Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Стокер Брэм (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Она остановилась и, сорвав несколько темно-красных роз, подала их Сибилле.
— Да, критикам очень плохо, ужасно плохо платят, — продолжала она задумчиво. — Нельзя ожидать, чтобы они писали панегирики пользующемуся успехом автору, когда они сами не имеют успеха: чем иным может быть подобная работа, как не желчью и полынью. Я знакома с бедной маленькой женой одного из них и оплатила счет ее портнихи, потому что она боялась показать его своему мужу. Спустя неделю он разнес мою последнюю книгу в газете, где он сотрудничает, и получил за свой труд, я полагаю, около гинеи. Конечно, он ничего не знал относительно своей маленькой жены и ее докучливой портнихи, и никогда не узнает, потому что я взяла с нее слово сохранить секрет.
— Но зачем вы делаете подобные вещи? — спросила удивленная Сибилла. — Если бы я была на вашем месте, я бы не препятствовала его жене впутаться в гражданскую палату за свой счет!
— Да? — Мэвис важно улыбнулась:
— Ну, а я не могла. Вы знаете, Кто сказал: «Благословляй проклинающих тебя и делай добро ненавидящим тебя»? Притом бедная маленькая женщина была ужасно испугана своей затратой. Вы знаете, жалко смотреть на беспомощное страдание людей, которые хотят жить выше средств: они страдают гораздо больше, чем нищие на улицах, зарабатывающие часто более фунта в день только благодаря хныканью и плаксивости. Критики находятся в гораздо худших условиях, чем нищие: мало кто зарабатывает фунт в день, и, конечно, они смотрят как на своих врагов на авторов, зарабатывающих от тридцати до пятидесяти фунтов в неделю. Уверяю вас, мне жаль критиков: они — менее уважаемые и хуже награждаемые из всего литературного мира. И я никогда не забочусь о том, что они про меня говорят, исключая те случаи, как я заметила раньше, когда они в своей поспешности начинают лгать: тогда разумеется, для меня делается необходимым восстановить истину в простой самозащите, как того требует мой долг по отношению к публике. Но, как правило, я отдаю все заметки прессы Трикси, — указала она на крошечную таксу, которая шла вплотную с краем ее белого платья, — и она разрывает их в клочки в несколько минут.
Она весело засмеялась, и Сибилла улыбнулась, следя за ней с тем удивлением и восхищением, которые более или менее выражались в ее взглядах с самого начала нашего свидания с этим веселым профессором литературной славы. Мы теперь шли по направлению к калитке, собираясь уходить.
— Могу я иногда приходить к вам поболтать? — спросила вдруг моя жена самым очаровательным и просящим тоном. — Это было бы таким исключительным правом!
— Приходите, когда вам вздумается, после полудня, — тотчас ответила Мэвис. — Утро принадлежит богине более властной, чем Красота — работе.
— Вы никогда не работаете ночью? — спросил я.
— Разумеется, нет! Я никогда не ставлю уставы природы вверх дном. Ночь — для сна, и я пользуюсь ею с благодарностью за это благословенное назначение.
— Хотя многие авторы могут писать только ночью! — сказал я.
— Тогда вы можете быть уверены, что они дают пятнистые картины и неясные характеристики. Есть, я знаю, такие, которые вызывают вдохновение посредством джина или опия так же, как и полночными влияниями, но я не верю в подобные методы. Тот, кто хочет написать книгу, которая держалась бы более одного «сезона», должен писать утром, когда отдохнувший мозг свеж для литературного труда.
Она проводила нас до калитки и остановилась под портиком. Ее громадная собака легла около нее, и розы колыхались над ее головой.
— Во всяком случае, работа приносит вам пользу, — сказала Сибилла, глядя на нее долгим, пристальным, почти завистливым взглядом. — Вы выглядите совершенно счастливой!
— Я совершенно счастлива, — ответила она улыбаясь. — Мне нечего желать, кроме того, чтобы умереть так же спокойно, как я живу.
— Пусть этот день будет очень отдаленным! — сказал я горячо.
Она подняла на меня свои добрые мечтательные глаза.
— Благодарю вас!
Она сделала нам прощальный жест рукой, когда мы оставили ее и повернули за угол проселка, и несколько минут мы медленно шли в абсолютном молчании. Наконец Сибилла заговорила.
