Ночь в тоскливом октябре (ЛП) - Лаймон Ричард Карл (мир бесплатных книг .txt, .fb2) 📗
— Пахнет замечательно, — сказал я.
Она допила остатки коктейля, затем опустила бокал.
— Как там с Киркусом?
— Он меня хочет.
— Не только он.
— Но пообещал не трогать, если я не стану свистеть.
Судя по касанию ее щеки к моему лицу, я понял, что Айлин улыбнулась.
— А ты умеешь? Свистеть? Надо сложить губы…
— Подслушивала нас?
Она мотнула головой.
— Кино смотрела.
— Этого не было в книге, если что. «Иметь и не иметь». [61] Про свистеть и все такое.
— Да? Не знала.
— Теперь знаешь.
— Так чудесно, когда тебя держат в курсе, — сказала она, после чего прижалась ко мне попой и подвигала бедрами из стороны в сторону, потираясь об мой пах.
Я тихо присвистнул, почти ей в ухо.
Она спросила:
— Это ты для меня сейчас свистел или для Киркуса?
Я попытался просунуть ладонь спереди в ее платье, но она ловко поймала мое запястье сквозь фартук.
— Не сейчас, милый. Ты лучше иди обратно, составь компанию нашему другу.
— Я могу помочь тебе здесь.
— Я сама со всем справлюсь. Осталось всего несколько минут. Иди, ладно? Невежливо оставлять его там одного.
— Хорошо, — я коротко поцеловал ее в шею, затем вернулся в гостиную. — Ну что тут у тебя, Рудольф?
— Ой, перестань.
Я сел на диван и взял свой бокал. Вторая порция Лос Бухалос де Лос Муэртос была еще не выпита и наполовину, однако лед уже растаял. Я сделал глоток. Еще вполне холодный.
По радио, Рэнди Трэвис начал петь «Герои и друзья». [62]
— Еда почти готова, — сказал я.
— Я особо не спешу, — сказал Киркус.
— Хорошо проводишь время?
— Вполне.
— Рад это слышать, — я обмакнул кусок тортильи в соус, затем ловким маневром закинул его себе в рот, не пролив ни капли.
Пока я жевал тортилью, Киркус сказал:
— Нам надо чаще встречаться. В следующий раз, я вас приглашу к себе.
Я едва не выпалил «Особо не надейся!», но пребывал в слишком хорошем настроении, чтобы говорить гадости… даже Киркусу. Аромат говядины был чудесен, Айлин была в чудесном платье, я успел вдоволь налюбоваться на ее чудесную грудь, я планировал позднее пойти погулять и чудесно провести время с Кейси, и я испытывал чудесное легкое опьянении от Лос Бухалос.
— Ну что ж, — сказал я. — Только дай знать, когда хочешь принять нас.
Обе его брови приподнялись одновременно.
— Вы правда придете? — на какое-то мгновение, я успел заметить надежду и тоску в его глазах. Однако, они быстро скрылись за обычным фасадом высокомерной наглости.
— Может быть, — ответил я. — Наверное, это от многого будет зависеть.
— От чего, осмелюсь спросить?
— Давай для начала посмотрим, как сегодня все пойдет.
— Я буду примерно себя вести.
Из кухни раздалось пиканье микроволновки.
— Я приготовлю мое фирменное блюдо, — сказал Киркус.
— Это какое же? — спросил я.
— Свиное жаркое.
— Не из длинной свиньи, надеюсь.
— Длинной свиньи? — он нахмурился.
Айлин показалась на пороге. Она скинула фартук и улыбалась.
— Подходи-налетай, ребята!
Мы с Киркусом подошли к столу и сели. Айлин взяла наши бокалы.
— Вы начинайте, — сказала она. — Я пока налью вам еще.
— А чего делать-то? — спросил я.
— Бери тортилью, намазывай сметаной или авокадовой пастой, или чем хочешь, кидай сверху кусок мяса, сыр, зелень, что угодно, заворачивай — ну и жуй.
— Проще сказать, чем сделать.
Вскоре, она подошла к столу с тремя полными бокалами своего фирменного зелья. Затем села сама. Подняв свой бокал, она сказала:
— Ну, будем здоровы все!
