Лед Бомбея - Форбс Лесли (бесплатные версии книг .txt) 📗
– Значит, таким образом вы и получили свое образование, из фильмов?
Я стояла рядом с матрацем. Калеб взял меня за плечи и силой опустил на пол.
– Мой папаша развлекался тем, что учил меня и мать. Он уехал от нас, вернулся в Англию, когда мне было десять лет. После этого мама пошла в те клетки, которые ты здесь видела. Меня же самого лишила девственности одна из проституток, жившая там внизу, когда мне было всего двенадцать лет. – Он еще раз сделал затяжку и положил сигарету на край стула. – Показать тебе, что она сделала?
– Не надо.
Я сидела неподвижно, решительно отказываясь подыгрывать ему.
Калеб взял мою руку и положил ее на мой лобок.
– Потри здесь, – сказал он.
– Это не мой способ.
– Не имеет значения. Главное – движение.
Возбудив себя рукой, он сказал:
– На этот раз я надену презерватив. Я не умел пользоваться ими до тех пор, пока не начал трахать девушек из общества, таких, как ты, которые не желают забеременеть. Большая часть здешних девушек были настолько отравлены наркотой и такие голодные, что у них годами не было менструаций.
На этот раз все закончилось за несколько минут. В сексуальном смысле это не доставило мне никакого удовольствия. Но как-то развлекло. Прочистило что-то внутри. Заглушило мрачные голоса.
Калеб стянул с члена презерватив и швырнул его в угол комнаты.
– На местном наречии это называется «выстрел». Или «перекур». Два траха равняются двум выстрелам. – Он снова взял сигарету. – Я очень хорошо помню. Для нее это было просто работой. Как только она завела меня, она легла на спину и начала думать о том, что у нее есть пожрать, или о своем следующем клиенте, или я даже не знаю, о чем все эти бляди думают. У меня было ощущение, что я трахаюсь с трупом. – Калеб пристально посмотрел на меня. – Такое же, когда я трахаюсь с тобой.
– Я разделяю это чувство.
– А может быть, тебе хочется, чтобы я тебя в следующий раз перед этим маленько погонял?
– Почему вы со мной так обращаетесь, Калеб? Вы всех женщин ненавидите? Или только тех, с которыми спите?
Он смотрел на горящий кончик сигареты, наблюдая за тем, как пепел опускается под собственной тяжестью.
– Я обращаюсь с тобой так, как ты хотела, чтобы с тобой обращались с того самого момента, как приехала в Бомбей. В конце концов все создания британской системы привилегированных школ обожают, когда им делают больно, разве не так?
– Да, вроде так говорят. Но я никогда не училась в привилегированных школах. Я выросла в рабочей семье. Примерно такой же, как и ваша. Мой дед был мясником, а его отец клерком. – Большие красные руки. Похожие на сырое мясо, как рассказывала мне мать. Но у него всегда были идеально чистые ногти. – Моя бабушка была крестьянкой, так же, как и ваша мать. – Мы оба дети социальной ущербности, Калеб. – Мне очень жаль, если я вас разочаровала.
– Не как моя, – возразил он. – Моя мать не была крестьянкой, она была проституткой, которую обрюхатил англичанин, смотавшийся потом к своей женушке в Англию. А мои друзья были детьми других проституток. Настоящая этническая каша. Бандиты, поставляющие девушек в эти клетки, специализируются на товаре из Непала, Ассама, Кашмира. Проблемных девственниц отдают в руки специалистам по изнасилованию.
– «Салам, Бомбей». Был такой фильм, Калеб. Я его видела.
Он встал и отошел от меня, повернувшись спиной к окну так, что его лицо накрыла тень.
– Вы, господа, полагаете, что знаете нас. Вы посмотрели все индийские фильмы про обитателей трущоб, чья кровь смешивается с млеком человеческой доброты. Или про бедных крестьян, униженных, но несломленных и сохранивших честь и веру в справедливость. Принцы и нищие, разделенные при рождении, но выросшие одинаково достойными людьми.
– Но вы же эксперт. Вы снимали эти фильмы.
Перелистываются странички календаря, стиль кино Бомбея: 1988 г., Хема Малини исполняет обе роли: бедной безропотной девчушки и ее шумной непокорной сестры. 1990 г., Дилип Комар играет роли обоих близнецов: одного трусливого и другого – умного и отважного.
