Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
– Я очень плохо выгляжу… Я долго был на Севере… Знаете, мне снится все время один и тот же сон… Этот реквием… Со мной такое бывает: когда уже есть все предпосылки, когда черви уже шевелятся в голове, когда струны уже потихоньку гудят и побаливают в голове, когда понервничаешь, и вдруг что-то вызывает какую-то ассоциацию… Ужас охватывает, напряжение непереносимо… И сразу – сознание больше не может… Я чувствую, что падаю… В эти несколько секунд без сознания я испытываю огромное, огромнейшее облегчение. О, если бы вы знали, какое огромное облегчение я испытываю в эти секунды… Вы хотите подчеркнуть, что я никак, ну никак не выгляжу на свой возраст. Вы хотите сказать, что я уже выгляжу как старик, старик грязный и некрасивый… И вот этот старик начал валиться… А старики обычно валятся за несколько секунд до смерти. Они падают и умирают. Или умирают еще пока падают. А дальше можно вообразить себе такую ситуацию…
Таборский на мгновение замолчал, а потом вновь заговорил и говорил примерно минуту без всякого перерыва. Голос его звучал спокойно и ровно. Хориновцы не сразу поняли, что он рассказывает им некую историю, над которой, видимо, он сам очень много размышлял все последнее время, и вот теперь ему очень захотелось в этой кошмарной и унизительной для него ситуации, когда он, взрослый и крепкий, по крайней мере внешне, мужчина сидит на полу перед незнакомыми людьми и, судя по всему, страшно им докучает, поделиться с ними своими мыслями, чтобы они поняли, что он – тоже человек, а не просто существо, которое пришло сюда так не к месту и не ко времени подохнуть, как это, видимо, им могло все вообразиться:
«Можно представить себе такую ситуацию: умрет старик – дряхлый, грязный, некрасивый, давно сошедший с ума. Умрет некрасиво и в некрасивой обстановке. Вот такая, возможно, будет ситуация. Такие у нее будут приметы, как и перечислено выше. И в этот момент, когда он уже умрет, и все с ним станут прощаться, зазвучит печальная, торжественная и великая музыка. Ведь вы же сами сказали, что часто включают такую музыку, когда кто-нибудь помрет… Музыка действительно красивая. А ни старик, ни труп его, ни обстоятельства смерти красивыми являться не будут. По кому же будет звучать музыка?.. По кому же ее тогда включат?!. По дряхлому, грязному, некрасивому, давно выжившему из ума?.. По тому, кто, может быть, давно по-стариковски склочничал и жадничал, по тому, кто всем надоел?..
Музыка зазвучит по тому мальчику, который заключен в это мерзкое и вонючее – «труп». И не только тело мальчика изменилось, превращаясь в ужасный труп, но и душа мальчика ужасно изменилась. Но все-таки мальчик жив!..
Кто же улетит на небо и потом станет смотреть оттуда, с неба – мерзкий старик или мальчик? Ведь оба они имеют право на то, чтобы улететь? Причем право равное. Или, может быть, двое улетят на небо, и двое станут смотреть оттуда?
Еще такое рассуждение можно привести: если улетит мальчик, то это ненатурально, потому что мальчик не может натурально смотреть на внуков этого старика, которые, конечно, некоторым образом являются внуками и ему.
Но если улетит старик, то непонятно, как вообще он может улететь. Такой старик улететь не может, потому что его душа давно – только лишь смурной маразм и глупость, и на нее можно смотреть лишь с презрением и душой назвать нельзя.
Так кто же есть человек в сочетании с фактором времени, сколько человеков появляется в теле человека в дополнение к тому самому первому мальчику с течением времени и кто на самом деле улетит на небо? И сколько их, на самом деле, улетит на небо?..
А может, на небо никто не улетает? Тогда бы не могла звучать на похоронах такая прекрасная и скорбная музыка. Значит, кто-то все-таки улетает… Но кто?..
Какая-то сейчас Юнникова?..
И вот еще какой вопрос у меня в связи со всем вышеперечисленным: кто я – старик или мальчик?..»
Он замолчал… Стоявшие вокруг него хориновцы не проронили ни слова.
Допотопный проигрыватель виниловых дисков перестал играть свой реквием…
– О!.. Чего это он все играл-то?!.. Я же его уже давно выключил!.. – нарушил воцарившуюся тишину молодой хориновец.
– Сколько людей живет во мне одновременно?! – спросил Таборский, непонятно к кому обращаясь. – Я менялся раз в несколько лет, и каждый раз предыдущий я во мне оставался… Какой из них имеет большее право на существование?..
