Виварий - Чилая Сергей (онлайн книга без TXT) 📗

— Значит неучтенные органы по-прежнему проходят через отделения Цеха? Я прав? — Бигль снова стукнул о пол толстым хвостом.

— Проходят…

— Почему ты тогда не остановишь это?

— Я не знаю, какие из них криминальные… По документам все всегда в порядке: полный кворум требуемых специалистов, включая юристов, присутствующих при констатации мозговой смерти потенциального донора, даже письменные согласия родственников… Выборочная проверка ничего не дает, а контролировать все подряд никто не позволит… А главное…, — она замолчала, привычно погружаясь в болезненный пересчет понесенных утрат, нереализованных возможностей…

— Что главное, Хеленочка?

— Главное…? Главное — Ковбой-Трофим! Заботливый, по-отечески внимательный и демократичный, напрочь забывший все обиды, готовый притерпеть еще больше…, а под этим всем…, знаю, будто сам рассказал по секрету, единственное желание, поглотившее его целиком, ради которого, похоже, и живет теперь: изъять оставшуюся почку мою… Не выдрать по-бандитски с корнем, а удалить… умело и артистично…, и тогда мне конец… Даже если вдруг найдут, как в прошлый раз, экстренную пересадку делать никто не станет… Пока он в Цехе все будет идти как всегда…, как было…, backasswards…, включая правительственные награды, визиты в Кремль, Парламент, Белый Дом, заграницу… А все, что наговорила…, наобещала тогда сотрудникам Цеха на пятничной конференции остается нереализованным всуе… Нельза совмещать эффективную хирургическую службу с душевным разнобоем и склокой среди сотрудников… Интриги — сила слабых, говорил Шекспир. Он знал толк в таких делах… Провалиться сквозь землю — самая легкая кара для меня сегодня…

— В неразумный век разум, выпущенный на свободу, губителен для его обладателя, — произнес Фрэт, разглядывая голое тело Лопухиной под халатом и солдатскими трусиками с майкой, маркированными знакомым US Army… —К сожалению, не знаю кто сказал… То же можно относится и к справедливости.

— Фрэт! — улыбнулась Лопухина. — Ты опять больше озабочен моей промежностью, чем проблемами и душой… Не втягивай в себя так сильно воздух окрест… Мне хватит Волошина и его рассказов про преданную службу президенту-государю… Ты стал совсем русским…, just the new Russian, которому до фени чужая жизнь… Хочешь, куплю тебе кресло-качалку и беспроводные наушники, чтоб слушать передачи BBC…?

— Купи! — согласился Фрэт. — Хотя новости CNN меня вполне устраивают. А еще смотрю мой любимый Первый канал, всякий раз удивляясь второй древнейшей профессии, которую у нас теперь путают с первой…, а еще оскопленный НТВ, то ли с золотым зубом глубоко во рту, то ли с глубоко запрятанной фигой в кармане…

— Что делать? — спросила она, стараясь показать, что не ждет ответа и готова искать его сама.

— В тебе есть главное, Хеленочка: ты знаешь, как надо…, а справедливость и долг…, и готовность притепеть достались по наследству вместе с редкостной четвертой резус-отрицательной группой крови… Ты предводительница…, гугенот-реформатор… В суете отделенческих забот и вялотекущей войны с Ковбой-Трофимом ты стала забывать об этом… God helps those who help themselves.

— No, Frat! These things gripe my sole… I'm still in a jam…, just shit out of luck…

— Get the lead out of your ass and do what you need!

— Frat! You are the best… [95]

Каждый вечер Фрэт спускался в подвал Вивария будто на дежурство: что-то гнало его туда… Он сидел два-три часа, втягивая в ноздри еще витавшие в воздухе запахи беды, приключившейся с Еленой Лопухиной; беды, которой обычный человек противостоять не может, а потом возвращался к себе. Через несколько дней он понял, что ищет встречи с Ковбой-Трофимом, и уверенность, что тот рано или поздно придет, крепла, но Ковбой не шел…

Фрэт сидел, уложив зад на лапы, разбросав хвост, и привычно полемизировал с собой, путая понятия, беспричинно причисляя себя то к американцам, то к русским, то становясь собакой…, и в этом бессистемном водовороте размытых терминов его самурайский разум, способный видеть и постигать одновременно, чувствовал себя уверенно и свободно…

