Красная площадь - Смит Мартин Круз (читать полную версию книги txt) 📗
– Так же, как и прошли через проходную.
– Они мне выдали пропуск, – сказал Аркадий.
– Потому что не могли дозвониться до меня, – бросил Майкл. – Потому что это идиоты.
– А как выглядел ваш телефон?
Майкл старался дышать спокойно.
– Ренко, мы с Федоровым встретились сегодня, чтобы поговорить о вас. Сдается, что вы всем создаете проблемы.
– Он отказался выполнить указание консула о возвращении домой, – обрадовался случаю вступить в разговор Федоров. – У него здесь на станции приятель, Станислав Колотов.
– Стас! Я допрошу его позже. Это он направил вас в архив? – спросил Майкл Аркадия.
– Нет, я просто хотел посмотреть, где работал Томми.
– Зачем?
– Он интересно рассказывал о своей работе.
– И о досье на Макса Альбова?
– То, что он рассказал, поразило мое воображение.
– Однако вы сказали старшей сотруднице, что пришли ко мне.
– Я действительно пришел к вам. Вчера, когда вы возили меня к директору Гилмартину, вы обещали мне денег.
– Вы наговорили Гилмартину всякой хреновины, – отпарировал Майкл.
– Ренко действительно нуждается в деньгах, – подтвердил Федоров.
– Разумеется, ему нужны деньги. Всем русским нужны деньги, – съязвила Людмила.
– Вы уверены, что это не ваш телефон? – спросил Аркадий.
– Это украденный телефон, – сказал Майкл.
– Пускай полиция проверит отпечатки, – посоветовал Аркадий.
– Теперь на нем мои отпечатки. Но полиция скоро будет. Дело в том, Ренко, что вам нравится всюду вносить беспорядок. А моя работа состоит в том, чтобы, наоборот, поддерживать порядок. Я пришел к заключению, что будет значительно спокойнее, если вы вернетесь в Москву.
Федоров добавил:
– Консульство того же мнения.
Аркадий переменил позу и тут же почувствовал, что на плечи тяжело легли руки охранника.
Майкл сказал:
– Мы решили посадить вас в самолет. Считайте, что это уже сделано. Сообщение, которое мой друг Сергей пошлет в Москву, в значительной степени будет зависеть от вашего поведения, которое пока что оставляет желать лучшего. Он мог бы написать, что ваша работа здесь была настолько успешной, что вы возвращаетесь домой раньше времени. С другой стороны, могу предположить, что следователя, которого отправили обратно за причинение вреда отношениям между Соединенными Штатами и Советским Союзом, за злоупотребление гостеприимством Германии и за хищение собственности нашей станции, ожидает весьма холодный прием. Вы что, хотите чистить гальюны в Сибири до конца вашей несчастной жизни? Так что выбор за вами.
– Я бы хотел помочь, – сказал Аркадий.
– Так-то оно лучше. Что вы выискиваете в Мюнхене? Что вы вынюхиваете на Радио «Свобода»? Каким образом Стас помогает вам? Где мой телефон?
– Есть мысль, – предложил Аркадий.
– Говорите, – приказал Майкл.
– Позвоните.
– Кому позвонить?
– Самому себе. Может быть, услышите звонок.
Короткое молчание.
– И все? Ренко, вы не просто нахал, вы самоубийца.
Аркадий ответил:
– Вам меня не выслать. Здесь Германия.
Майкл спрыгнул со стола. Прошелся пружинистым шагом спортсмена. Вокруг глаз бледноватые круги – от солнцезащитных очков. Смолистый запах пота, смешанного с мужской парфюмерией.
– Именно поэтому вас и отправляют. Ренко, вы здесь всего лишь беженец. Что, по-вашему, делают немцы с такими, как вы? Кажется, вы знакомы с лейтенантом Шиллером.
Охранники поставили Аркадий на ноги. Федоров, как собачонка, вскочил с дивана.
На столе Людмилы стояли пепельница, телефон и факсимильный аппарат. Когда Майкл пошел, чтобы открыть дверь Петеру Шиллеру, Аркадий увидел на факсе рядом с кнопкой включения номер, с которого вызывали Руди Розена и спрашивали: «Где Красная площадь?»
Петер сказал:
– Слышал, что вы едете домой.
– Взгляните на факс, – попросил его Аркадий.
Казалось, что лейтенант ожидал именно этого момента. Он завернул Аркадию руку за спину и так выкрутил запястье, что тот поднялся на цыпочки.
