Алиенист - Карр Калеб (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
– Доктор, – сказала Сара. – Я вынуждена еще раз настоятельно вас попросить расширить концепции матери и отца. Мне известно, что в опыте работы с детьми после определенного возраста вы наверняка сможете заткнуть за пояс любого специалиста, но скажите: вы когда-нибудь нянчились с младенцем?
– Только как врач, – ответил Крайцлер, – да и то редко. А что?
– Как правило, мужчины мало бывают рядом в этот период. Кому-нибудь из вас известны мужчины, сыгравшие бы активную роль в уходе за ребенком моложе трех-четырех лет? – Все дружно помотали головами. Подозреваю, что если бы нам такие мужчины и были известны, мы бы промолчали, опасаясь «дерринджера». Сара обернулась к Ласло: – Когда вы находите детей с аномальной фиксацией на испражнении, доктор, – в чем она у них обычно выражается?
– Либо в чрезмерном стремлении, либо в болезненном нежелании.
– Каких стремлении или нежелании?
– Посещать клозет.
– И как же они учатся ходить в клозет? – последовал немедленный вопрос Сары.
– Их научили.
– В основном мужчины, верно?
Крайцлеру потребовалась минута на осмысление. На первый взгляд, было неясно, к чему вели эти вопросы, но теперь все осознали: если навязчивые идеи нашего убийцы относительно фекалий, ягодиц и прочей «грязи» (ибо другие виновные в записке не приводились) были привиты ему в детстве, скорее всего, винить в этом следует женщину или женщин – мать, няню, гувернантку, кого угодно.
– Понимаю, – сказал в итоге Крайцлер. – Я понимаю, что вы, Сара, процесс наблюдали сами?
– Время от времени, – ответила она. – И наслушаться довелось всякого. Девушке полагается знать такие вещи – считается, что им это пригодится. Все это кажется на удивление сложным делом – постыдным, невыносимым, а подчас и жестоким. И я бы не стала поднимать эту тему, если бы она так явно не подчеркивалась в письме. Разве это нормально?
– Возможно… – сказал Ласло, задрав подбородок. – Но… боюсь, пока я не могу счесть подобные наблюдения убедительными.
– И вы не готовы, по крайней мере, допустить вероятность того, что женщина – предположим, мать, хотя не обязательно – могла сыграть в его жизни более мрачную роль, чем вы считали изначально?
– Мне бы хотелось верить, что я не упускаю ни одну из возможностей, – ответил Крайцлер, поворачиваясь к доске, однако не торопясь что-либо записывать. – Но я всерьез опасаюсь, что наши предположения заводят нас чересчур далеко в мало-правдоподобную область.
Сара откинулась на спинку стула, снова недовольная тем, что ей не удалось заставить Крайцлера присмотреться к иной грани воображаемой истории нашего убийцы. И, должен признаться, я также несколько растерялся: в конце концов, именно Крайцлер: настоял, чтобы Сара отрабатывала подобные теории – ибо ей; было известно то, чего не мог знать ни один из нас. А теперь он столь капризно, говоря мягко, отмахнулся от ее мнения, хотя выглядело оно (по крайней мере, для наблюдателя-недоучки) не менее убедительным, чем его собственные гипотезы.
– Негодование к иммигрантам повторяется в третьем абзаце, – продолжал между тем Крайцлер. – И здесь же мы видим ссылку на «красномазых». Казалось бы, еще одна попытка заставить нас счесть его невежественным простолюдином. Но что еще?
– Эта фраза, похоже, значит немало, – ответил Люциус. – «Грязнее, чем красномазые». Он здесь стремился к превосходной степени, и остановился именно на таком сравнении.
– Если мы предположим, что ненависть к иммигрантам у него семейная, – задумчиво произнес Маркус, – в таком случае, сам он не из индейцев. Но при этом он должен был с ними встречаться.
– Почему? – спросил Крайцлер. – Расовая ненависть не нуждается в знакомстве.
– Это правда, но они обычно идут бок о бок, – стоял на своем Маркус. – И взгляните на предложение целиком – оно не выглядит нарочитым, как будто убийца естественно ассоциирует нечистоты с индейцами и полагает, что все остальные думают так же.
Я кивнул, чувствуя, что Маркус прав.
