Известие о похищении - Маркес Габриэль Гарсиа (читать полную версию книги TXT) 📗
В понедельник Вильямисар по привычке проснулся в шесть утра – время первого выпуска новостей – и провалялся в постели до одиннадцати. Он старался как можно меньше занимать телефон, но все было напрасно – журналисты и друзья звонили ему непрерывно. Новостью дня по-прежнему оставалось предвкушение встречи похищенных.
В четверг, вернувшись из Медельина, падре Гарсия Эррерос навестил Мариаве и по секрету сообщил, что ее мужа освободят в ближайшее воскресенье. Неизвестно, откуда он узнал об этом за семьдесят два часа до первого заявления Подлежащих Экстрадиции, но в семье Сантос новость восприняли как свершившийся факт. На радостях сделали фотографию падре рядом с Мариаве и детьми, чтобы опубликовать ее в субботнем номере «Тьемпо» в расчете на сообразительность Пачо. И не ошиблись: раскрыв в своей камере номер газеты, Пачо сразу догадался, что усилия падре увенчались успехом. В ожидании невероятного он провел день, расставляя невинные ловушки в разговорах с охранниками и надеясь на чью-нибудь оплошность, но так ничего и не узнал. Радио и телевидение, без конца обсуждавшие тему заложников все последние педели, в ту субботу обошли ее стороной.
Воскресенье началось как обычно. С утра поведение охраны показалось Пачо немного необычным и тревожным, но потом все вернулось к привычному распорядку выходного дня: особый завтрак, с пиццей, бесконечные видеофильмы и телепрограммы, немного карт, немного футбола. Вдруг, неожиданно для всех, в теленовостях «Криптон» сообщили о решении Подлежащих Экстрадиции освободить двух оставшихся пленников. Издав победный клич, Пачо подпрыгнул и бросился обнимать дежурного охранника. «Я думал, у меня будет инфаркт», – вспоминал он позднее. Охранник отнесся к новости со стоическим недоверием.
– Подождем, пока придет подтверждение, – «успокоил» он Пачо.
Быстро защелкали по всем теле– и радиоканалам, но везде передавали то же самое. Одна из телетрансляций шла прямо из редакционного зала «Тьемпо», и Пачо впервые за восемь месяцев ощутил атмосферу свободной жизни: бешеный ритм воскресного выпуска, знакомые лица в стеклянных кабинках и его собственное рабочее место. Повторив еще раз сообщение о неизбежном освобождении, специальный корреспондент новостей взмахнул микрофоном, поднес его, словно стаканчик мороженого, к самым губам спортивного комментатора и спросил:
– Как вы оцениваете эту новость?
Пачо невольно отреагировал как редактор выпуска:
– Что за идиотский вопрос! Он думал, кто-то обрадуется, если меня оставят еще на месяц?
Как обычно, сообщения по радио звучали менее категорично, но более эмоционально. В дом Эрнандо Сантоса все время приходили люди, и оттуда передавались интервью со всеми, кто попадался под руку. От этого Пачо еще больше занервничал: а вдруг его отпустят сегодня же ночью? «Так начались двадцать шесть самых длинных в моей жизни часов, – вспоминал он. – Каждая секунда казалась часом».
Пресса развернула бешеную деятельность. Телекамеры передвигались от дома Пачо к дому его отца – и там, и там с воскресенья толпились родственники, друзья, просто любопытные и журналисты со всего света, Мариаве и Эрнандо Сантос сбились со счета, сколько раз они переходили из дома в дом, гонимые непредсказуемыми потоками новостей, а Пачо вообще запутался, чей дом теперь показывают по телевизору. Хуже того: в каждом доме родственникам задавали одни и те же вопросы – это было невыносимо. Кругом царил такой беспорядок, что отец не мог прорваться в собственный дом сквозь толпу зевак – пришлось идти в обход через гараж.
Свободные от дежурства охранники тоже пришли поздравить Пачо, Видя их радостные лица, он забыл, что это его тюремщики: полное впечатление, что компания сверстников собралась на дружескую встречу. Пачо даже подумалось: жаль, что после освобождения он уже не сможет помочь им вернуться к нормальной жизни. Молодые парни приехали из департамента Антьокия в Медельин, растворились в бедных кварталах и научились убивать – привычно и без раздумий. Большинства были выходцами из неблагополучных семей, где отец не котируется, зато влияние матери огромно. Получали они за свою работу бешеные деньги, которые тут же пускали на ветер.
