Последний присяжный - Гришем (Гришэм) Джон (книги без сокращений .txt) 📗
Я-то считал, что дети мисс Калли просто избалованы ее кулинарными изысками, с которыми ничто не могло сравниться.
Карлотта, незамужняя, преподававшая проблемы урбанизма в Лос-Анджелесском университете, особенно забавно рассказывала о новейших — весьма эксцентричных — диетических веяниях, охвативших Калифорнию. Последним увлечением было сыроедение. Обед должен был состоять из сырых морковки и сельдерея, которые следовало, давясь, запивать маленькой чашкой горячего травяного чая.
Считалось, что Глории, преподававшей итальянский язык в Дьюке, повезло больше, чем остальным, потому что она по-прежнему жила на Юге. Они с мисс Калли обменивались разнообразными рецептами выпечки хлеба из кукурузной муки, приготовления брунсвикского рагу и даже блюд из ботвы разных корнеплодов. Дискуссии порой велись чрезвычайно серьезно, причем мужчины тоже высказывали свои мнения и аргументы, делились наблюдениями.
После трехчасового обеда Леон (Леонардо), преподававший биологию в Пердью, предложил мне прокатиться. Он был вторым по старшинству и имел весьма академический вид, коего остальным удалось избежать. У него была борода, он курил трубку, носил твидовые пиджаки с кожаными заплатками на локтях и обладал обширным словарным запасом, которым мог изумлять собеседника в течение долгих часов.
Мы отправились на прогулку по улицам Клэнтона в его машине. Он хотел побольше узнать о Сэме, и я рассказал все, что знал, высказав мнение, что, как бы тяжело это ни было для всех, тому слишком опасно появляться в округе Форд.
Интересовал его также и процесс над Дэнни Пэджитом. Я посылал газеты с материалами о нем всем Раффинам. В одном из репортажей Бэгги особо подчеркивалось, что Дэнни угрожал присяжным. Его фраза «Только посмейте осудить меня — я всех вас достану» была выделена жирным шрифтом.
— Его не могут выпустить из тюрьмы? — спросил Леон.
— Могут, — неохотно признался я.
— Когда?
— Никто не знает. Он получил пожизненное за убийство и пожизненное за изнасилование. Десять лет — минимальный срок за каждое преступление, но, как мне сказали, система условно-досрочных освобождений в штате Миссисипи имеет причудливые особенности.
— Значит, он просидит не меньше двадцати лет? — Он наверняка прикидывал, как это соотносится с возрастом матери. Мисс Калли было пятьдесят девять.
— Никто не рискнет поручиться. Существует уловка: в случае примерного поведения срок могут скостить до десяти лет.
Его это обескуражило так же, как и меня в свое время. К сожалению, ни один человек, хоть как-то связанный с системой правосудия или системой наказаний, не мог точно ответить на мои вопросы об исполнении приговора, вынесенного Дэнни Пэджиту. Условно-досрочное освобождение в Миссисипи представляло собой непроглядный глубокий колодец, к краю которого, боюсь, я подошел слишком близко.
Леон рассказал мне, что долго пытал мать по поводу вердикта, спрашивал, голосовала она за пожизненное заключение или за смертную казнь. Но она ответила, что все присяжные поклялись хранить тайну совещательной комнаты.
— А что вам об этом известно? — спросил он.
Мне было известно очень мало. Мисс Калли ясно дала понять, что была не согласна с вердиктом, однако это еще ничего не значило. В течение нескольких первых недель после оглашения приговора ходили разные слухи. Большинство завсегдатаев суда сошлись на том, что три, может быть, четыре присяжных отказались голосовать за смертную казнь. Мисс Калли они не были склонны включать в эту группу.
— Пэджитам удалось их подкупить? — спросил Леон. Мы как раз свернули на длинную тенистую аллею, ведущую к самой большой в Клэнтоне средней школе.
— Это самая распространенная версия, — ответил я. — Но точно никто ничего не знает. Последний раз смертный приговор белому подсудимому выносился в округе сорок лет тому назад.
Он остановил машину, и мы долго смотрели на массивную дубовую дверь школы.
— Значит, смешанное обучение в конце концов все же ввели, — сказал он.
— Да.
