Смерть как сон - Айлс Грег (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
– Да. Один уселся на ее груди, придавив коленями руки, другой… другой насиловал.
– Каковы были ваши действия?
– Я потребовал прекратить.
– Но один из них был старше вас по званию, не так ли? Капрал, сержант?
– Капрал.
– И они послушались?
– Нет, конечно. Они стали ржать.
– А вы?
– Я взял их на мушку и сказал, что буду стрелять.
– У вас была «М-16»?
– Нет, шведская «К-50».
– Хороший выбор. Вы знали толк в оружии.
– Просто не хотел погибнуть только потому, что «М-16» дала бы осечку в критический момент. Я прикупил себе «К-50» в Сайгоне, когда проводил там свой отпуск.
– Хорошо. Что было дальше?
– Они стали орать на меня, грозить всеми смертями, но девчонку оставили в покое.
– Вы в самом деле готовы были открыть по ним огонь?
– Да. Но стрелял бы по ногам.
– Вы вернулись в часть и тут же доложили о происшествии по команде?
– Да.
– А что стало с той девочкой? Вы пытались ее утешить?
– Нет, я старался не спускать глаз с тех двоих.
– Разумно.
– Ее мать была там же. Они ее оглушили, но к тому моменту она уже потихоньку начала приходить в себя. Скажите, друзья, какое отношение все это имеет к вашему расследованию?
– Честно? Понятия не имею, мистер Уитон. Но мы наметили круг вопросов и зададим их все, таковы правила. До сих пор вы были с нами откровенны. Я благодарен вам за это. И это говорит в вашу пользу.
– В самом деле?
В колонках раздалось шуршание. Мы с Бакстером поняли, что Ленц расхаживает по комнате и микрофон трется о ткань пиджака.
– Готовность номер один, – шепнул мне Бакстер.
– Мистер Уитон, – снова раздался голос Ленца. – Должен вам сказать, что полотно, над которым вы работаете, уже сейчас производит сильнейшее впечатление. Оно, похоже, знаменует возврат к вашей прежней манере письма. Уверен, что картина произведет фурор в мире искусства.
Очевидно, доктор Ленц придерживался совершенно иных методик ведения допроса, нежели Кайсер.
– Спасибо на добром слове, – ответил Уитон. – Честно говоря, меня не очень заботит мнение критиков. Я их недолюбливаю. Нет, лично у меня не было с ними никаких проблем, но они жестоко обходились с работами людей, перед которыми я преклоняюсь. И этого я им забыть не могу.
– Вспомним, что говорил о критиках Уайльд! – воскликнул Ленц. – «Те, кто в прекрасном находят дурное. Люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными».
– Вот именно! – обрадовался Уитон. – Фрэнк точно такого же мнения, между прочим. И он большой поклонник Оскара Уайльда.
– Да? Ну тогда мы с ним быстро найдем общий язык. – В колонках опять зашуршало. – Мистер Уитон, по образованию я не только психолог, но и врач общей практики. Прошу простить мою бестактность… Словом, если не возражаете, я бы хотел поговорить о вашем недуге и о том, как он отразился на вашем творчестве.
– Я бы предпочел не затрагивать эту тему.
Ленц отозвался не сразу, и я готова была побиться об заклад, что он вперил в Роджера Уитона один из своих фирменных «изучающих» взглядов.
– Понимаю… – наконец проговорил он. – Однако боюсь, нам от этого разговора никуда не деться. Диагнозы, подобные вашему, ложатся на людей тяжким грузом и могут вызывать весьма резкие психологические перемены. Мне необходимо в этом разобраться. Тем более, что вы художник, а художники – особые люди. Вам известно, например, что Пол Кли также страдал склеродермией?
– Да, и это наложило серьезный отпечаток на его работы.
– Я вижу у вас на руках перчатки. Скажите, переезд на юг как-то сказался на течении вашего заболевания? В лучшую сторону, я имею в виду?
– Отчасти, но за это я скорее должен быть благодарен не местному климату, а руководству университета. С некоторых пор, подписывая любые контракты на чтение лекций, я отдельным пунктом указываю необходимость заглушки всех имеющихся в помещении кондиционеров. В Новом Орлеане жарко и без кондиционеров никуда, но руководство пошло мне навстречу.
– Неудивительно. Все-таки вы весьма известный и уважаемый человек.
