Последний присяжный - Гришем (Гришэм) Джон (книги без сокращений .txt) 📗
По какой-то причине — какой именно, никто не мог вспомнить, — за выступления отвечали члены «Ротари-клуба». Они поставили открытую платформу рядом с памятником воину-конфедерату и украсили ее тюками спрессованного сена, а также красными, белыми и синими флагами. Когда торжественный марш завершился, плотная толпа участников обступила платформу и застыла в ожидании. Даже стародавняя показательная казнь на площади не могла бы собрать аудиторию, более исполненную предвкушения.
Мистер Мервин Битс, президент «Ротари-клуба», подошел к микрофону и поприветствовал публику. Любое общественное мероприятие в Клэнтоне предварял молебен. В соответствии с новыми веяниями десегрегации мистер Битс пригласил провести его преподобного Терстона Смолла, настоятеля церкви, к которой принадлежала мисс Калли. По наблюдениям Стэна, на этот раз в центре собралось гораздо больше черных, чем обычно.
Перед лицом такого скопления народа, преподобный Смолл не мог ограничиться лишь кратким словом. Минимум дважды он вознес молитву Господу, прося благословить всех и вся. Громкоговорители, развешанные на столбах вокруг здания суда, разносили его голос по всей центральной части города.
Первым кандидатом был Тимми Джо Баллок, испуганный молодой человек из Четвертой облав-зоны, который желал стать констеблем. Он пересек платформу так, словно это были хлипкие сходни, и, оказавшись перед микрофоном, лицом к лицу с толпой, едва не хлопнулся в обморок. С трудом выговорив собственное имя, он достал из кармана заготовленную речь. Читал он, видимо, отнюдь не бегло, но за десять отведенных ему и показавшихся нескончаемо долгими минут сумел коснуться роста уровня преступности, недавнего суда над убийцей и инцидента со снайпером. Как выяснилось, Баллок не любил убийц и особенно отрицательно относился к снайперам. Он пообещал приложить все силы, чтобы защитить нас от обоих этих зол.
Аплодисменты по окончании речи были весьма жидкими. Но как бы то ни было, Тимми себя продемонстрировал. Двадцать два человека претендовали на должности констеблей в пяти районах округа, однако лишь у семи хватило храбрости предстать перед избирателями. Когда с констеблями и мировыми судьями было покончено, Вуди Гейтс в сопровождении ансамбля «Кантри бойз» исполнил несколько мелодий в стиле блуграсс. Публика была чрезвычайно благодарна за передышку.
На лужайке перед зданием суда вовсю торговали едой и прохладительными напитками. Клуб «Лайон» угощал охлажденными дынями, нарезанными ломтиками. Дамы из клуба садоводов продавали домашнее мороженое. Члены клуба «Джейсиз» жарили барбекю на свиных ребрышках. Участники празднества старались спрятаться от солнца под древними дубами.
Маккей Дон Коули вступил в борьбу за пост шерифа в конце мая. У него было три конкурента, из которых самым популярным в Клэнтоне слыл полицейский Ти-Ар Мередит. Когда мистер Битс объявил, что настало время кандидатов в шерифы, избиратели покинули свои тенистые укрытия и обступили платформу.
Фрек Освальд баллотировался в четвертый раз. Три предыдущие кампании он завершил безнадежно последним. На сей раз он тоже стремительно скатывался на нижнюю позицию, но, судя по всему, получал удовольствие от самого участия в гонке. Президента Никсона он не любил и высказал ряд резких замечаний в адрес его внешней политики, особенно в части отношений с Китаем. Публика его слушала, но многие явно были смущены.
Трайс Макнэт участвовал в выборах второй раз. Свое выступление он начал словами: «Мне наплевать на Китай». Это было смешно, но глупо. Грубость публичных высказываний, тем более в присутствии дам, могла стоить ему многих голосов. Что тревожило Трайса, так это то, как система оберегает преступников. Он не приветствовал усилий по строительству новой тюрьмы в округе Форд — напрасная трата денег налогоплательщиков! — был сторонником суровых приговоров, кандалов и даже каторжных работ.
О новой тюрьме я слышал впервые.