Когда Пачо наконец уснул, ему привиделся кошмар, будто он, свободный и счастливый, вдруг открывает глаза и видит над собой все тот же тюремный потолок. Остаток ночи ненормальный петух не давал ему покоя: он орал так громко и так близко, что Пачо совсем потерял ощущение реальности.
В шесть утра радио подтвердило, что заложников освобождают, но конкретное время не называлось. После бесконечных повторов основной сводки новостей сообщили, что падре Гарсия Эррерос проведет пресс-конференцию в двенадцать часом дня после встречи с президентом Гавирией. «О Господи! подумал Пачо. – Дай Бог, чтобы этот человек, который столько сделал, не подвел нас в последний момент!» В час дня Пачо объявили, что он будет освобожден, но лишь в пять часов, потом какой-то начальник в маске бесстрастно сообщил, что в соответствии с публичным заявлением Эскобара Маруху отпустят к семичасовому выпуску новостей, а его, Пачо – к выпуску новостей в девять тридцать вечера.
Для Марухи утро прошло более интересно. Около девяти часов какой-то второстепенный босс, войдя в комнату, уточнил, что ее освободят вечером. Потом он неожиданно начал рассказывать о некоторых деталях переговоров падре Гарсии Эррероса, желая, видимо, загладить резкость, допущенную им при последнем визите к Марухе. Тогда пленница спросила, правда ли, что ее судьба находится в руках старика-священника, а он ответил с претензией на юмор:
– Можете не волноваться, вы в куда более надежных руках.
Маруха поспешила объяснить, что имела в виду совсем не это, что она всегда относилась к падре с большим уважением. Правда, сначала его телевизионные проповеди, часто запутанные и непонятные, она пропускала мимо ушей, но после первого обращения к Эскобару поняла, что речь идет о ее жизни, и стала внимательно смотреть каждую передачу. Следила за всем, что делал падре, – за его поездками в Медельин, за развитием переговоров с Эскобаром – и не сомневалась, что падре идет по правильному пути. Сарказм начальника давал повод усомниться: так ли уж Подлежащие Экстрадиции доверяют священнику, как тот говорит об этом журналистам? Еще раз услышав, что в ее скором освобождении есть немалая заслуга падре, Маруха воспрянула духом.
После краткого обсуждения обстановки в стране в связи с освобождением заложников Маруха спросила о кольце, которое у нее отобрали в ночь похищения.
– Успокойтесь, – ответил начальник, – все ваши веши целы.
– Я волнуюсь, потому что кольцо забрали не здесь, а в первом доме, и человека, который взял его, мы больше не видели. Это были не вы?
– Нет, не я, – ответил мужчина. – Но повторю еще раз: успокойтесь, ваши драгоценности целы. Я видел их своими глазами.
Жена майордомо вызвалась купить для Марухи все необходимое. Маруха заказала ей накладные ресницы, карандаши для губ и бровей и пару чулок взамен тех, что порвались в ночь похищения. Потом пришел хозяин, встревоженный отсутствием новостей и опасавшийся, что в последний момент, как это бывало раньше, планы опять изменились. Маруха, напротив, вела себя абсолютно спокойно. Она приняла душ и переоделась в то, что на ней было при похищении, за исключением кремового жакета, который собиралась надеть перед самым выходом.
Весь день радиостанции подогревали интерес общественности, передавая голословные предположения о сроках освобождения журналистов, интервью с их родственниками и невероятные слухи, которые в следующую минуту опровергались еще более сенсационными. Ничего определенного не сообщалось. Услышав голоса детей и друзей, Маруха испытала почти детскую радость, которую омрачала лишь неизвестность. Она снова увидела свою обновленную квартиру и мужа, который оживленно беседовал с полчищами уставших от ожидания репортеров. Теперь, когда удалось не спеша рассмотреть детали новой обстановки, шокировавшей Маруху в первый раз, на душе стало легче. В перерывах исступленной уборки охранники тоже слушали и смотрели новости и пытались подбодрить Маруху, но чем ближе подходил вечер, тем хуже у них это получалось.