– Где бы вы ни появились, от вас сплошные неприятности.
– Да поглядите же!
– Кража, незаконное вторжение в чужое помещение, сопротивление полиции, – Петер повернул Аркадия к двери. – Пожалуйста, передайте телефон, который вы нашли, – обратился он к Майклу.
– Мы снимаем обвинение, чтобы ускорить репатриацию, – заявил Майкл.
Федоров присоединился к заявлению.
– Консульство пересмотрело вопрос о визе. Мы заказали ему место на сегодняшний рейс. Все можно сделать без лишнего шума.
– Э-э, нет, – возразил Петер. Он держал Аркадия, как добычу. – Если он нарушил немецкий закон, он в моих руках.
Камера была похожа на финскую баню: пятнадцать квадратных метров пола, выложенного белой кафельной плиткой, стены – голубой; у одной из них – кровать, напротив – скамья, в углу – туалет; за решеткой из нержавеющей стали – свернутый шланг для уборки помещения; брючный ремень и шнурки Аркадия – в ящичке около шланга. Каждые десять минут в камеру заглядывал полицейский, чуть постарше юного пионера, чтобы убедиться, не повесился ли Аркадий на своем пиджаке.
В полдень дали пачку сигарет. Странно, но Аркадий курил меньше, чем обычно, будто сытость убивала и аппетит легких.
Ужин принесли на пластмассовом подносе, разделенном на ячейки: говядина в коричневом соусе, клецки, морковь с рубленными корешками петрушки, ванильный пудинг. Пластмассовый прибор.
Когда он звонил по номеру факса с вокзала, на другом конце ответил голос Людмилы. Если даже она знала Руди, то не знала, что его нет в живых, когда спрашивала: «Где Красная площадь?»
В Советском Союзе норма жилой площади пять квадратных метров на человека, так что эта камера предварительного заключения была настоящей квартирой. Кроме того, стены советской камеры представляли собой нечто вроде открытого письма: штукатурка была исцарапана бесчисленными личными посланиями и посланиями, адресованными всем, как то: «Партия пьет народную кровь!», «Дима пришьет сук, из-за которых сел!», «Дима и Зета – любовь навеки!» А рядом рисунки: тигры, кинжалы, ангелы, голые женщины в полный рост, стоячие члены, голова Христа. Здесь же плитки гладкие, хорошо обожженные – не поцарапаешь.
Он был уверен, что самолет Аэрофлота уже улетел. Есть ли вечерний рейс у Люфтганзы?
Сворачивая пиджак, чтобы положить его под голову, Аркадий наткнулся в кармане на скомканный конверт и узнал старческий тонкий почерк. Это было письмо отца, которое передал ему Белов и которое он больше недели – с русского кладбища до немецкой камеры – носил с собой, словно капсулу с ядом, о существовании которой совсем забыл. Он скомкал конверт и бросил его за решетку. Ударившись о решетку, конверт откатился к водоспуску посреди камеры. Аркадий швырнул его снова, и снова он отскочил и подкатился к его ногам.
Бумага шуршала, разворачиваясь. Какие последние слова мог написать генерал Кирилл Ренко? После бесконечных проклятий еще одно проклятие? Каков он, последний удар, в войне отца с сыном?
Аркадий помнил любимые выражения отца: «сосунок» – это когда Аркадий был совсем маленьким; «поэт, не от мира сего, засранец, кастрат» – эти слова сыпались на студента; «трус» – когда Аркадий отказался поступать в военное училище. И с тех пор неизменное – «неудачник». Что еще приберег генерал напоследок?
Он годами не разговаривал с отцом. Нужно ли в столь трудный для себя час, находясь в этой кафельной клетке, позволить отцу нанести очередной удар? Положение было по-своему забавным. Генерал, даже мертвый, проявлял инстинкты палача.
Аркадий разгладил бумагу. Рывком надорвал уголок конверта и осторожно, поддев пальцем, открыл его до конца; не удивился бы, если бы отец прикрепил там бритву. А впрочем, бритвой будет само письмо. Какие еще оскорбительные слова ему доведется услышать?
Аркадий подул в конверт и вытащил из него пол-листа папиросной бумаги. Разгладив ее, поднес к свету.
Почерк был неровным, неустойчивым. Не письмо, а последнее «прости» со смертного одра. По всему видно, что генерал едва держал ручку. Ему удалось всего одно слово: «Ирина».
