей долиной. Значит, она забрала своего возлюбленного!

О, бедный возлюбленный, о, бедный прекрасный золотоволосый принц…

Но уже некогда думать, действовать или разбираться в собственном сердце. Он бросился к дому, ибо солнце уже пронзило облака и горизонт превратился в пылающий ад.

Дэниел шевельнулся в темноте. Сон приподнялся, как одеяло, которое его чуть было не раздавило. Он увидел, как блеснули глаза Армана. Услышал, как Арман шепнул:

– Забрала.

Джесс громко застонала. Невесомая, она плыла в жемчужном полумраке. Она увидела две поднимающиеся в воздух фигуры: Мать и Сын словно слились в танце. Они походили на возносящихся к Небесам святых под куполом церкви. Губы шевельнулись и беззвучно произнесли лишь одно слово: «Мать».

Глубоко подо льдом Пандора и Сантино заснули в объятиях друг друга. Пандора расслышала звук. До нее донесся крик Хаймана. Она увидела Лестата с закрытыми глазами и запрокинутой головой – он поднимался вверх в объятиях Акаши. Черные глаза царицы не отрываясь вглядывались в его лицо. От ужаса у Пандоры замерло сердце.

Мариус закрыл глаза. Больше он не мог сопротивляться. Наверху выли волки; ветер рвал стальную крышу. Сквозь буран пробивались слабые лучи солнца, словно воспламеняя кружащийся снег, и он чувствовал, как через лед, слой за слоем, спускается вялое тепло, от которого немеет тело.

Он увидел в ее руках спящего Лестата; она поднялась в небо.

– Остерегайся ее, Лестат, – прошептал он с последним сознательным вздохом. – Опасность!

Хайман растянулся на прохладном ковре и уткнулся лицом в руку. Моментально начался сон, мягкий, шелковистый сон о летней ночи в красивом месте, где над городскими огнями простиралось огромное небо, и все они собрались вместе, эти бессмертные, кого он теперь знал по имени и кому отдал свое сердце.

Часть 3

И ныне, и присно, и во веки веков

1. Лестат: в объятиях богини

Не помню, когда я проснулся, когда впервые пришел в себя.

Но я знал, что мы с ней уже долго пробыли вместе и что я с животным самозабвением пил ее кровь, знал о том, что Энкил уничтожен и теперь первородное могущество принадлежит ей одной. А главное, благодаря ей я увидел и понял многое из того, что не было доступно мне прежде.

Двести лет назад, когда я испил от нее в храме, кровь молчала – хранила мрачное и величественное безмолвие. Теперь она стала неиссякаемым источником образов, доводивших до исступления мозг так же, как сама кровь доводила до исступления тело; я познавал все, что произошло; я присутствовал рядом с теми, кто один за другим погибали столь ужасным образом.

И я слышал голоса – они возникали и исчезали на первый взгляд без всякой причины и цели, похожие на шепоты, звучащие в пещере.

Мне казалось, что наступил момент просветления и все соединилось в единую цепь: рок-концерт, дом в Кармел-вэлли, ее светлый лик, представший моим глазам. И сознание того, что сейчас я с ней, в этом темном заснеженном месте. Я пробудил ее. Скорее, как сказала она, я дал ей повод подняться. Я заставил ее обернуться и бросить пристальный взгляд на трон, где она раньше сидела, и сделать несколько первых неуверенных шагов.

«Знаешь ли ты, что для меня значило поднять руку и увидеть при свете, как она двигается? Знаешь ли ты, что для меня значило внезапно услышать звук собственного голоса, эхом отдающийся в мраморных покоях?»

Мы танцевали в мрачном, окутанном снегом лесу – точнее, просто обнимали друг друга.

Произошли ужасные вещи. Во всем мире творилось нечто страшное. Массовое уничтожение тех, кому вообще не следовало родиться, – порочного племени. Бойня на концерте была лишь финалом.

Но я находился в ее объятиях в этой леденящей душу темноте, с наслаждением вдыхал знакомый запах зимы, и ее кровь снова стала моей – она порабощала меня. Когда она отстранялась, я испытывал невыразимую муку. Мне необходимо было привести в порядок свои мысли, узнать, жив ли Мариус, пощадила ли она Луи и Габриэль, а также Армана. Я должен был каким-то образом снова обрести самого себя.

Но эти голоса, шквал голосов смертных! Неважно, звучали они издалека или где-то поблизости – расстояние не имело значения. Мерой служила их интенсивность. Когда-то я мог остановиться на городской улице и слушать в свое удовольствие, как в каком-нибудь доме с погашенными огнями разговаривают, думают, молятся в своих комнатах жильцы. Но теперь мой слух обострился в миллион раз.