Мизерере - Гранже Жан-Кристоф (читать книги TXT) 📗

— Сколько ты прожил в Колонии?

— До семьдесят девятого года, пока не кончился ее золотой век.

— Ты пытал там людей? Я имею в виду политзаключенных?

— Это было частью агогэ. Мне исполнилось семнадцать лет. Я прошел обучение. Настало время возвращать долги. Да, я пытал людей по приказу. Не вкладывая в это душу. У ребенка нет точек опоры. Он лишь результат воспитания. Подручные Пол Пота в Камбодже были мальчишками. В Либерии дети играли в футбол головами, которые сами же и отрезали.

Милош комично сложил руки, словно для молитвы:

— Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!

— Как ты оттуда выбрался?

— Я сбежал. Меня не преследовали. Им было чем заняться. Колония превратилась в настоящую фабрику пыток. К тому же они не сомневались, что я сдохну в пути. Или что меня арестуют военные.

— Как же ты спасся?

— Я спустился прямо на юг, к острову Чилоэ. Там меня взяли на борт рыбаки, плававшие под австралийским флагом. Высадили на Земле Аделаиды, а уж оттуда я добрался до Европы.

— Чем ты занимался?

— Торговал собой. Оказалось, что из боли можно сделать бизнес. Сначала в Лондоне. Потом в Париже. Мое маленькое предприятие процветало.

Воло вернулся к интересующей их теме:

— Мы предполагаем, что детские голоса — один из ключей к убийству Гетца. Возможно, основной мотив. Что скажешь?

— Хартманн исследовал человеческий голос. Но его тайна умерла вместе с ним.

Касдан вдруг вышел из себя:

— Господи, да чего же он добивался?

— Никто так и не узнал. Когда я жил в Колонии, ходили слухи… Поговаривали, что Хартманн сделал открытие еще во времена концлагерей. Насчет голоса. Не знаю, в чем там дело. У него были записи той эпохи. Еще он записывал на пленку наши сеансы пыток. И дни напролет сидел взаперти и слушал эти вопли.

Милош помолчал, потом заговорил тише:

— О вашем расследовании я ничего не знаю. Не знаю, чего вы добиваетесь. Но если дело связано с Колонией, значит, это и ее секрет. Это открытие существовало. И оно заразило всех, кто с ним соприкоснулся. Эта тайна способна убивать и вызывать цепную реакцию. Даже сейчас.

— Ты говоришь о секте в настоящем времени?

Толстые губы лысого скривились в улыбке.

— По-моему, вы топчетесь на месте, ребятки.

— Если тебе что-то известно, самое время рассказать нам об этом.

— Секту никто не распускал. «Асунсьон» все еще существует.

— Где?

— Поговаривали о Парагвае. Об островах Вьерж. О Канаде. А по-моему, самая невероятная гипотеза ближе всего к истине.

— Что за гипотеза?

— Хартманн со своей шайкой поселился в Европе. Точнее, здесь, во Франции. Разве ваша прекрасная страна не славится толерантностью?

Волокин переглянулся с Касданом: на его лице он прочел изумление, которое испытывал сам. Подобное предположение проясняло многие аспекты дела.

— И что ты об этом знаешь?

— Ничего не знаю. И знать не хочу. Но сама мысль не кажется мне нелепой. Во Франции обосновались тысячи сект. Почему бы в их числе не быть и Колонии?

— Кто ею правит?

— Король умер. Да здравствует король! Дух Хартманна все еще властвует. Кто-нибудь из его «министров» наверняка подхватил эстафету.

Волокин задумался. Секта, в основе которой зло и наказание. Община, где пытают детей и соблюдают кошмарные правила. Не может быть, чтобы он не слышал о ней у себя в отделе.

Сильный приступ тошноты положил конец его размышлениям. Ему было так плохо, что он с трудом стоял на ногах. Мускулы свело судорогой. Грудь сдавило так, что захрустели ребра. Неужели ломка? В голове осталась одна мысль: поскорее закончить этот допрос.

— Ты не подкинешь нам след, чтобы найти Колонию? — настаивал Касдан.

— Нет. И сами вы ничего не найдете. Если секта во Франции, поверьте мне, она невидима.

Волокин отошел к двери: ему нужно было выйти. Касдан, видимо, понял, в чем дело. Он шагнул вперед и поддел великана:

— Ты все еще их боишься?

