Алиенист - Карр Калеб (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Крайцлер глотнул из моей фляжки еще и принялся рассматривать ее.
– Что это за варварское пойло, Мур? – спросил он, избегая моих требований. – Вы меня изумляете.
– Крайцлер… – раздраженно начал я, но он успокаивающе отмахнулся:
– Да, да, Джон, я понял, вы заслужили ответов. Но с чего же мне начать? – Вздохнув, Ласло сделал еще один глоток. – Как я вам уже сказал, перед нашей встречей я разговаривал с Манером. Я в деталях описал ему нашу работу. Затем рассказал о… о своей перепалке с Сарой. – Стыдливо фыркнув, он в сердцах пнул ограждение. – Я все-таки должен перед ней извиниться.
– Это правда, – ответил я. – Должны. Но что сказал Майер?
– Что он находит доводы Сары о роли женщины вполне разумными, – несколько сокрушенно ответил Крайцлер. – И я вдруг поймал себя на том, что спорю с ним так же яростно, как и с Сарой. – Сделав еще глоток, он снова фыркнул и пробормотал: – Такая вот промашка, черт бы ее побрал…
– Что? – спросил я в замешательстве.
– Да ничего… – ответил Крайцлер, помотав головой. – Какое-то помрачение сознания, стоившее мне драгоценных дней. Но сейчас это уже не важно. Важно другое: сегодня, пока я обдумывал все это, я понял что Майер и Сара были правы. Женщина действительна сыграла зловещую роль в жизни нашего убийцы. Его навязчивая уклончивость, разновидность его садизма и прочие факторы четко указывают на выводы, сделанные Сарой. Я уже сказал, что начал было возражать Майеру, но тут он припомнил Джесса Поумроя и в качестве контраргумента предложил мне мои же слова двадцатилетней давности. Поумрой вырос, не зная отца, и тем не менее, насколько я могу сейчас судить, в детстве регулярно подвергался чрезмерным физическим наказаниям. Еще он был – да и остается – личностью, очень похожей на того человека, которого мы ищем. Вы же помните, с каким упорством он отказывался обсуждать свои зверства со следователями.
Я только надеялся, что время и одиночная камера поколебали его решимость. И нам повезло. Я кивнул, вспоминая слова Джесса.
– То, что он говорил насчет матери и остальных детей, насчет этой неотступной слежки, – вы полагаете, что это действительно ключевой момент?
– Именно так я и полагаю, – отозвался Ласло и я заметил, что говорит он торопливо и сбивчиво. – А также его акцент на нежелании окружающих прикасаться к нему. Помните, что он говорил насчет матери, которая ни разу его не поцеловала? Весьма вероятно, единственным физическим контактом с другими для него, с детства были издевательства и насмешки. И отсюда мы можем провести четкую прямую к насилию.
– Вот так запросто?
– Ну хорошо, Мур, могу дать вам еще одну цитату из профессора Джеймса. Концепцию эту он, бывало, предлагал своим студентам в начале занятий. И эти слова в свое время как громом поразили меня, когда я впервые открыл его «Принципы». – Ласло запрокинул голову к небесам, вспоминая цитату. – «Если бы все холодное было мокрым, а мокрое холодным, и если бы все жесткое было колючим, а все остальное нет, – нужно ли нам было бы различать соответственно холод и сырость, и жесткость и колючесть?» Как обычно, Джеймс не довел идею до логического завершения в динамическом мире человеческого поведения. Он говорил лишь о функциях, скажем, о вкусе и осязании – но все, чему я был свидетелем, указывает еще и на динамику. Представьте, Мур. Представьте, каково это – из-за уродства ли, жестокости или иного несчастья – не знать иных прикосновений, кроме жестких и даже грубых. Как бы вы себя чувствовали?
Я пожал плечами и закурил:
– Паршиво, должно быть.
– Не исключено. Но при этом вряд ли вы бы решили, что это неординарно. Иными словами, если я скажу «мама», вам сразу придет на ум цепочка подсознательных, но совершенно знакомых ассоциаций, основанных на вашем жизненном опыте. И мне тоже. И у вас, и у меня эти ассоциации будут, вне всяких сомнений, смесью хорошего и плохого. Так же – почти у всех людей, но много ли на свете найдется таких, у кого это слово вызовет только отрицательные ассоциации, как у Джесса Поумроя? И в его случае мы можем перешагнуть за рамки ограниченного понятия «мама» и перейти ко всему человечеству. Скажите ему «люди», и его сознание перескочит лишь к образам унижения и боли, точно так, как ваше при слове «поезд» ответит «движение».
