Черное сердце - ван Ластбадер Эрик (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Но больше всего его потрясли взиравшие на него каменные барельефы. Спокойные, царственные, все знающие лица. Их глаза следовали за ним, видели каждый его шаг.
– Осторожно, – прошептал Рос. – Оружие на изготовку.
В утреннем свете Ангкор Том казался черно-белым: белым было пространство, залитое солнцем, черными – тени.
Сок вдруг увидел барельеф, копия которого была вделана в стену их виллы. Он остановился, замер. Что он чувствовал?
– Вперед! – скомандовал Рос, и они побежали, крича, среди вечных камней. Побежал и Сок. Здесь никого не было, он чувствовал это. По крайней мере, не было врагов: он уже приобрел то чувство, которое подсказывает близость неприятеля.
И все-таки кое-кого они здесь обнаружили. Это был буддийский монах: о том говорили оранжевая тога и выбритая голова. Монах бесстрастно смотрел на них, его тонкие губы шевелились, и Сок понял, что он молится.
– Ах ты, гнида! – заорал Рос тем самым истеричным голосом, который он использовал во время политических песнопений. И, как по сигналу, солдаты начали бить монаха тяжелыми прикладами.
Монах молчал, он даже не пытался защищаться. Вскоре он рухнул на колени, но ни разу не вскрикнул – было слышно только его прерывистое дыхание. Все птицы, казалось покинули это страшное место, и лишь волнами накатывал стрекот цикад.
Приклады месили человеческую плоть, на них налипали осколки костей, кровь брызгала на черную униформу. Сок уже не видел монаха, лишь его тогу, с каждым ударом становившуюся все темнее.
Ему стало плохо, он ужасно хотел убежать, но больше всего на свете ему хотелось стрелять, стрелять в красных кхмеров, убивать их так, как они убивали монаха. Но такой конец был бы для них слишком безболезненным! И он заставлял себя смотреть, понимая, что вот теперь он действительно наблюдает за агонией своей страны.
Наконец он отвернулся, чтобы вновь взглянуть на барельеф, который так хорошо помнил. И вдруг осознал, что теперь не чувствует ничего. Он потерял ощущение истории, он утратил свое в ней место.
Это было похоже на то ощущение, которое он испытал мальчишкой, когда увидел кучу высохших жуков и осознал, что такое вечность.
В тот вечер, когда вашингтонская жара и влажность, казалось, достигли максимума, и лишь немногие отважились высунуть нос на улицу, Ким открыл почтовый ящик и обнаружил два рекламных буклета, три счета, письмо от брата и аккуратно сложенное меню китайского ресторана под названием «Голубой Сычуань».
Буклеты он выбросил, счета положил в ящик, письмо от брата сунул в карман и принялся внимательно разглядывать меню. На первый взгляд оно ничем не отличалось от тех рекламных меню, которые частенько раскладывают по почтовым ящикам обитателей больших городов.
Закрыв за собой дверь квартиры, он первым же делом сжег меню и растер пальцами пепел. Затем достал из чулана старый кожаный чемодан, и, укладывая вещи, позвонил в «Пан-Ам» и заказал билет на Токио. Заказ приняли, правда, предупредили, что в Сан-Франциско будет часовая остановка для дозаправки. Он ответил, что это его вполне устраивает, закончил паковаться и вызвал такси.
В самолете он попросил принести ему чаю и, поудобней устроившись в кресле, достал письмо от Ту. Длинным ногтем вскрыл конверт.
Ту был единственным оставшимся в живых родственником Кима. Мать, отец, три брата и сестра – все они сгорели заживо. Уцелел лишь Ким, а ноги Ту перебило рухнувшей балкой, когда он пытался вынести из огня сестру. С тех пор он был парализован. Этой же балкой, одной из трех, что поддерживали крышу их дома, сестре раскроило череп. Он лопнул, словно яичная скорлупа.
Киму удалось спасти Ту, хотя брат и умолял бросить его, позволить ему умереть с остальными. Ким не слушал его просьб, он отнес брата в госпиталь, где его накачали снотворными и привязали руки к раме кровати, чтобы он не смог покончить с собой.
После этого Ким не виделся с Ту несколько лет – работа на фонд не позволяла этого. Но, подкопив денег, он послал за братом.
