Французский поцелуй - ван Ластбадер Эрик (читать книги регистрация .txt) 📗
Крис перевел взгляд с города на открытку, которую он все еще держал в руке, и увидел тот же самый вид в миниатюре, запечатленный с той же самой точки. Сердце его сильно забилось, и он воскликнул, высоко подняв открытку, — Посмотри, Сутан! Посмотри! Здесь же Турет-сюр-Луп!
Он засмеялся, видя ее удивленное лицо.
— Разве тебе не ясно? Терри оставил для меня не просто открытку, а открытку с видом. Причем, с видом Турета. — Он схватил ее за руку, и почти бегом потащил ее по гребню горы. — Вот где он спрятал Преддверие Ночи! В Турет-сюр-Луп!
М. Мабюс чувствовал себя пленником. Когда-то он был солдатом, сражающимся на родной земле, оккупированной чужеземцами. Теперь, возвращаясь во Францию, М. Мабюс как бы снова примерял цепи. Но через эти цепи он обретет свободу. Правда, теперь он не был уверен, что действительно обретет. Но он встал на тропу и чувствовал себя обязанным пройти ее до конца.
И на этот раз его плен ощущался иначе, чем прежде, когда солнце казалось привязанным к деревьям и не шевелилось в небосводе, обжигая его насильно раскрытые веки, когда его заставляли смотреть на этот пылающий диск, чтобы его образ навеки врезался в его сознание.
М. Мабюс сидел в своей машине в аэропорту Ниццы, наблюдая за транспортным потоком, похожим на парад роскошных хромированных автомобильных форм, текущий мимо него под лучами щедрого послеполуденного солнца. Его больное воображение рисовало ему, как эти четкие, плавные линии автомобильных тел раскрываются, подобно экзотическим цветам, от страшного лобового столкновения на высокой скорости. Его душа радовалась зрелищу окоченевших конечностей, обескровленных и застывших на покрытой дорогой кожей баранке руля, зрелищем человеческих голов, застрявших в выбитых окнах, и в волосах запеклась кровь и блестят осколки автостекла, зрелищем коротких юбок, задравшихся на холодных бедрах, выставляющих напоказ затянутые в тончайший шелк женские прелести. Солнце, которое сверкало и плясало, отскакивая от полированных боков автомобилей, было с ним всегда: шел ли дождь, плыли ли над вершинами деревьев серо-зеленые тучи, сидел ли он в своей норе, где была такая тьма, словно он был заточен заживо в гробнице глубоко под землей.
Его злорадствующие тюремщики постарались лишить его не только места, где он мог лечь и поспать, но даже места, где он мог облегчиться. Его морили голодом, били, мочились на него, кормили собачьими объедками. Но не сломили.
Целых восемнадцать месяцев длилась эта пытка. Этот срок мог казаться узнику и восемнадцатью годами и восемнадцатью минутами, в зависимости от того, было ли время его другом или же он позволил ему стать своим врагом. Когда кругом враги, становится насущной необходимостью иметь друзей в пустой тьме и в слепящем свете.
Он укрылся, как древняя муха в янтаре, в таком месте, где ни звук, ни образ, ни человеческая эмоция не могли нарушить торжественную тишину времени. Он научился манипулировать временем и использовать его, как другие используют тексты и предания, чтобы приумножать знания. Он научился рассматривать смерть ни как конец, ни как начало чего-то. Она стала его союзником. Как-никак, а смерть ведет брат-близнец времени.
Он помнил то время, когда он еще не умел манипулировать временем и смертью. «Суниата учит, что мир окружен грехом, — говорил ему его палач во время допроса в том совершенно лишенном света месте, куда его приволакивали после сеанса облучения его глазного дна солнцем. — Тем не менее, многие ученые тексты утверждают, что грех есть мудрость».
Во время допросов он все ходил вокруг М. Мабюса, как искусственный спутник вокруг земли. М. Мабюсу это движение действовало на нервы, как невозможность почесать зудящее место.
«Наша мудрость, — говорил допрашивающий, — или, точнее, мудрость наших отцов требует подавить Тройной Огонь Желания, Вражды и Заблуждения. А я есть Кама-Мара, Любовь и Смерть, великий маг Заблуждений». Кама-Мара, как было известно М. Мабюсу, был последним врагом Сиддхарты, будущего Будды, который был послан искушать его, когда он возлежал под деревом Бо.