Если верить Трайсу, из-за убийства Роды Кассело и буйной выходки Хенка Хатена преступность, связанная с насилием, вышла в округе Форд из-под контроля. Округу требовался новый шериф, такой, который будет беспощадно преследовать преступников, а не водить с ними дружбу. «Пора очистить округ!» — этот призыв звучал рефреном на протяжении всей его речи. Публика горячо его поддерживала.
Ти-Ар Мередит был ветераном органов правопорядка с тридцатилетним стажем. Выступать публично он категорически не умел, но, по словам Стэна, состоял в родстве с половиной округа. Стэн предрекал ему победу с перевесом в тысячу голосов в последнем туре. Это вызвало оживленные споры среди его гостей.
Последним выступал Маккей Дон Коули. Он избирался шерифом начиная с 1943 года и желал послужить «еще всего лишь один срок».
— Он это повторяет уже лет двадцать, — напомнил Стэн. Коули распространялся по поводу своего богатого опыта и исключительного знания округа и его обитателей. По окончании его речи раздались вежливые, но отнюдь не обнадеживающие аплодисменты.
Два джентльмена претендовали на должность сборщика налогов — без сомнения, наименее популярную среди избирателей. Пока они вещали с импровизированной трибуны, публика снова потянулась к мороженому и дыням. Я отправился в контору Гарри Рекса, на тротуаре перед которой веселилась своя компания.
Речи продолжались весь день. Шло лето 1971 года, минимум пятьдесят тысяч молодых американцев погибли во Вьетнаме. Подобное собрание в любой другой части страны неизбежно превратилось бы в яростную антивоенную демонстрацию. Политиков сгоняли бы с трибуны. Повсюду горели бы флаги и призывные свидетельства.
Но в Клэнтоне в тот праздничный день о Вьетнаме не было сказано ни слова.
В Сиракьюсе я с удовольствием участвовал в митингах, устраивавшихся в университетском городке, и в уличных шествиях, но для Юга подобного рода активность была немыслима. Шла война, и истинные патриоты ее поддерживали. Мы были призваны остановить коммунизм; хиппи, радикалы и противники войны с Севера и из Калифорнии считались просто трусами, боявшимися воевать.
Я купил у дам-садоводов розетку клубничного мороженого и, проходя вдоль здания суда, услышал шум над головой. Какой-то шутник спустил из окна барристерской на четвертом этаже чучело Бэгги. Набитая соломой кукла висела с поднятыми руками — совсем как настоящий Бэгги. И чтобы смысл шутки дошел до каждого, из обоих брючных карманов чучела торчали пустые бутылки из-под «Джека Дэниелса».
В тот день я не видел Бэгги, да особенно и не стремился к встрече. Позднее он притворялся, будто ничего не знает об инциденте. Уайли, разумеется, успел сделать множество снимков чучела.
— Тео приехал! — закричал кто-то, и это привело толпу в возбуждение. Тео Мортон с давних пор был нашим представителем в сенате штата. Подотчетная ему епархия частями включала в себя территории четырех округов, и, хотя он жил в Болдуине, жена его являлась уроженкой Клэнтона. Мортон владел двумя частными лечебницами и кладбищем и был знаменит тем, что выжил в трех авиакатастрофах. Теперь он больше за штурвал не садился. Тео был яркой личностью — резкий, саркастичный, веселый, абсолютно непредсказуемый в методах ведения избирательной кампании. Его оппонентом был молодой человек, только что окончивший юридический факультет и, по слухам, готовивший себя в губернаторы. Звали его Уоррен. Этот Уоррен совершил ошибку, с ходу кинувшись в атаку на Тео и обвинив его в том, что во время последней сессии тот «протащил» сомнительный закон, обеспечивший увеличение государственной поддержки пациентам частных лечебниц.
Оскорбленная толпа ощетинилась. Я стоял среди людей, наблюдая, как Уоррен топит сам себя, и видел над его левым плечом вывешенное из окна чучело.
Тео начал с того, что представил свою жену, Рекс Эллу, принадлежащую к здешнему, клэнтонскому, семейству Марби. Он говорил о ее родителях, родителях ее родителей, ее дядьях и тетках и вскоре перечислил чуть ли не половину присутствовавших. Клэнтон, заявил он, — его вторая родина, его округ, здесь — его люди, его избиратели, на службе которым он усердно трудится там, в Джексоне, столице Миссисипи.
