Окаянные - Белоусов Вячеслав Павлович (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT, FB2) 📗
— Поздно к тому же, — напомнил финн, — разбежался народ по домам, а кто поленился, так где-нибудь здесь прикорнул. Вам бы, Генрих Гершенович, тоже на покой. Я вот завершу с уборкой и диванчик застелю. А завтра уж на свежую голову…
Договорить ему не удалось.
— А кто сказал, что Буланов мне нужен? — грубо перебил его начальник; перебирая спиртного, он приобрёл привычку разговаривать сам с собой на всевозможные темы и остановить его Саволайнену никогда не удавалось, как бы ни пытался.
— Так сами же и послали за ним, — буркнул он, двинувшись к дверям с мусором.
— Удалил. Удалил я его, Сава…
Однажды, несколько лет назад, в поезде в доверительной обстановке, наедине, также по пьянке назвав верного своего спутника так, Ягода уже больше не окликал его по-другому, будто напрочь забыл настоящее имя.
— Понимаешь, Сава? Удалил я его. Чтобы не шнырял у меня по кабинету. Заметил, как проныра шкаф обнюхивал, словно легавая ищейка.
Ягода прокашлялся, поправляя голос. Заметив, как покорёжило курьера, долго раскуривал погасшую папиросу. Так и не справившись, зло смял её, швырнул в сердцах перед собой окурок, полез за новой в портсигар. Финн, словно факир — и откуда взялось проворство! — мелькнул за его спиной, окурок исчез, а на столе появилась надраенная до блеска бронзовая пепельница, на рёбрах которой крутобёдрые креолки сманивали обнажёнными грудями.
Ягода прищёлкнул языком, и вышколенный помощник исчез из-за спины, заспешив к открытым окнам.
— Вот-вот, — буркнул Ягода, — прикрой окно. С Гражданской спину порой схватывает так, что не разогнуться. Помнишь тот проклятый эшелон, когда белые нас прищучили? Пощекотали нервишки…
И смолк, задумавшись. Финн копошился у окон.
— А про матросика нашего я не просто так разговор повёл, — отхлебнул из рюмки Ягода и поднял глаза на курьера. — Больно уж ушлым он мне показался. Ты как? Не замечал за ним ничего? Чаи-то вместе гоняете…
— Есть соображения.
— Валяй, выкладывай.
— Разговорились тут мы. Ну и сболтнул, мол, Файку Каплан спалил по приказу… — Финн замялся.
— Ну, говори, говори, — поторопил Ягода. — Смерти в глаза насмотрелся, а здесь робеешь?
— По приказу Якова Михайловича.
— Свердлова?
Финн молча кивнул, пряча глаза.
— Спалил! Он?!
— В бочке. Уже после того, как расстреляли её.
— Врёт, паршивец!
— Вот и я…
— Его там и в помине быть не могло. Читал я её дело. Среди тех, кто сволочь ту уничтожил, никакого Штоколова не значилось. — Ягода свежел на глазах, собрался в пружину, словно минутами назад не расползалось его тело по столу.
— Как же так!
— А тебя хвалю, Сава.
— Я уж было совсем ему доверился. Мы тут с ним о процессе судебном калякали. Он же, гнида, у нас почти с месяц!
— Учил я тебя с новичков глаз не спускать, пока сам команды не дам…
— Виноват, Генрих Гершенович, — вытянулся финн.
— Не кори себя. Проморгали мы оба. Но это дело поправимое. А тебя хвалю.
— Что же теперь? Как с ним работать?
— Не твоя забота, — поморщился Ягода, в зубах поковырялся. — Нашкодить он не успел. Так?
— Да, вроде… — в растерянности мялся финн. — Я с ним особенно бесед не разводил… Насчёт эсеров, о приговоре судачили. Он вроде всё правильно галдел. Расстрелять, мол, надо было. А больше ничего. Сбрехнул, выходит, про себя.
— Ты не волнуйся. Это он себя в твоих глазах возвысить хотел. На этом и прокололся. А ты оставайся с ним прежним. Пусть и далее заливает. Где-нибудь на серьёзном попадётся, если действительно приставлен вынюхивать. Вида не подавай, что подозреваешь. Тут перегибать нельзя.
— Кого же средь нас подозревать?! — взвинтился Саволайнен. — Нас с вами, Генрих Гершенович? Да мы ж!.. У вас вон!.. — И, задохнувшись, закашлялся.
