Дай мне руку, тьма - Лихэйн Деннис (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Болтон, – сказал я, – Грейс цела. Мэй цела. Фил цел. Именно они являются гражданским населением в данном деле. Не я и не Энджи.
Я направился через коридор к гостиной.
– Кензи.
Я оглянулся.
– Если вы и ваша напарница не гражданское население и не легавые, то кто же?
Я пожал плечами.
– Два идиота, которые оказались и вполовину не так крепки, как думали.
Позднее, когда мы сидели в гостиной, сереющий горизонт сообщил нам, что наступает утро.
– Ты уже сообщил Терезе? – спросил я Девина.
Он смотрел в окно.
– Еще нет. Собираюсь вот поехать к ним.
– Сожалею, Девин. – Этого, конечно, было недостаточно, но мне больше ничего не приходило на ум.
Оскар, глядя в пол, закашлялся в кулак.
Девин провел пальцем по оконной раме, посмотрел на пыль, оставшуюся на пальце.
– Моему сыну вчера стукнуло пятнадцать, – сказал он.
Бывшая жена Девина Хелен и двое их детей жили в Чикаго с ее вторым мужем, ортодантистом. Опека была у нее, а после неприглядного скандала на Рождество четыре года назад Девин утратил право видеться с детьми.
– Серьезно? Как там Ллойд?
Девин пожал плечами.
– Несколько месяцев назад прислал свою фотографию. Он высокий, а волосы такие длинные, что не видно глаз. – Он разглядывал свои крепкие шероховатые руки. – Он играет на ударных в местной группе. Хелен считает, это мешает его учебе.
Оглянувшись, он посмотрел из окна на улицу, и серые пятна на горизонте, казалось, осели влагой на его коже и расползлись по ней. Когда он вновь заговорил, голос его дрожал.
– Впрочем, на свете есть вещи похуже, чем быть музыкантом. Согласен, Патрик?
Я кивнул.
Когда утро все-таки вступило в свои права, Девин подвез меня к гаражу, где я держал свой "порш", так как Фил, уезжая в больницу, прихватил мою "краун викторию".
Остановившись у гаража, Девин, сидя на своем месте, закрыл глаза, не замечая, что выхлопной газ, с шипеньем покидающий неисправную трубу, окутывает машину.
– Аруйо и его подельник вмонтировали телефон в модем компьютера в заброшенном доме в Наханте, – сказал Девин. – Так что могли звонить с телефона-автомата на улице, а звонок проходил через компьютер. Очень умно.
Он потер лицо руками и еще крепче зажмурился, как бы перекрывая выход новой волне боли и обиды.
– Я всего лишь легавый, – сказал он. – Это все, что я умею делать. И я должен выполнять свою работу. Профессионально.
– Знаю.
– Найди этого парня, Патрик.
– Найду.
– Любым способом.
– Болтон...
Он поднял руку.
– Болтон тоже хочет с этим покончить. Не привлекай к себе внимание. Не мелькай на людях. Мы с Болтоном со своей стороны гарантируем полную свободу действий. Слежки за тобой не будет. – Он открыл глаза, повернулся и долго смотрел на меня. – Не позволь этому парню писать в тюрьме книги или давать интервью газетам.
Я кивнул.
– Наверное, захотят изучить его мозг. – Он повертел в руках кусок винила, выбившийся из его разбитого щитка. – Но это будет невозможно, если у него не останется мозгов.
Я похлопал его по руке и вылез из машины.
Когда я позвонил в больницу, Энджи все еще была в операционной. Я попросил разыскать Фила, и когда он подошел к телефону, чувствовалось, что он совершенно подавлен.
– Что происходит? – спросил я.
– Она все еще там. Они ничего не говорят мне.
– Успокойся, Фил. Она выдержит.
– Приедешь сюда?
– Скоро, – сказал я. – Мне еще надо кое-кого повидать.
– Ладно, Патрик, – осторожно проговорил он, – ты тоже успокойся.
Эрика я нашел в его квартире в Бэк Бэй.
Он встретил меня на пороге в рваном банном халате, под которым виднелись серые плавки, с осунувшимся лицом и седой щетиной трехдневной давности. Его волосы не были собраны в конский хвост, а спадали на уши и плечи, что сильно старило его.