Киркус и я подняли бокалы. Мы все склонились вперед и чокнулись друг с другом.
Киркус сделал глоток.
— Grande, — сказал он. — Mucho grande. [63]
Я тоже хлебнул:
— Рио Гранде.
Айлин выпила и сказала:
— Миссисипи.
Я поднял бокал:
— За Марка Твена!
— Фе, — сказал Киркус.
— У тебя претензии к Марку Твену?
— Он плебей. Неудивительно, что ты его так обожаешь, Эдуардо.
— «Гекльберри Финн» — величайший роман в истории! — на мгновение я ощутил укол вины за предательство Уильяма Голдмана. Но если бы я попытался объявить «Золотой храм» или «Мальчики и девочки вместе» величайшим романом…
— Ой, я тебя умоляю, — сказал Киркус.
— Это правда.
— Американский, — вмешалась Айлин. — Величайший американский роман в истории, может быть. Если не трогать британцев, и ирландцев, и русских, и французов…
— Что вообще французы написали хорошего? — спросил я.
— Дюма? — сказала Айлин. — С добрым утром, Эд. «Три мушкетера», может слышал? И Де Мопассан.
— А еще Сартр [64] и Камю, [65] ну и на забудем о Симоне, [66] конечно же, — сказал Киркус.
— О, а мне нравится Симон, провозгласил я. — Он и правда хорош.
— Она, — сказал Киркус.
— Мне нравится этот его сыщик, как там его, Мегрэ.
— Это Сименон, — поправила меня Айлин. — Жорж Сименон. [67]
— Старичок, я говорил про Симон де Бовуар.
— А. Ну разумеется, про кого ж еще. Ну это чушь, конечно.
Айлин засмеялась.
— Тебе, должно быть, очень нравится изображать дурачка, — сказал мне Киркус.
— Как бы то ни было, — сказал я, — если мы вернемся все-таки к «Гекльберри Финну», то я скажу, что величайший американский роман…
— Сильно переоценен, — перебил Киркус.
— Хемингуэй говорит, что лучший.
— Чем только доказывает мою правоту.
— А как по мне, «Атлант расправил плечи», [68]— сказала Айлин, — как минимум, для меня это лучшая книга, что я читала в жизни, а ее ведь даже нет в учебных программах.
— Да ладно?
— Ни в одной программе, про которую мне известно. А все потому, что учителя ее ненавидят. Врут про нее. Отказываются рассказывать про ее книги, — нахмурившись, Айлин размазала немного сметаны по дымящейся горячей тортилье. — Боятся каждой ее долбаной книги, как черти ладана. Большинство учителей у нас коммуняки, если вы не заметили.
С этой стороной Айлин я еще никогда не сталкивался — вероятно, это была ее пьяная сторона.
— Коммуняки? — переспросил Киркус. — М-да, без комментариев.
Прищурившись на него одним глазом, Айлин сказала:
— Мой папа воевал с чертовыми коммуняками во Вьетнаме. Ты думаешь, тут есть что-то смешное?
— Я извиняюсь, если наступил тебе на больную мозоль, дорогуша… ну, или на боевые сапоги твоего достойного отца. Но серьезно, коммунизм? Ты должна признать, что этот дискурс несколько морально устарел в наши дни. И таким образом, Айн Рэнд со своими книгами также морально устарела.
— Ты хоть одну читал? — спросила она.
— Никогда не стал бы тратить времени на такое.
Она указала на меня вилкой:
— А ты, Эдди?
— Боюсь, что нет. Но хотел бы попробовать.
Она повернула вилку к тарелке с говядиной и положила несколько кусочков жареного стейка на свою тортилью.
— «Атлант расправил плечи», «Фонтан идей», «Мы, живые». [69] Нас заставляют читать каждую чертову книгу, что вышла из-под пера немногих избранных. «Великий Гэтсби», мать его! «Жемчужина», [70] мать ее!
— «Алая буква», [71]— добавил я.
— Не говоря уж про «Мадам Овари», [72] — продолжила она. — Это что за херобора вообще была?