«Подавив все виды огня, который подстегивает нас в нашей бренной жизни, мы достигаем нирваны. Если мы чего-либо не хотим, значит, этого нам и не нужно. И когда все желания пропадают, истинный смысл бытия раскрывается перед нашим просветленным взором».
Палач продолжает кружить вокруг него, как тигр вокруг своей добычи. «Но в тебе все еще есть желание. И пока оно сохраняется, я знаю, что одержу над тобой победу. Я знаю, что в конце концов ты расскажешь мне без утайки все, что знаешь».
М. Мабюс верил ему. У него не было причины ему не верить. Но в том месте, где-то между сном и бодрствованием, когда разум сонно жмурится, а дух — дышит, М. Мабюса посетил свернувшийся кольцами змей.
Его плоская, словно масляная голова поднялась над кольцами, разглядывая его, раздвоенный язык то втягивался, то вытягивался. «Чего ты хочешь? — спросил он голосом неземного существа. — Каковы твои желания?»
И М. Мабюс, осознавая, что находится в компании бога или богоподобного существа, ответил: «Во мне горит ненависть, которая, по сути своей, греховна. В моем сердце холодный ветер. Я хочу очистить свой дух».
И змей, обвив его своими кольцами, попросил: «Покажи мне его, и я его тебе почищу».
«К стыду своему, — признался М. Мабюс, — я искал его в себе, но не нашел».
Треугольная голова начала раскачиваться перед его лицом, и раздвоенный язык прикоснулся к его кончику носа. «Я сделал так, как ты просил», — сказал змей.
Не отрывая глаз от извивающейся, как змей, сплошной линии машин, М. Мабюс пересек разделительную полосу и, зайдя в телефонную будку, опустил в прорезь карточку из тонкого пластика, набрал номер, затем код допуска. Услышал гудки и почувствовал, пожалуй, впервые, что его окружают звуки и образы Ниццы.
Услышав в трубке знакомый голос, он назвал себя. Голос ассоциировался в его сознании с джунглями в огне напалма и рисовыми плантациями, покрытыми водой. — Я вернулся, — сообщил он, — Доминик Гуарда мертв, но его брату Сиву удалось уцелеть. Полиция помешала. А что касается Кристофера Хэя, то и здесь осечка: женщина вмешалась. Да, все еще жив. — Затем он выслушал, как всегда, очередные ценные указания.
Наконец он повесил трубку, повторил процедуру с пластиковой карточкой, но набрав другой номер. Сказал свое «зрасьте!» Мильо, выслушал, закрыв глаза темными очками от слепящего солнца, то, что тот ему сказал.
— Турет? — переспросил он. — Вы уверены? — Через минуты он кивнул. — Да, — подтвердил он. — Все понятно.
Опять пересек разделительную полосу, сел в машину и поехал в северном направлении. Туда, где его ждали горы.
Мун посмотрел многозначительно на Могока и сказал:
— Мне нужна женщина.
— Ничего нет проще, — откликнулся тот.
— Не просто женщина, — пояснил тот, — а необыкновенная женщина.
— Не думаешь ли ты, что с этим уточнением задача стала труднее?
— Нисколько, — ответил Мун. — Я просто пытаюсь выражаться как можно точнее.
Могок засмеялся, и рубин, вставленный у него вместо зуба, сверкнул, как огонек в ночи. Могок любил смеяться не только потому, что у него был веселый характер, но также потому, что это давало ему возможность пофорсить своим роскошным рубином. После убийства Ма Линг, организованного Генералом Киу, обстановка в лагере не располагала к веселью, да и у него самого от этого в душе образовалась какая-то пустота. До чего же приятно, подумал он, быть в состоянии хотя бы посмеяться. Спасибо за это Муну.
— У меня есть на примете одна, — сказал Могок. — Ее отец у меня в долгу. Сейчас он загребает большие деньги, работая с Адмиралом Джумбо, и все благодаря мне. Так что он сделает для меня все, что попрошу.
Мун кивнул.
— Давай ее сюда.
Когда Могок вернулся минут двадцать спустя, он вел за собой, как на буксире, девушку. Ей было, наверно, лет четырнадцать, а, может, даже меньше. Тем лучше, подумал Мун. Она была очень красива, с темными глазами с поволокой, со стройной, грациозной шеей, с невероятно густыми волосами.