— Я вполне понимаю ненависть к Мэвис Клер, — сказала она. — Я боюсь, что я сама начинаю ее ненавидеть.
Я остановился и смотрел на нее, удивленный и уничтоженный.
— Ты начинаешь ненавидеть ее? Ты? И почему?
— Ты так слеп, что не можешь заметить, почему! — резко возразила она, и хорошо знакомая мне легкая недобрая улыбка заиграла вокруг ее губ. — Потому что она счастлива! Потому что у нее нет соблазнов в жизни, и потому что она смеет быть довольной! Хочется сделать ее несчастной! Но как это сделать? Она верит в Бога. Она думает, что все Его предписания правильны и благи. С такой твердой верой она будет счастлива на чердаке, зарабатывая несколько пенсов в день. Я теперь великолепно вижу, чем она завоевала публику: она внушает те теории жизни, в которых она сама убеждена. Что можно сделать против нее? Ничего! Но я понимаю, почему критики любят «давить» ее; если б я была критиком, имеющим склонности к виски и кафешантанным женщинам, я бы сама «давила» ее за то, что она так непохожа на остальных особей своего пола.
— Что ты за непонятная женщина, Сибилла! — воскликнул я с действительным раздражением. — Ты восторгаешься книгами мисс Клер, ты всегда восторгалась ими, ты просила ее подружиться, и почти в то же самое время ты утверждаешь, что хотела бы «раздавить» ее или сделать ее несчастной! Признаюсь, я не могу тебя понять!
— Разумеется, ты не можешь! — спокойно ответила она, и ее глаза глядели на меня со странным выражением, когда мы остановились на минуту под тенью каштана прежде, чем войти в наш парк. — Я никогда не предполагала, что ты можешь, и, непохожая на заурядную «непонятную» женщину, я никогда не винила тебя за твое нежелание понять. Я сама иногда не понимаю себя, и даже теперь я не вполне уверена, что безошибочно определила глубину или ограниченность моей натуры. Но по отношению к Мэвис Клер, разве ты не состоянии себе представить, что зло может ненавидеть добро? Что отъявленный пьяница может ненавидеть умеренного гражданина? что отверженная может ненавидеть невинную девушку? и что, возможно, я, читая жизнь, как я ее читаю, и находя ее отвратительной в ее проявлениях, не веря совершенно ни мужчинам, ни женщинам, и лишенная всякой веры в Бога, — могу ненавидеть? Да, ненавидеть!
И она захватила в горсть поблекшие листья и разбросала их у своих ног.
— Ненавидеть женщину, которая находит жизнь прекрасной и признает существование Бога, которая не принимает участия в наших общественных обманах и злословиях, и которая, вместо моей мучительной страсти к анализу, обеспечила себе завидную славу и уважение тысяч людей, связанная с невозмутимым довольством! Чегонибудь да стоило бы, чтобы такую женщину сделать несчастной — хоть один раз в жизни, но такая, как она есть, это невозможно!
Она отвернулась от меня и медленно пошла вперед. Я последовал за ней в горестном молчании.
— Если ты не хочешь быть ее другом, тебе следовало так ей и сказать, — вымолвил я. — Ты слышала, что она говорила относительно притворных уверений в дружбе?
— Слышала, — сумрачно ответила она. — Она умная женщина, Джеффри, и ты можешь довериться ей, чтобы разгадать меня.
При этих словах я поднял глаза и прямо взглянул на нее. Ее чрезвычайная красота становилась для меня почти мучением, и с внезапным порывом отчаяния я воскликнул:
— О Сибилла, Сибилла! Зачем ты такая?!
— Ах, зачем, в самом деле?! — откликнулась она, насмешливо улыбнувшись. — И зачем, будучи такой, я родилась графской дочерью? Если б я была уличной шлюхой, я была бы на своем месте, обо мне писали бы драмы и романы, и я могла бы сделаться такой героиней, что все хорошие люди плакали бы слезами радости от моего великодушия в поощрении их пороков. Но как графская дочь, порядочно вышедшая замуж за миллионера, я — ошибка природы. Иногда природа делает ошибки, Джеффри, а когда она делает их, они обыкновенно непоправимы!