— Спокойно, спокойно, Сава. Раньше следовало тебе глаза открыть. Но думал, сам разберёшься. Тут же на всех углах уши. — И смолк, поморщился. — Да чего виноватых искать. Мне наука. — Ягода, глубоко затянувшись папироской, со злостью воткнув окурок в пепельницу, долго, сосредоточенно мял.
Финн, обычно невозмутимый, скрежетал зубами.
— Матросик наш надрессирован, но ещё не битый. — Схватившись за рюмку, опрокинул остатки коньяка Ягода. — Однако в хитрости ему не откажешь. Как он возле нашего шкафа-то крутился? Впервые ведь в кабинет мой пробрался. А?.. Или не впервые? Не замечал?
— Без вас и близко не сувался.
— Это ты не видел.
— Так я всегда рядом…
— Ну ладно, ладно. Не паникуй, — оборвал курьера Ягода. — Дурачка наивного подсовывать Вячеслав Рудольфович мне не стал бы, Менжинский не из некоторых наших дуболомов. Он с родословной царских придворных, аж тайных советников [13]. Железный наш Феликс тоже из польских дворян. Вот, Сава, какие надо мной начальнички! Знаешь, какая у Дзержинского кличка в подполье была?.. Астроном! В честь чего? Каких звёзд небесных он сумел обнаружить, не знаю, только с каторги бежал не один раз, может быть, в тайге по ним ориентировался… Вот так! А Вячеслав Рудольфович одноклассником сибирского палача был, висельника Саньки Колчака. С золотой медалью гимназию окончил, стишками баловался не без успеха, книжки в молодости пописывал. Вот, брат, какие мудрые люди! А мы?.. Евреи, латыши, да финны! Пыль под их ногами? Чёрта с два! Ешуа-Соломон Мовшевич, то бишь Янкель Мираинович обскакал обоих! И не только их. Хотя родом из простых гравёров, сам Ульянов, великий Ленин, со Свердловым считался, уважал и советовался. А ведь третий человек в марксизме! Сталин… — Ягода на секунду задержал взгляд на курьере, стывшем подле стола, мрачно поджал губы и, плеснув в рюмку, разом её осушил. — Иосиф Виссарионович в то время на второстепенных ролях маячил, в тени держался. Ленин, Свердлов и Троцкий вели большевиков. А среди евреев, мой друг Сава, столько умного народа с древности. Гении!.. Слышал ли ты хоть что-нибудь о Соломоне, царе иудейском? Навеки в мировую историю вписан!.. [14]
Ягода надолго смолк, вишнёвые глаза его с тоской упёрлись в темень за окном, замокрели.
— Дзержинский, Менжинский… умные, конечно, люди. Внесло их в колесо истории вихрем революции. Завертело и при великом деле оказались на крепких местах. Менжинский, конечно, похитрей, но и мы не лыком шиты. Хоть из простых мастеровых, а лаптем щи не хлебаем. Есть у нас и Лев Розенфельд [15] и Гершен Радомысльский [16], да и мало ли умных голов. По-разному, конечно, к ним можно относиться, но не уважать нельзя. Хотя… Шанин [17], вон, балбес, Менжинского терпеть не может, а бумаги ему катает такие!.. Зачитаешься. Сашка мастак сочинять трактаты, голова варит похлеще летописца Нестора [18], а приказали катать и катает… А чем не героическая летопись деяния нашей конторы? Ответь мне, Сава? Чего морду воротишь?
Финн опустил голову, буркнул невнятное, видя, что начальника развезло и он начал заговариваться.
— Лечь бы вам, Генрих Гершенович, — проворчал он.
— Мне?.. Лечь?.. Глупости. Ты слушай, что я тебе говорю. Завтра не услышишь.
— Да оно уж наступило это завтра, что утром-то будем делать?
— А Серго?! — не слушая его, грохнул по столу кулаком Ягода.
Финн дёрнулся и смолк.
— Серго Орджоникидзе [19] вообще, кроме Кобы [20], никого в Политбюро не признаёт. Ни с кем не считается и в его кабинет без приглашения входит. Три человека такое позволить могут. Знаешь? Клим [21], Серго и Амаяк [22]. А почему? Вот где все у него! — Ягода потряс сжатым кулаком. — Коба не терпит панибратства и никому не позволит трепаться или ерепениться. Усадили тебя в кресло — сиди и не пикни чего против! Без его сигнала не тявкай, не кусай кого не попадя!
