Перо динозавра - Газан Сиссель-Йо (читать книги бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Никакой реакции. Вот черт. Она позвонила, но сразу же включился автоответчик. Анна разозлилась и принялась рыться в его ящиках. Беспорядок везде. Бумаги, записки, книги. Она не искала что-то определенное, поэтому ничего не нашла.
Было почти два часа. Анна выключила свой компьютер и собралась уходить. Ей нужно поговорить с Йоханнесом. Он же сам сказал, что они не в ссоре, так что ничто не мешает им поговорить. Они не могут просто продолжать молчать. Перед уходом Анна вспомнила об украшении и отыскала белую коробочку. Подумать только, Хелланд купил ей подарок. Никогда раньше мужчины не дарили ей украшений. И это ведь явно не масс-маркет — потому что кто, кроме нее, понял бы значение яйца и пера? Хелланд наверняка сделал это для нее на заказ. Анна надела цепочку на шею, вышла в коридор и сказала, проходя мимо кабинета Хелланда:
— Сожалею, но я не могу поблагодарить за украшение запертую дверь.
Она доехала на автобусе до района Вестербро и пошла по направлению к улице, на которой жил Йоханнес.
Пересекая Истедгаде, она вспомнила, как однажды зимней ночью, несколько лет назад, они с Томасом вышли из бара в Вестербро, где провели часа три. Все время, пока они были внутри, валил снег. Копенгаген выглядел сказочно, и они решили возвращаться домой пешком по этому белому нетронутому снегу. Облака совсем исчезли, над ними горели миллионы звезд. У самого дома Томас прижал Анну к стене.
— Давай еще побудем на улице, — прошептал он. — Здесь так красиво.
— Люби меня, — сказала вдруг Анна. — Люби меня, что бы ни случилось.
— Анна, — ответил он. — Я люблю тебя, что бы ни случилось. Мы вдвоем, навсегда. С детьми и со всем на свете.
Он засмеялся. Анна расплакалась.
На следующий день снег полностью растаял. С тех пор прошло уже четыре года.
Анна срезала путь, пройдя через площадь Энгхаве, где сидели, присосавшись к бутылкам, алкоголики, которым мороз был нипочем, и пошла в направлении Конгсхёйгаде. Шел снег, поэтому она натянула на голову шапку. Она не раз бывала у Йоханнеса, и они всегда очень мило общались. Йоханнес угощал странными бутербродными комбинациями, которые сам придумывал, и заваривал по одной чашке чая из пакетика. Каждый раз, делая новую чашку, он клал на блюдечко хрустящее печенье. В один из таких визитов Йоханнес начал вдруг выведывать подробности ее личной жизни. Не только такие поверхностные детали, как «выросла под Оденсе, разведена, воспитывает дочь», но более личные нюансы.
Сам Йоханнес к тому времени уже давным-давно рассказал Анне все важное о себе. Об отце, которого он потерял еще в детстве, и об отчиме Йоргене, который занял место отца, когда мама снова вышла замуж. О том, что отчим был хозяином мебельной империи и мечтал, что Йоханнес рано или поздно эту империю унаследует, и о том, как сложно Йоханнесу было бороться с этими ожиданиями. О том, что ему все-таки удалось добиться своего, после того как он стал готом и нашел здесь среду общения и особое братство. О своей младшей сестре — о ней Йоханнес почему-то говорил тонким голосом. Анна чувствовала, что должна откровенно рассказать Йоханнесу о себе.
Сначала она попробовала отделаться адаптированной версией, и Йоханнес на первый раз удовлетворился этим. Но в следующую их встречу он сказал:
— Анна, ты можешь мне доверять.
У Анны ушло два часа на то, чтобы рассказать ему о Томасе. Она почти сразу же забеременела, и нельзя сказать, чтобы Томас был от этого в восторге. Анна пришла в ярость. Она не хотела делать аборт. В конце концов, его никто не заставлял трахаться без презерватива. Целых три месяца! Когда Томас наконец смирился, Анна попыталась обмануть себя, решив, что придала слишком большое значение его первой реакции. Для мужчины ребенок — это абстрактная величина, нет ничего странного в том, что он не сразу может определиться со своим отношением к беременности. Зато теперь они счастливы.
