Дай мне руку, тьма - Лихэйн Деннис (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
– О чем? – Она смотрела на меня затуманенными глазами. Глядя на нее, я чувствовал, что смотрю на человека, которого знал еще в юности, но не видел несколько десятилетий, а теперь обнаружил, что время не только состарило его, но безжалостно опустошило.
Я положил фотографию перед ней на стойку бара.
– Ваш муж, мой отец, Джек Рауз, Эмма Херлихи, Дидра Райдер.
– Это было пятнадцать или двадцать лет тому назад, – сказала она.
– Двадцать, – уточнил Болтон.
– Почему вы не вспомнили мое имя? – спросил я. – Вы же знали моего отца.
Она вскинула голову и посмотрела на меня так, будто я только что признал в ней давно потерянную сестру.
– Я никогда не знала вашего отца, мистер Кензи.
Я указал на фото.
– Вот он, доктор Уоррен. Совсем рядом с вашим мужем.
– Это ваш отец? – Она уставилась на фотографию.
– Да. А рядом с ним Джек Рауз. А вот здесь, над его левым плечом, мать Кевина Херлихи.
– Я не... – Она всматривалась в лица. – Мне неизвестны имена этих людей, мистер Кензи. Я сделала эту фотографию, потому что Стэн попросил меня. Он был вовлечен в эту глупую игру. Он, но не я. Я даже не разрешала им собираться в нашем доме.
– Почему?
Она вздохнула и махнула хрупкой рукой.
– Обычный выпендреж под маской общественной пользы. Это было так смешно и нелепо. Стэн пытался убедить меня, как хорошо и полезно это будет для его послужного списка, но он был такой же, как все, сколачивал уличные банды под вывеской добровольной помощи.
– По нашим сведениям, – сказал Болтон, – вы подали на развод с мистером Тимпсоном в ноябре 1974 года. Почему?
Она пожала плечами и зевнула в кулак.
– Доктор Уоррен?
– Господи Боже, – резко проговорила она. – Господи Боже! – Она посмотрела на нас, и на мгновение жизнь вернулась к ней, затем так же внезапно покинула. Она опустила голову, обхватила ее руками, и безжизненная прядь волос упала на ее пальцы.
– В то лето, – начала она, – Стэнли показал себя в настоящем свете. Он чувствовал себя римлянином, уверенным в своей непогрешимости и моральном превосходстве. Он приходил домой с кровью какого-то угонщика на ботинке и старался убедить меня, что, избивая этого бедолагу, совершает акт правосудия. Он стал отвратительным... в сексуальном плане, как будто я из жены превратилась в купленную девку. А главное, он очень изменился: из достойного человека, размышляющего над вопросами поры возмужания, он превратился в тупого солдата. – Дайандра ткнула пальцем в снимок. – И все эта компания. Смехотворная компания идиотов.
– Не можете ли вы припомнить какой-то особенный случай, доктор Уоррен?
– О чем вы?
– Рассказывал ли он когда-нибудь вам о разборках?
– Нет. Особенно после нашей ссоры по поводу крови на его ботинке.
– А вы уверены, что это была кровь именно угонщика?
Она кивнула.
– Доктор Уоррен, – сказал я, и она подняла взгляд на меня, – раз вы расстались с Тимпсоном, почему вы оказывали помощь окружному прокурору во время процесса над Хардименом?
– Стэн не имел отношения к этому делу. Он был занят преследованием в судебном порядке проституток. А я уже сотрудничала с окружным прокурором, когда один подсудимый заявил о своей невменяемости, и его сотрудникам нужно было убедиться в этом. Они попросили меня побеседовать с Алеком Хардименом. Я обнаружила, что он социопат, параноик и страдает манией величия, но формально психически здоров и прекрасно ощущает разницу между добром и злом.
– Была ли связь между ОАЭЭ и Алеком Хардименом? – спросил Оскар.
Она покачала головой.
– Насколько мне известно, нет.
