С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Я нечаянно! — воскликнул я, понимая, что на сегодня и завтра мы останемся без молока, и отец меня за это точно не похвалит.
— Не ври, ты, глупая задница барана Прошки! Я видел, что ты специально! Я все расскажу отцу, и он тебя отлупит.
Я сжал кулаки: как же я ненавидел брата, когда он обзывал меня так. Мне не так обидно было получить порку от отца, как слышать это обзывательство. Оно было самое ругательное и гадкое из всех.
— Я говорил, чтобы ты больше никогда меня так не называл! — закричал я. — Ты сам задница барана Прошки!
— Аха-ха, ну нет уж, это я придумал, поэтому только я могу тебя так называть. Баран Прошка тупой, глупый и смешной, и хуже него самого, может быть только его задница. Так ты и есть его задница! — брат кривлялся и смеялся, и я не выдержал, схватил злосчастное полено и швырнул в него.
— Ах, ты дерешься? — заорал брат и запустил в меня ведро.
Я увернулся, ведро жалобно загремело по полу, и мы сцепились с братом в драке. На шум вскоре прибежал отец с большой палкой в руках, и мы быстро разбежались в стороны, так как понимали, что с отцом шутки плохи.
— Он перевернул ведро с молоком! Я видел, он специально это сделал, и еще первый кинул в меня полено, а он мог убить меня! — наябедничал брат, и довольно улыбаясь, смотрел, как отец, делая мне выговор, дал несколько затрещин, когда я пытался оправдаться.
— Сегодня ты останешься без ужина, — сказал отец, — это научит тебя смотреть под ноги. А если это не научит, и что-то подобное случится в следующий раз, то ты знаешь, что у меня есть дедовский ремень. Ты помнишь его? — гаркнул он, сверкая глазами.
— Помню, — кивнул я. Как же я мог не помнить этот тяжелый, толстый ремень, рассекающий кожу до крови, выделанный из грубой кожи быка. Тот день, когда меня впервые выпороли им, навсегда останется в моей памяти, как день, когда я узнал, что в мире нет справедливости. За одинаковую проделку я и брат получили разную взбучку. Брату, подбившему меня измазать смолой ступеньки, запретили выходить из дома несколько дней, а меня выпороли так, что я неделю не мог лежать на спине.
Мой желудок, оставленный без ужина, бунтовал, а я злился, невольно принюхиваясь к вкусному сладкому запаху, доносившемуся из кухни. Я злился на всех них: на отца, за его жестокость и нелюбовь ко мне; на брата, который никогда со мной не дружил, считая меня отбросом; и даже на мать за то, что она никогда не пыталась защитить меня, за то, что она всегда была слабой, невыносимо тихой и покорной. Они все были чужими для меня, а я был чужим для них. Я чувствовал, как горькое одиночество предательски защемило в сердце.
В пятницу, двадцать первого сентября, мне исполнялось тринадцать лет, а значит, старик должен был прийти снова. Вдруг я испугался, что старик больше не придет, ведь он мог посчитать меня плохим человеком, недостойным дара. «Что если я никогда больше не смогу читать? Это будет невыносимо, один раз попробовать и забыть навсегда? Нет, я так не смогу жить!» — думал я, и начал перебирать варианты, как я мог поступить. Самым невероятным вариантом было позволение отца обучаться мне грамоте. Вторым — найти человека, который мог бы согласиться помочь мне, а третьим — бегство. Я зажмурил глаза, представляя свою жизнь в скитаниях по холмам, чужим домам, не имея ночлега, и тут же отбросил этот вариант, как и первый. Оставался второй, и единственным человеком, который мог бы мне помочь — это был грузин Ладо.
Следующие три дня мы с Бахменом как всегда пасли овец. Погода наладилась, и снова выглянуло жаркое солнце, мигом просушив все дороги. Дни проходили тихо и без каких-либо событий. Я все время озирался по сторонам, ожидая появления старика, но он не появлялся. В пятницу у меня должен был быть выходной, это был подарок отца на мой день рождения.
В пятницу, рано утром, я проснулся по привычке весь в странном предвкушении: что-то должно было произойти. Выглянув в окно, я увидел, как Бахмен уже выгонял овец из загона своей неизменной кричалкой: «Геть-геть!», а Орик мельтешил сбоку, стараясь помочь. Вдруг Бахмен поднял голову и глянул в мое окно, я хотел помахать ему рукой, но в ужасе отпрянул. Вместо Бахмена на меня смотрел тот самый старик. Когда я решился вновь выглянуть, в серой дымке прохладного утра удаляющийся силуэт Бахмена вместе со стадом направлялся к склону холма.