Он опять замолчал. Теперь тишина была гробовая. Допотопный проигрыватель больше не играл… Таборский проговорил:
– Каждый из них имеет право на существование!.. Но все они вместе не дают жить мне – их целому!..
– У него раздвоение личности!.. – проговорила Светлана, та самая участница «Хорина», которая работала фельдшером. – Опасная штука!.. Ему мерещатся его собственные двойники!.. Ему надо дать отдохнуть… Не надо выгонять его сейчас на улицу…
– Я вас умоляю!.. Он же не собака, чтобы его выгонять!.. – вскричал Томмазо Кампанелла.
– Я сейчас уйду… – совершенно спокойно и твердо, уверенным тоном произнес Таборский.
Господин Радио хотел сказать что-то по этому поводу, но тут из-за той же самой кулисы, за которой он, Господин Радио, прятался в самом начале, увидев в зале постороннего человека, вышел не то достаточно большой мальчик, не то уже подросток в куцем пальтишке и, подняв голову, обвел взглядом всех, кто находился в этот момент в хориновском подвальчике. Наконец взгляд его остановился на Господине Радио, и так он некоторое время смотрел на него, точно бы не решаясь задать какой-то вопрос.
Опять воцарилась все та же странная и неловкая тишина.
– Двойники?! Мерещатся двойники?! – проговорил большой мальчик. – Мерещатся?.. Чего им мерещится, когда они вот – стоят тут… Стою я тут и нисколечко никому не мерещусь… Можете меня потрогать. Я настоящий!..
– И… ч-чей же вы двойник? – спросила заикаясь участница «Хорина», работавшая в свободное от репетиций время, точнее, подрабатывавшая в свободное от репетиций время фельдшером.
– Я – двойник Господина Радио!.. Вот он здесь у вас стоит, – нисколько не поколебавшись ответил большой мальчик и пальцем показал на руководителя «Хорина». – Таким он был… Таким, как я, он был, когда был большим мальчиком, а не дяденькой!.. У меня – точно такие же мысли, чувства, настроения, как и те, что были у Господина Радио, когда он был таким, как я. Таким же подростком.
– Стоп! Стоп! – почти закричал в этот момент Томмазо Кампанелла.
Подросток, который хотел сказать что-то еще, осекся и замолчал. Он повернулся к Томмазо Кампанелла и стал смотреть на него с недоумением и явным испугом в глазах.
– Здорово! Слушайте, это же – событие. В самом начале я говорил, что нам нужна громкая фраза. Нам нужен звон стаканов и хлопки откупориваемых бутылок. Нам нужно, чтобы что-то происходило. Причем важен пресловутый фактор времени – чтобы это нечто происходило очень часто. Чтобы интервалы между событиями были минимальны, чтобы мы буквально не успевали прийти в себя, – проговорил Томмазо Кампанелла, который в последнее время уже привык быть центром внимания всего «Хорина». Но вот в последнем эпизоде, который произошел под хориновской крышей, он как-то потерялся, как-то не видно было его обычной активности. Да и вообще они все, хориновцы, как-то очень сильно потерялись. Ведь еще недавно они обсуждали подробности предстоявшего им дела – постановки пьесы, которой они собирались удивить всю Москву. Но вот пришел этот человек, этот Таборский, и они уже чувствовали себя совершенно не в своей тарелке. Как-то это событие, этот обморок очень серьезно приостановил текущие хориновские дела. Поэтому хориновцы очень обрадовались, когда Томмазо Кампанелла заговорил в своей обычной манере. И тема… Тема была очень важной для присутствовавших в зале хориновцев. Томмазо Кампанелла продолжал:
– Необходимо достичь состояния некоторой эйфории. Я недаром попросил всех остановиться. Это состояние, в котором я вас всех сейчас, можно сказать, зафиксировал, можно обозначить ну хотя бы как стопкадр, как немую сцену, нечто такое ревизоровское. Я имею в виду последнюю, заключительную сцену из гоголевского ревизора. Давайте играть нашими состояниями. Понимаете, я никак не могу это обозначить, это ухватить. Но мне кажется, что сейчас вот как раз и наступил идеальный момент для того, чтобы вообще что-то обозначить, для того, чтобы вообще что-то ухватить. Согласно моей тетрадке, сейчас произошло очень важное событие. Я имею в виду, конечно же, эмоциональную сферу. Ну что вот вы сейчас чувствуете? Определенно, что вы чувствуете определенные эмоции. Каковы они? Ну вот вы, женщина, которая только что кричала, что она…