— Никогда не думал, что доживу до этого. — Леон улыбнулся с большим удовлетворением. — Я мог только мечтать ходить в эту школу. Когда я был мальчиком, отец работал здесь сторожем, и я иногда приходил к нему по субботам, бродил по длинным коридорам, любовался, тут так красиво... Я понимал, почему не могу здесь учиться, но никогда не мог смириться с этим.
Что я мог сказать? Я лишь слушал. Речь профессора была скорее печальной, чем ожесточенной.
Постояв немного, мы двинулись в обратный путь, через железнодорожное полотно. Снова очутившись в Нижнем городе, я с удивлением обратил внимание на множество тесно припаркованных друг к другу дорогих автомобилей с номерами других штатов. Большие семьи сидели на верандах своих домов, наслаждаясь вечерней прохладой; во дворах и на улицах играли дети. Машины продолжали прибывать, за стеклами задних окон виднелись нарядно упакованные свертки.
— Дом — это место, где живет мама, — произнес Леон. — И на Рождество все приезжают домой.
Когда мы подъехали к дому мисс Калли, Леон поблагодарил меня за дружбу с его матерью.
— Она постоянно говорит о вас, — добавил он.
— Наверное, о том, как я хорошо ем, — пошутил я, и мы рассмеялись. Из дома доносился новый запах. Леон замер, втянул носом воздух и с видом знатока определил:
— Тыквенный пирог.
В тот сочельник я уехал домой ближе к вечеру, а они стали собираться в церковь. После возвращения из церкви предстоял ритуал обмена подарками и рождественских песнопений. В доме в тот момент находилось более двадцати Раффинов; я не мог себе представить, как они размещаются там на ночь, но был уверен, что никто не сетует на неудобства.
Как бы хорошо меня ни принимали, я чувствовал, что в определенный момент следует удалиться. Потом будут объятия и слезы, песни и рассказы, я не сомневался, что Раффины охотно делились бы радостью и со мной, но понимал: бывают моменты, когда члены семьи должны остаться в своем тесном кругу.
Впрочем, что я мог знать о настоящих семьях?
Я отправился в Мемфис, в дом моего детства, который уже лет десять не удостаивался рождественского украшения. Мы с отцом пообедали в ближайшей китайской забегаловке. Давясь супом с китайскими пельменями, я не мог не думать о суете, царящей на кухне мисс Калли, и обо всех тех деликатесах, которые она достает из духовки.
Отец изо всех сил изображал интерес к моей газете. Я посылал ему экземпляр каждого номера, но после пяти минут разговора понял, что он не раскрыл ни одного из них. Он был озабочен какой-то не сулящей ничего хорошего связью между войной в Юго-Восточной Азии и рынком ценных бумаг.
Мы быстро поели и разошлись в разные стороны. Грустно, но ни он, ни я и не подумали купить друг другу подарки.
На рождественский обед я отправился к Би-Би, которая в отличие от отца была страшно рада меня видеть. Она пригласила трех вдовствующих подруг — миниатюрных старушек с голубыми волосами — на шерри с ветчиной, и мы впятером, рюмочка за рюмочкой, наклюкались. Я щедро потчевал дам рассказами об округе Форд; иные из них были правдивы, иные — бессовестно приукрашены. Пообщавшись с Бэгги и Гарри Рексом, я кое-чему научился.
К трем часам дня мы все уже клевали носами. На следующий день я с утра пораньше помчался в Клэнтон.
Глава 25
Однажды холодным днем в конце января с площади прогремели выстрелы. Я мирно сидел у себя в кабинете, отстукивая на машинке очерк о мистере Ламаре Фарлоу и его недавней встрече в Чикаго с однополчанами-парашютистами, когда пуля вдребезги разнесла оконное стекло и просвистела в каких-нибудь двадцати футах над моей головой. Таким образом, лениво тянувшаяся неделя, не изобиловавшая новостями, получила весьма неожиданное завершение.
«Моя» пуля была то ли второй, то ли третьей из выпущенной очереди. Я мгновенно бросился на пол, в голове с бешеной скоростью замелькали вопросы. Где мой пистолет? Неужели Пэджиты совершили вооруженное нападение на город? Или это Дюран с сыновьями вышли на охоту? Я на четвереньках пополз к своему портфелю, а пули со свистом продолжали рассекать воздух. Похоже, стреляли откуда-то с противоположной стороны площади, но, объятый паникой, я не мог сообразить наверняка. После того как одна из пуль влетела в кабинет, звук пальбы стал казаться еще более громким.