– Вы это имели в виду, когда говорили Ласки, что Поумрою нравится избиение?
– Да, это. Вы ведь обратили внимание, что Джесс подстроил все это специально. И нетрудно догадаться, почему. Все детство его окружали одни мучители, а последние двадцать лет он вообще вступал в контакт лишь с такими, как Ласки. Его жизненный опыт, как тюремный, так и нет, заставляет его считать, что взаимодействие с сородичами может выражаться лишь противостоянием и насилием – недаром он так настойчиво сравнивал себя с животным в зверинце. Вот его мир. Здесь могут лишь избивать и оскорблять, он это знает; а единственный способ задать условия подобного унижения – заставить мучителей делать то, что он однажды делал с детьми, которых пытал и убивал. Только в этом его сила и сам источник удовлетворения, только так способна выжить его душа. Другие способы ему неведомы.
Задумавшись, я выпустил клуб дыма и прошелся по площадке взад-вперед.
– Но неужели у него внутри – у кого угодно внутри – нет ничего такого, что восставало бы против этого? Ни грусти, ни отчаяния – даже по поводу своей матери? Неужели он не жаждет любви? Ведь всякий ребенок…
– Осторожнее, Мур, – сказал Крайцлер, тоже закуривая. – Вы сейчас готовы заявить, что все мы рождаемся с набором определенных понятий желания и потребности; вероятно, это вполне объяснимая мысль, если бы ее можно было чем-то подкрепить. А ведь наш организм точно знает с самого рождения лишь одно – он обязан выжить. Да, для большинства из нас желание выжить напрямую связывается с матерью. Но тут наши пути с Джессом Поумроем кошмарно расходятся: если понятие матери связано лишь с разочарованием и, в конечном счете, с опасностью, а не с пропитанием и воспитанием, инстинкт выживания заставит такого человека смотреть на мир совсем иначе. И это как раз случай Поумроя. И, я теперь убежден, нашего убийцы – тоже. – Ласло глубоко затянулся. – За это я благодарен Джессу. И Майеру. Но в первую очередь, конечно, – Саре. И я собираюсь лично принести ей эту благодарность.
Крайцлер не замедлил исполнить обещанное. На одной остановке в каком-то крохотном городке он спросил станционного смотрителя, нельзя ли отправить в Нью-Йорк срочную телеграмму. Смотритель согласился, и Крайцлер быстро набросал текст, в котором просил Сару встретиться с нами в одиннадцать у Дельмонико. Времени на переодевание по приезде у нас с Ласло не было, но Чарли Дельмонико видывал нас в нарядах и похуже, так что когда мы очутились на Мэдисон-сквер, ресторатор был радушен и приветлив, как обычно.
Сара дожидалась нас за столиком в главной зале – с видом на парк по другую сторону Пятой авеню и подальше, насколько это возможно, от шумных компаний. Телеграмма заставила ее переживать за наше благополучие, но, увидев нас в добром здравии, Сара исполнилась любопытства. С Крайцлером она заговорила очень мило еще до того, как он принес ей обещанные извинения, чем немало меня удивила: я бы не сказал, что Сара из числа злопамятных барышень, но обычно она весьма настороженно держится с теми, кто ее задевает. Однако я постарался выкинуть из головы странную связь этой пары и сосредоточиться на деле.
Исходя из того, что мы узнали от Поумроя, сказала Сара, теперь мы можем с уверенностью предположить: наш человек, подобно Джессу, крайне трепетно относится к своему физическому облику. И трепетность эта более чем объясняет силу гнева к другим детям – с младых ногтей мишень постоянных насмешек, пария, такой человек неминуемо должен исполниться злобы, смягчить которую одному лишь времени не под силу. Крайцлер тоже склонялся к мнению, что наш человек физически как-то изуродован. Я же, выдвигавший такую гипотезу несколькими неделями ранее, предостерег их от поспешных выводов. Нам уже известно, что в объекте наших поисков – около шести футов росту, он без труда перемещается по стенам с помощью одной веревки и с мальчиком на плечах; следовательно, уродство может затрагивать только лицо, а не конечности, и это несколько сужает диапазон поисков. Крайцлер ответил, что в таком случае он может еще больше сузить этот диапазон: дефект затрагивает лишь глаза убийцы. Ведь этот человек уделяет такое внимание органам зрения своих жертв, какого им не уделял даже Поумрой, а это, по мнению Крайцлера, более чем значимо. Больше того, это все решает.