Вскоре после появления Лили земля начала уплывать у Анны из-под ног. Лили просыпалась по четыре-пять раз каждую ночь, и когда Томас возвращался с работы, Анна не могла дышать, как будто ее грудь сдавили тесным обручем. Она кричала и плакала. Колотила его крепко сжатыми кулаками в грудную клетку. Будила по ночам, потому что не хотела быть одна. Томас начал отдаляться. Засиживался на работе допоздна, рано ложился, не слушал, что она ему говорит. И все-таки она не замечала, что дело идет к разрыву.
О самом стыдном моменте своей жизни она рассказывала Йоханнесу тихо, опустив голову.
Лили было одиннадцать месяцев, она еще не умела ходить, но уже говорила «папа», «мама» и «привет», и однажды в субботу, когда Анна с Лили вернулись с занятий в бассейне, в квартире не оказалось вещей Томаса. Анна отсутствовала всего четыре часа. За это время из гостиной исчезли техника и два плаката в рамах, из кухни — эспрессоварка, а комната Томаса полностью опустела. На полу стояла коробка с инструкцией к посудомоечной машине и гарантийными бумагами к блендеру. Позже он позвонил и сказал: «Между нами все». Как будто она идиотка и сама не поняла.
Шок наступил ночью и длился три месяца. Она не могла спать, дрожала всем телом, потела, у нее сильно билось сердце. Лили плакала без остановки и все рвалась в комнату Томаса. Анна пыталась ее кормить, целовала вспотевший лобик, заверяла ее, что все будет хорошо, но малышка только плакала еще громче. Видеть горе одиннадцатимесячного ребенка было ужаснее всего, что Анна испытала в жизни, и она не представляла, как может ее защитить. Щеколда на двери в комнату Томаса сломалась, и дверь постоянно открывалась. Лили заползала туда и без устали ползала взад-вперед по паркету. В конце концов Анна забила дверь в ту комнату.
— Ешь, солнышко, — шептала она, прижимая ее к груди, но Лили начинала реветь, едва завидев грудь, которую раньше боготворила. В конце концов Анна сцедила на пальцы каплю молока и попробовала его на вкус. Молоко оказалось горьким. Проведя в аду четыре дня, она позвонила Йенсу, тот, в свою очередь, позвонил Сесилье, и уже через час та переехала к Анне.
Сесилье хотела открыть дверь в комнату Томаса, но Анна так протестующе кричала и выла, что матери пришлось сдаться. Дверь осталась закрытой.
— Как вам, наверное, было тяжело тогда, — сказал Йоханнес, когда она закончила рассказывать.
— Нам с Сесилье или нам с Лили? — уточнила Анна.
Йоханнес мягко посмотрел на нее.
— Да нет же, вам с Томасом, — ответил он.
— Только не надо его защищать! — горячо сказала Анна. — Мы не сможем быть друзьями, если ты будешь защищать Томаса.
Йоханнес посмотрел на нее серьезно.
— Никто не хочет бросать свою женщину и своего ребенка, Анна. Никто в здравом уме этого не сделает. Понятно, что для него это было тяжело. Более того — для него это, без всякого сомнения, было в тысячу раз тяжелее, чем когда-нибудь было или будет для вас. Его боль будет длиться всю жизнь. У тебя появится новый муж, у Лили будет новый отец. У Томаса никогда не будет новых вас. Никогда.
Анна заплакала:
— Томас говорил, что это я во всем виновата.
— Ну понятно, что же ему еще оставалось говорить? Чем еще он мог все это объяснить? Ты ведь крепкий орешек, Анна. Ты же наверняка его била, пинала и превращала его жизнь в ад. Я в этом уверен, я это вижу по твоим глазам, в тебе двадцать тысяч вольт. Но ничто, ничто не оправдывает труса. Он мог сделать что угодно. Мог связать тебя, вставить тебе в рот кляп, отправить на перевоспитание, вызывать полицию или выписывать тебе штрафы каждый раз, когда ты выходила из себя, но он должен был дать тебе шанс. Он должен был дать шанс вашей семье. Просто отойти в сторону, как это сделал он, — это трусость. И ты не должна жить с трусом. Точка.
Именно «точка» тронула Анну больше всего. Эта твердая уверенность Йоханнеса в том, что Томас поступил неправильно. Точка. Позже они говорили о прощении. Йоханнес спросил Анну, собирается ли она простить Томаса, и Анна ответила, что не знает, сможет ли.