— Боюсь? Милош никогда не боится. Ему больше нельзя причинить боль. Это невозможно.

Учитель садомазохизма оперся о ручку трона. Снова послышался звон бутылочного стекла.

Волокин, отступая, видел всю сцену как сквозь темную пелену.

— Что вы думаете? По-вашему, воспитание не оставило на мне никаких следов? Боль живет во мне постоянно, мальчики. Но у меня к ней иммунитет.

Волокин достиг двери. Он нюхом чуял близость взрыва, вспышки Зла.

— Милош не боится Зла. Он сам боль.

Рывком он распахнул свой черный плащ. На голом жирном торсе красовалось множество медицинских банок. Под каждым из стеклянных шариков, присосавшихся к его коже, скрывался свой собственный кошмар — пиявка, скорпион, паук-птицеед, шершень… Легион, порожденный белой горячкой, пожирал покрасневшую, окровавленную плоть.

54

— Алло?

— Это Волокин.

— Что?

— Седрик Волокин.

Трубку сняли только после двенадцатого звонка. И неудивительно — в четыре часа утра. На том конце царила вязкая, окутанная мраком и сном тишина.

— Ну ты даешь, — наконец произнес голос. — Что у тебя там? Ты в курсе, который час?

— Я веду расследование.

— А я-то тут при чем?

— Мне надо с тобой поговорить.

— О чем, черт побери?

— О сектах во Франции.

— Нельзя подождать до завтра?

— Уже завтра.

Снова молчание. Волокин бросил на Касдана торжествующий взгляд, словно вскрывал сейф, который готов был поддаться.

— А ты где?

— У твоего дома.

— Быть того не может.

Самое время нанести решающий удар.

— Не забывай, Мишель, ты у меня в долгу.

Тот испустил тяжкий вздох и пробормотал:

— Сейчас открою. Только не шуми. Здесь все спят.

Волокин выключил работавший на громкой связи мобильник Касдана. Он собирался выйти из машины, когда армянин сказал:

— Погоди. Хотелось бы знать, кто этот тип?

— Мишель Даламбро. Парень из внутренней разведки. Он входил в группу, которая изучала секты в девяностых годах. Сейчас он работает в отделе по борьбе с изуверскими сектами. Так что он в теме.

— А что значит: «Ты у меня в долгу»?

— Долгая история.

— Пока он ищет тапочки, ты как раз успеешь ввести меня в курс дела.

Волокин перевел дыхание, прежде чем в сжатом виде изложить даты и факты.

— Дело было в две тысячи третьем. Ребята из внутренней разведки держали под колпаком одну ассоциацию. Не то чтобы секту. Центр для умственно отсталых детей в Антони. Там применялись эзотерические методы. Во внутренней разведке их называют «знахарскими». Руководители центра брали с родителей крупные суммы, а их методы казались подозрительными.

— И что произошло?

— Даламбро провел расследование. Он допросил директора. Составил безупречный рапорт. По его мнению, этот тип был белее снега.

— И все?

— Нет. Через год чьи-то родители подали жалобу. Им не отдавали детей. Материалы поступили к нам, в отдел по защите прав несовершеннолетних. Я сам отправился в центр и допросил директора. Как умел. Парень раскололся.

— И до чего ты докопался?

— Он возил умственно отсталых детей, по два, по три человека, на прогулку в своей машине. Насиловал их. Заставлял трогать друг друга. И снимал на пленку. Если бы Даламбро вовремя учуял, откуда ветер дует, детишки страдали бы годом меньше.

— Всякий может ошибиться.

— Именно поэтому я порвал его рапорт. Никто во внутренней разведке не узнал, как Даламбро облажался. С тех пор он передо мной в долгу. Когда мне негде спать, он зовет меня к себе. Я знаю, что всегда найду у него кров и стол.

Касдан распахнул дверцу и широко улыбнулся:

— Мы все одна большая семья.

Воло взглянул на дом:

— Надеюсь, я не ошибся. Они все так похожи.

Мишель Даламбро жил в стандартном поселке неподалеку от Сержи, застроенном совершенно одинаковыми домиками. Шары уличных фонарей выступали на ночном небе, как карманные луны. Дома с красными крышами и белыми оштукатуренными фасадами тянулись вдоль аллей до самого горизонта, словно игрушки на конвейере.