– В узких кругах, – хмыкнул Уитон. – Впрочем, пальцы все равно немеют. И довольно часто.
– У вас уже наблюдаются органические повреждения кожи на руках?
– Повторяю, я предпочел бы не обсуждать детали…
– Чем скорее мы покончим с этой частью нашей беседы, тем легче вам будет, мистер Уитон. Я ведь не забавы ради спрашиваю, вы меня тоже поймите. Вы наблюдаетесь у местных врачей?
– Я лишь однажды навестил отделение ревматологии Туланского факультета медицины. И, если кратко, не был впечатлен.
– Кстати, о факультетах медицины. Вас ведь звали к себе и другие университеты. Наверняка среди них были и те, где лечение подобных заболеваний поставлено более серьезно. Вам не приходила в голову эта мысль?
– Куда бы я ни поехал, я нигде не нашел бы избавления. Эту болезнь не лечат. Максимум, на что я могу рассчитывать, – всевозможные полумеры, тормозящие ее развитие. Если вы врач, вам это должно быть хорошо известно. Так что не тешу себя напрасными иллюзиями. Жить в уединении и работать – вот все, что мне нужно.
– Понимаю. В этом году вы уже проверяли функции своих внутренних органов?
– Нет.
– Анализы крови?
– Нет.
– Вам известно, что повышенное давление, скажем, может свидетельствовать в вашем случае о…
– Не держите меня за идиота, доктор. Мне все известно. Я еще раз прошу вас избавить меня от этого разговора. У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на обсуждение своей болезни.
Я с трудом перевела дыхание и поерзала на тесной скамейке. Мне было жалко Уитона, а в душе поднималось глухое раздражение на Ленца.
– Сколько можно? Неужели так необходимо мучить его своими дурацкими вопросами? – прошептала я.
– Мне кажется, Артур что-то почуял, за что-то зацепился, – ответил Бакстер.
– Не понимаю, из чего вы это заключили.
– Когда у человека диагностируют смертельную болезнь, это бьет по его психике с такой силой… И последствия могут быть самыми разными. Известны случаи, когда смертельно больные люди начинали мстить здоровым…
– Как врач, я вам со всей ответственностью заявляю, что в последнее время ученые, занимающиеся склеродермией, серьезно продвинулись в своих изысканиях, – продолжал Ленц. – В Сиэтле, например, отработана методика…
– Я слышал об этом, – нетерпеливо перебил его Уитон. – Я слышал об этом, доктор…
– Ленц.
– Дорогой доктор Ленц, повторяю, я полностью осознаю свое положение. Осознаете ли его вы? Я художник. У меня нет семьи. У меня нет ничего в жизни, кроме моей работы. И я буду работать, пока руки еще повинуются мне. А когда умру, все это… – короткая пауза, словно Уитон показывает что-то Кайсеру и Ленцу, – останется жить после меня. Мне этого достаточно. О многих людях мир забывает еще до их физического исчезновения. Мне же повезло.
В комнате в очередной раз воцарилась тишина. Словно в церкви после особенно страстного пассажа проповедника.
– Эй, вы там… – пробормотал Бакстер, напряженно глядя в пустоту перед собой. – Зовите Джордан!
– А теперь я хотел бы перейти… – раздался в колонках голос не желавшего униматься Ленца, но его тут же перебил Кайсер.
– Прошу прощения, мистер Уитон, – проговорил он. – Не пойму, куда подевался наш фотограф! Она должна была появиться еще десять минут назад!
– Пошла, – коротко бросил Бакстер, выпихивая меня из фургона.
Я, спотыкаясь на непривычно высоких каблуках, побежала по усыпанной гравием дорожке в сторону галереи. Сердце готово было выскочить из груди. Последние тридцать минут я все ждала, когда же меня позовут. А едва это случилось, оказалась не готова…
Я переступила порог галереи, и в нос мне ударил сильный запах масляной краски. Я медленно двинулась вперед, вспоминая план здания, который Бакстер заставил меня выучить наизусть. Холл был украшен высокими цветными витражами, между которыми зияла широкая арка, уводящая в глубь здания. Пройдя под ней, я оказалась перед высокой округлой стенкой, вдоль которой тянулись тонкие жердочки огромной деревянной рамы. В следующее мгновение я поняла, что стою перед картиной Уитона. Только с внешней стороны.