День был обычным: дни рождения в моей семье не праздновали. Я помогал матери, разбирал хлам из погреба, рубил дрова и чистил сарай. На обед мать испекла пирог, и это за весь день был самый праздничный момент. И чем ближе дело шло к вечеру, тем сильнее я нервничал. Надежда, что старик появится, таяла с каждой минутой. Когда солнце начало клониться к горизонту, я сказал матери, что хочу прогуляться, и пошел в сторону дома Ладо. Я хотел именно сегодня узнать, мог ли мне он помочь.
Меня пригласили в дом, и я долго не мог объяснить, зачем пришел. И когда, собрав все свое мужество и расползающееся на глазах красноречие, я спросил о помощи, Ладо озадачился и погрустнел.
— Прости, я не смогу тебе помочь, — сказал он. — Я знаю, у вас тут свои правила, и я не имею права в них вмешиваться. Что будет, если отец твой узнает? Он может сильно рассердиться. А нас и так здесь недолюбливают, ведь мы чужаки. Вот если бы он дал согласие на твое обучение, тогда другое дело.
Второй вариант рухнул: никогда и ни за что отец не дал бы такого согласия. Из дома Ладо я вышел на улицу, когда спустились сумерки. Было немного зябко и сыро. Первые звезды уже появились на небе. «Ну вот и все, — подумал я, — день скоро закончится, а это значит, быть всю жизнь мне безграмотным пастухом».
Я брел медленно по пустынной дороге, не замечая ничего вокруг, и думал о безрадостной жизни, ожидающей меня. Только когда в темноте, совсем рядом со мной, раздался крик ночной птицы, я вздрогнул и очнулся. Эта страшная птица с детства пугала меня своим жалобным и пронзительным криком, напоминающим стенания умирающего человека. Я, было, ускорил шаг, но тут же остановился — впереди стояла темная фигура и не двигалась.
— Добрый вечер, Иларий, — сказал голос, и я сразу же узнал его, это был голос старика. — Я надеюсь, ты ждал меня?
— И вам добрый вечер. Да, я вас ждал, — ответил я каким-то чужим голосом.
Старик приблизился, и я уже смог разглядеть его шляпу и очертания лица.
— Сегодня тебе исполнилось тринадцать. Я поздравляю тебя и хочу подарить тебе подарок, как и обещал. А ты хочешь принять его?
— Да, хочу, — проговорил я, и снова раздался крик птицы. Я сглотнул тяжелый комок, застрявший в горле. — Только я не знаю, как я смогу объяснить все это отцу.
— Ему не нужно будет ничего объяснять. Он ни о чем не узнает.
— А как же вы…
Старик еще больше вынырнул из темноты, и я увидел его глаза — темные и блестящие, как у ночного животного.
— Пусть тебя это не беспокоит. Самое главное то, что ты согласен. Это чистая формальность, — сказал он вкрадчивым голосом. — Ну что? По рукам?
— А я всегда смогу читать и подарок больше не исчезнет?
— Всегда. Ты получаешь его на всю жизнь. Ведь подаренные подарки не забирают, — он протянул мне сухую, жилистую руку, похожую на когтистую птичью лапу. Я, вздохнув, протянул ему свою руку, и старик крепко обхватил ее своими цепкими пальцами.
— Ай, вы поцарапали меня, — удивился я, почувствовав резкую боль: острый ноготь старика впился в мою кожу, и несколько капель крови выступили на тыльной стороне руки. Я хотел убрать руку, но старик задержал ее и своим пальцем стер кровь.
— Так нужно. Без крови нет сделки, — старик поднес палец с отпечатком моей крови к языку и слизнул его, а потом втянул с шумом воздух. — Теперь, с завтрашнего дня, все станет по-другому. Твоя новая жизнь начнется, ты спасен.
— Что значит, я спасен? — я, испугавшись, сделал шаг назад.
— Узнаешь. Сейчас еще не время, — загадочно ответил он.
— Кто вы? Вы не святой? — прошептал я, начиная дрожать от страха.
— Что? Святой? — старик рассмеялся. — Ах, это глупое человеческое стремление верить в чудеса! Оно неискоренимо. Вера в святых, бродяжничающих по земле в поисках чистых душ, — это мое любимое, — он перестал смеяться и, сдвинув темные брови, серьезно посмотрел на меня. — Нет, я не святой, как ты уже догадался, но я спасаю души.