– Все это дерьмо, – сказал он. – Впервые я воочию увидел настоящее убийство, когда мне было восемь лет. В нем не было ничего особенного. По индийским стандартам оно было очень плохо срежиссировано: героиня была совсем не привлекательна, герой – отвратителен. Когда мне было десять лет, мамин сутенер срезал ножом сосок с ее левой груди и затем плеснул на нее кислотой. Я ее выходил. Но она ведь все равно вернулась к ублюдку. Это вы называете жизненным опытом. Тем, что формирует вас как личность. Но как только вам удается выбраться из трясины, вы сделаете все, чтобы больше никогда туда не вернуться. Никогда.
– А как на счет движения «Шив Сена» и того поэта из трущоб, который пишет на языке маратхи?
Я задавала этот вопрос нам обоим. Всегда есть некое благо и в том месте, откуда ты пришел, и в том, чем ты был когда-то, а не только в том, чем тебе удалось стать в конце концов.
– Намдео. А-а, понял. – В его голосе звучало презрение. – Ты прочла о нем в книге и стала жертвовать по двадцать фунтов в год на «Организацию помощи голодающим». «В тот день, когда я родился, я уже был сиротой. Родивший меня отправился к Господу. Я устал от этого Призрака, что преследовал меня на всех моих путях... И потому я жрал дерьмо и становился старше. Подайте мне пять пайсов... Подайте мне пять пайсов...» и получите пять проклятий в ответ. Самое первое стихотворение, написанное моим соотечественником, которое я прочитал в своей жизни. Первое, которому меня научил не Проспер. Не Шекспир. Не долбаный Т.С. Элиот.
– Зачем вы пришли на фильм Ашока?
– Чтобы встретиться с тобой.
– Только для этого?
– И для того, чтобы посмотреть, послушалась ли ты совета добрых людей и бросила ли строить из себя сраного частного детектива. Не хотелось бы мне, чтобы что-нибудь приключилось с твоей мордашкой. – Он сделал последнюю затяжку и щелчком выкинул сигарету за окно. – Хотя мне, конечно, больше нравится сестричкина.
– Как жаль, что она уже состоит в счастливом браке.
– Неужели?
– Как бы то ни было, она никогда не бросит Проспера.
– Она тебе это сказала? – Он улыбнулся мрачной улыбкой. – Если ты действительно любишь свою сестру, тебе стоило бы надеяться на противоположное: что она все-таки в конце концов его бросит.
– Что вы хотите сказать?
– Ведь у твоей сестры есть деньги, не так ли?
– Есть. Ну, в общем, не так уж и много, если, конечно, ей не придет в голову продать родительское поместье на юге.
Калеб воздел руки к небесам.
– У Проспера, как тебе хорошо известно, очень дурная репутация в этом отношении.
10
Доехав до отеля, я сразу же отправилась в ванную и открыла воду. Пока ванна наполнялась, я отыскала слово «энтропия» в карманном словаре.
«Энергия существующая, но потраченная на совершение какой-либо работы, – говорилось в нем, – мера деградации вселенной; тесно связана с температурой. Энергия перетекает от более горячего объекта к более холодному, в ходе этого процесса вся система приходит в состояние все большего хаоса».
И вот я перемещаюсь из Англии в Индию, пытаясь изменить направление этого процесса.
Ванная комната в моем номере была выкрашена в неудачный оттенок аквамарина, от которого кожа приобретала бледный цвет несвежего трупа. Уж поверьте, кому-кому, а мне этот цвет хорошо знаком. Маска моего лица скрылась за мутным мерцанием побуревшего зеркала. Я мысленно наложила на него черты мертвого Сами. Подняла руки и увидела на них обнажившиеся сухожилия вокруг его запястий. Не такие портреты я ожидала отыскать при возвращении в Индию и не такие семейные фотографии хотелось мне положить в свой альбом. От той старой Индии, которая еще мелькала в моих личных домашних фильмах, почти ничего не осталось.
Я проглотила три таблетки парацетамола, запила их холодным пивом, улеглась в постель и стала наблюдать за тем, как на потолке гекконы ловят насекомых. Одна из более удачливых ящериц так раздулась от съеденных жучков, что свалилась с потолка прямо ко мне на кровать и в ужасе отскочила. Она казалась ошарашенной. Я примерно представляю, что она может чувствовать в это мгновение.