– Так повелось на Западе. Вы вряд ли услышите что-либо подобное на Востоке – не то чтобы мы здесь были просвещеннее, просто немногим это сравнение близко. То есть, если бы он, скажем, написал «грязнее, чем ниггеры», вы бы сразу заподозрили, что он с Юга, не так ли?
– Или с Малберри-стрит, – буркнул Люциус.
– Верно, – согласился я. – Но при этом, заметьте, я не утверждаю, что это аксиома. С тем же успехом он мог начитаться историй про Дикий Запад…
– … Или обладать чрезмерным воображением, – закончила Сара.
– Но, – продолжил я, – это может служить общим указанием.
– Что ж, намек очевиден, – вздохнул Крайцлер, тем самым слегка уколов мое самолюбие. – Но кто-то где-то сказал: никогда не отмахивайтесь от очевидного. Ну-с, Маркус, – вас привлекает версия воспитания на фронтире?
Маркус задумался.
– В ней есть своя прелесть. Прежде всего, это объясняет выбор ножа: наша модель – типичное оружие первопоселенцев. Далее, это объясняет и подтверждает навыки в охоте, спортивный азарт и тому подобное, не ограничивая происхождение богатой семьей. И, наконец, несмотря на то, что на Западе немало прекрасных мест для скалолазания, все они сосредоточены в конкретных местах, и это может нам здорово помочь. К тому же там имеются целые общины немецких и швейцарских иммигрантов.
– Стало быть, отметим эту версию как предпочтительную, – подытожил Крайцлер и немедленно воплотил свои слова на доске. – Хотя дальше мы пока продвинуться не сможем. Это подводит нас к следующему абзацу, где наш автор наконец снисходит до конкретики. – Крайцлер одной рукой снова взял письмо, а другой начал медленно массировать себе затылок. – 18 февраля он замечает Санторелли. Стыдно признаться, но я потратил массу времени на чтение календарей и альманахов, зато сразу могу сообщить вам, что 18 февраля – Пепельная Среда, День Покаяния.
– Он упоминал о пепле на лице, – добавил Люциус. – Это может означать, что мальчик был в церкви.
– Санторелли – католики, – дополнил его брат. – Рядом с «Парез-Холлом» не так уж много церквей, что католических, что прочих, но можно проверить более обширную территорию. Возможно, мальчика кто-нибудь запомнил. Он должен был здорово выделяться из толпы, особенно в церкви.
– К тому же всегда остается вероятность, что именно возле церкви его впервые и заметил убийца, – сказал я. – Или даже внутри. Если нам повезет, мы сможем даже найти очевидца.
– Я смотрю вы, джентльмены, уже успели полностью распланировать себе выходные, – заметил Крайцлер, и до нас с Маркусом дошло, что мы только что вызвались неопределенное время бегать по городу. Мы оба нахмурились, а Ласло продолжил:
– Хотя использование слова «выделывался» заставляет меня усомниться в том, что они встретились неподалеку от храма – разве что возле того самого, в котором служил сам Джорджио.
– Но это может означать, что мальчик предлагал себя прохожим, – сказал я.
– Это может означать все что угодно. – Ласло задумался и покатал злополучное слово на языке: – Вы-де-лы-вал-ся… Это, кстати, может подтверждать вашу гипотезу о какой-то немощи или уродстве убийцы, Мур. В слове чувствуются нотки зависти, как будто он лишен возможности вести себя так же…
– Я не чувствую в нем никаких особенных ноток, – вмешалась Сара. – На мой взгляд, звучит скорее… презрительно. Возможно, дело просто в ремесле Джорджио, но мне так не кажется. Ведь в тоне убийцы нет ни жалости, ни сострадания – одна лишь грубость. И еще некая осведомленность, как в случае с ложью.
– Правильно, – сказал я. – Похоже на нравоучения классного наставника, который видит тебя насквозь лишь потому, что сам когда-то был мальчишкой.
– То есть вы хотите сказать, что он осуждает и презирает публичную демонстрацию сексуального поведения не потому, что ему некогда отказали в нем самому, а решительно наоборот – потому что он сам когда-то вел себя точно так же? – Ласло вздернул подбородок и задумался. – Допустим. Но неужели взрослые не пресекли подобные выходки на корню? И не подводит ли это нас опять к зависти, даже если физического уродства не наблюдается?