Три месяца Ту жил вместе с Кимом. Он ненавидел Вашингтон. Все здесь напоминало ему о войне, о доме, о погибшей семье. Их духи являлись к нему во сне, и в конце концов он объявил Киму, что должен уехать.
Он выбрал Сиэтл, довольно мрачный город, где, по статистике, был самый высокий в Штатах процент самоубийц. Но поскольку Ким был убежден, что брат больше об этом не помышляет, он позволил ему уехать.
Красавчик Ту. Огонь пощадил его тонкие черты, но сердце его почернело и обуглилось. Он думал только о доме... И о войне.
Ким решил, что ему надо повидаться и поговорить с братом: как-то раз Ту вдруг решил вернуться в Юго-Восточную Азию. «Я хочу, – писал он тогда своим странноватым, с наклоном влево, почерком, – вернуться к месту трагедии. О себе я не беспокоюсь, да и кому может повредить беспомощный калека? Я стал хранителем нашего прошлого, прошлого нашей семьи. Брат, я должен выяснить, что произошло в ту ночь. Иначе я не найду покоя. Загадка, неизвестность пожирают мою душу. Неужели ты этого не понимаешь?»
То письмо пришло более года назад, и все это время Ким сам упорно искал следы. Поиски дали ему некоторые ключи к разгадке и помогли преодолеть слабость духа, возникшую после письма Ту. Но, прежде чем предпринимать конкретные шаги, он должен был знать наверняка.
И вот, наконец, он обнаружил доказательства – как ни странно, в библиотеке самого фонда. Он нашел их в досье «Рэгмен». Здесь была собрана та информация, те самые факты, которые так упорно искал Ту.
И теперь в мерном шуме самолетных двигателей Ким развернул тонкие листочки и начал читать.
В Сан-Франциско он сразу не направился к стойке «Пан-Ам» и протянул свой билет.
– У меня рейс на Токио, но в последний момент я получил сообщение из офиса, которое меняет все планы. Мне необходимо лететь в Брюссель.
Хорошенькая служащая просмотрела расписание, сверилась с компьютером и сообщила, что ближайший рейс будет только через три часа. К сожалению, более раннего нет.
– Это подойдет, – улыбнулся ей Ким.
В Брюсселе Ким взял свой багаж и купил билет на Амстердам.
Он постарался представить дело так, будто Амстердам и был его конечной точкой.
На самом деле это было не так. В Амстердаме он пересел на рейс до Эйндховена, не самого симпатичного индустриального города на юго-востоке Голландии.
Там он подошел к телефону-автомату, набрал семизначный номер и произнес в трубку всего два слова: «Я здесь». Через пятнадцать минут к выходу из аэропорта подкатил черный лимузин. Шофер в ливрее взял его багаж.
Ким уселся на обитое потертой кожей заднее сиденье. Он думал о «Голубом Сычуане». Это был пароль, означавший необходимость его приезда. Человек, пославший пароль, человек, с белой-белой кожей, тем самым приказывал ему прибыть в Эйндховен в течение двадцати четырех часов с момента получения сигнала.
Он редко получал подобные приказы. Во-первых, работа не всегда позволяла Киеу срочно на них откликаться. Во-вторых, человек с белой-белой кожей предпочитал общаться с Киеу лично. Киеу знал его уже много лет, но не имел представления о его настоящем имени. Он знал его как Танго.
Киеу вообще не думал об этих людях, как не думал о том, что если бы не Ту, не необходимость финансово его поддерживать, ему бы вполне хватало денег от фонда и он не нуждался бы в приработке. Для Кима долг означал жизнь.
Лимузин остановился, и Ким ступил на безупречно чистый тротуар перед занимавшим целый квартал зданием из стекла и бетона. На фасаде здания не было никакой таблички, лишь номер: «666».
Ким прошел через зеркальные двери, мимо охранника в униформе и приблизился к стоике для посетителей. Здесь, за полукруглым вишневого дерева столом, сидел человек с прямой спиной и напомаженными усиками. Он кивнул Киму и прикрепил к лацкану его пиджака цветную пластиковую карточку.
Скоростной лифт в мгновение ока доставил Кима на самый верхний этаж. Под потолком лифта были установлены две видеокамеры – одна обычная, другая – инфракрасная.