— У них… Нет…, у нас.. только два класса: очень богатые и бедные очень… Чиновники-шарпеи и голубые олигархи-доги, как Билл, обучающие дворняг-бедняков Пахомов выстраиваться в бесконечные трубопроводы, транспортирующие заграницу сырье… И нет буржуазии…, надежной и прочной, как бигли, на которую можно опереться… Власть с очень богатыми и беднота никогда не станут опорой: все равно, что опираться одновременно на белочку и слона…

— Недавно нам привезли дюжину биглей из Питсбурга, штат Пенсильвания…, — вспомнил он. — Сильных и смелых, с прекрасной наследственностью, чтоб размножались, давая начало среднему классу… А мы сунули их в зловонный собачник и стали кормить отбросами с институтской кухни, и бездарно оперировать, как прооперировали Лорен… и меня…

— А интеллигенция российская…? Разве это не бигли…, не средний класс? — подумал Фрэт и увидел за тяжелой металлической дверью Ковбой-Трофима, сующего ключ в замочную скважину…, и успел сказать: — Нет!, — и встал, и двинулся к дальней стене, где оставались старые функциональные кровати из клинических отделений Цеха вперемежку с матрацами в потеках застарелой мочи, и присел там на задние лапы, вытянув хвост в струну.

По тому, как войдя Ковбой-Трофим уверенно нашел в темноте выключатель и зажег бестеневую операционную лампу над столом с цифровой видеокамерой, Фрэт понял, что здесь он не впервой. А тот подошел к столу, постоял, провел рукой по стальным поверхностям, функционально разделенным на сегменты, перемещающиеся по желанию во всех плоскостях пультом дистанционного управления, и неожиданно легко взобрался на стол, обхватил руками согнутые в коленях ноги и положил на них голову, как Лопухина, и затих…

Фрэт поежился в углу, а потом двинулся к операционному столу и сел перед Ковбой-Трофимом, глухо стукнув хвостом о пол и выжидательно посмотрел. А тот совсем не удивился, будто знал все про Фрэта и про дежурства его вечерние в подвале, и сказал ему или себе…, не понять:

— Плоть дряхлеет, а сила душевная нет, и влияние растет и известность, и здесь, и заграницей, а может даже и в Цехе…

— Ну в Цехе, вряд ли…, — отреагировал Фрэт. — Слишком много зла причинили и скрывать это стало почти невозможным…, даже если Прокуратура оберегая возьмет над вами тотальное шефство… или о депутатском мандате похлопочет…

— Что ты себе позволяешь? — несильно удивился директор. — Разве может прибывшая из Штатов собака, даже такая инбредная и чистопородная реплика, как ты, судить о зле… или добре здесь, в России…?

— Не думаю, что принципы добра и зла сильно коррелируют с географическими терминами, — сказал бигль. — Библия, которая впервые рассмотрела и оценила эти понятия, даже если полагать, что в ней представлено мнение лишь одной стороны, воспринимается одинаково на всех континентах уже много сотен лет…

— Ты считаешь все мои звания, должности и награды незаслуженными? — спросил Ковбой-Трофим, будто сидел со старым приятелем в маленькой домашней кухоньке под Саратовым и пил водку из фаянсовой чашки для чая, закусывая яичницей и бутербродами с докторской колбасой…

— Не знаю…

— Попробавал бы приехать в Москву молодым зеленым врачем и стать тем, что я есть сейчас…, без связей, нужных знакомств, влиятельных родителей…

— Вам был дан Богом удивительный хирургический талант, который просто пер из вас… Не заметить его мог только слепой, и то, если в темных очках…, или глухой, что в наушниках Sharp…

— Видишь?! — оживился директор, но со стола не слез. — Я всего добился сам… Своей головой, руками…

— …и пенисом, — хотел добавить Фрэт, но промолчал, а Ковбой продолжал, словно некролог читал или получил последнее слово на суде и спешил произвести впечатление на присяжных…

— Я постоянно тренировал пальцы игрой на скрипке, сшивал простыни хирургическими иглами, зажатыми иглодержателем, прошивал и перевязывал в трехлитровой банке с помощью инструментов куски ткани, отрезанные от собственного пальто…, сидел ночами в морге, изучая доступы к органам и сосудам…