– Надо поговорить, Эрик.
Он посмотрел на пистолет у меня на поясе.
– Оставь меня, Патрик. Я устал.
Позади него виднелись разбросанные по полу газеты и гора грязной посуды в раковине.
– Ни хрена, Эрик. Мы должны поговорить.
– Со мной уже беседовали.
– ФБР, знаю. Ты не прошел детектор лжи.
Он прищурился.
– Что?
– Ты слышал.
Он почесал ногу, зевнул и взглянул куда-то поверх моего плеча.
– Суд это не учитывает.
– Речь идет не о суде, – сказал я. – А о Джейсоне Уоррене. И об Энджи.
– Энджи?
– Она схлопотала себе пулю, Эрик.
– Что? – Он держал перед собой руку, будто не знал, что с ней делать. – О боже, Патрик, надеюсь, она выздоровеет?
– Пока не знаю, Эрик.
– Ты, наверно, не в себе.
– Я действительно здорово взвинчен, Эрик. Имей в виду.
Он поморщился, и в его глазах промелькнула какая-то горечь и безнадежность.
Оставив дверь открытой, Эрик повернулся и пошел внутрь квартиры. Я последовал за ним через гостиную, заполненную разбросанными книгами, пустыми коробками из-под пиццы, бутылками вина, порожними пивными банками.
В кухне он налил себе чашку кофе из кофеварки, покрытой давнишними пятнами, которые он давно уже не вытирал. У нее отсутствовала и крышка. И сам кофе был бог знает какой давности.
– Вы с Джейсоном были любовниками? – спросил я.
Он отхлебнул свой холодный кофе.
– Эрик? Почему ты ушел из Массачусетского университета?
– Знаешь, что бывает с профессорами-мужчинами, которые спят со студентами? – спросил он.
– Профессора всегда и везде спят со студентами, – сказал я.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Профессора-мужчины спят, как правило, со студентками. – Он вздохнул. – Но даже это в политизированной атмосфере, царящей нынче в студгородках, стало опасным делом. Как говорили древние, береги честь смолоду. Не слишком страшная фраза, если только не применяется к мужчинам и женщинам, достигшим двадцати одного года, живущим в стране, где меньше всего хотят, чтобы дети стали по-настоящему взрослыми.
Я нашел чистое место на столешнице и облокотился на него.
Эрик поднял взгляд от своего кофе.
– Так вот, Патрик, существует мнение, что, если девушка не является студенткой именно этого профессора-мужчины, сексуальные отношения между ними вполне допустимы.
– Тогда в чем проблема?
– Проблема в отношениях между профессором-геем и студентом-геем. Можешь мне верить, они не поощряются.
– Эрик, – сказал я, – проясни, пожалуйста. Речь идет о Бостонской академии. Самом укрепленном бастионе американского либерализма.
Он слегка усмехнулся.
– Ты и в самом деле в это веришь? – Он снова покачал головой, странная улыбка не сходила с его лица. – Если б у тебя была дочь, Патрик, скажем, лет двадцати, хорошенькая, которая училась бы в Гарварде или Брайсе, и ты вдруг обнаружил, что у нее сексуальные отношения с одним из профессоров, что бы ты чувствовал?
Я встретил его отсутствующий взгляд.
– Не скажу, что меня бы это обрадовало, Эрик, но и не удивило бы. Я бы посчитал, она уже взрослая, и это ее выбор.
Он кивнул.
– Теперь представь тот же сценарий, но у тебя сын, и у него интимные отношения с профессором.
Это меня озадачило. Точнее, задело глубоко упрятанную и задавленную, скорее пуританскую, чем католическую часть моего "я", а картинка в моем воображении – юноша на небольшой тесной кровати вместе с Эриком – на какое-то мгновение возмутила меня, но я взял себя в руки и выбросил ее из головы, призвав на помощь остатки моего собственного либерализма.
– Я бы...
– Видишь? – Он весело засмеялся, но глаза его все же были пустыми и бегающими. – Это тебя шокировало, верно?
– Эрик, я...
– Разве не так?
– Да, – тихо сказал я. И удивился своей реакции.
Он поднял руку.
– Это нормально, Патрик. Я знаю тебя уже десять лет как человека, почти не подверженного гомофобии. И все же ты гомофоб.