– Почему распалась ОАЭЭ?
Дайандра пожала плечами.
– Думаю, они просто устали. На самом деле, не знаю. Вскоре после этого я уехала. Стэн последовал моему примеру несколько месяцев спустя.
– Не случалось ли в тот период еще чего-нибудь примечательного?
Она долго смотрела на фотографию.
– Помнится, – устало сказала она, – когда я делала этот снимок, я была беременна и в тот день меня подташнивало. Я говорила себе: всему виной жара, да и ребеночек внутри. Но причина была не в этом. Она была в них. – Дайандра отшвырнула фотографию. – Меня тошнило от них. Когда я их снимала, у меня было предчувствие, что в один прекрасный день они кого-нибудь изувечат. И им это понравится.
Когда мы ехали в машине, Филдс снял наушники и посмотрел на Болтона.
– Звонят из тюрьмы, доктор Долквист хочет поговорить с мистером Кензи. Могу их соединить.
Болтон кивнул и повернулся ко мне.
– Переведите на громкоговоритель.
Я ответил после первого телефонного звонка.
– Мистер Кензи? Рон Долквист.
– Доктор Долквист, – сказал я, – не возражаете, если я переведу вас на громкоговоритель?
– Разумеется, нет.
Я перевел, и его голос сразу же приобрел металлическое звучание, как будто отражался сразу от нескольких тарелок-антенн.
– Мистер Кензи, я провел много времени, просматривая записи, которые делал во время сеансов с Алеком Хардименом на протяжении нескольких лет, и, думаю, кое на что наткнулся. Уорден Лиф рассказал мне, что вы считаете, будто Эвандро Аруйо работает на свободе по приказанию Хардимена?
– Верно.
– Вы рассматривали возможность того, что у Эвандро есть партнер?
В машине нас было восемь человек, и все одновременно уставились на громкоговоритель.
– Объясните свою мысль, доктор.
– Видите ли, я тут кое о чем вспомнил. В первые годы своего пребывания в тюрьме Алек много говорил о человеке по имени Джон.
– Джон?
– Да. В это время Алек прилагал массу усилий, чтобы отменить приговор по причине своей невменяемости, и пустил в ход все уловки, чтобы убедить психиатров, что он страдает галлюцинациями, паранойей, шизофренией и другими отклонениями. Уверен, этот Джон был всего лишь его попыткой инсценировать таким образом синдром раздвоения личности. После 1979 года он никогда больше не упоминал о нем.
Болтон наклонился через мое плечо.
– Что заставило вас изменить свое мнение, доктор?
– Агент Болтон? О! Видите ли, в то время я допускал возможность, что Джон – это проявление собственной личности Алека, если угодно, фантастической, которая может проходить сквозь стены, растворяться в тумане и тому подобное. Но когда я просматривал свои записи прошлой ночью, то встретил обращение к троице и вспомнил при этом, что Алек предлагал вам, мистер Кензи, перейти в категорию "знаковых фигур" с помощью...
– Отца, Сына и Святого Духа, – сказал я.
– Да. Часто, когда Алек говорил о Джоне, он называл его Отец Джон. Алек, предполагается, мог быть сыном. Что же касается духа...
– Аруйо, – сказал я. – Он растворился в тумане.
– Точно. Представление Алека об истинном значении Святой Троицы оставляет желать лучшего, но у него богатая мифологическая и религиозная образная система – он выбирает то, что ему нужно, и сажает на почву собственных интересов, остальное просто выбрасывает.
– Расскажите нам подробнее о Джоне, доктор.
– Да, да. Джон, по мнению Алека, содержит в себе единство противоположностей. Только в присутствии своих жертв и самых близких друзей – Хардимена, Рагглстоуна и теперь Аруйо – он снимает свою маску, позволяя им увидеть "чистую ярость его настоящего лица", как выражается Хардимен. Когда вы смотрите на Джона, то видите то, что желаете видеть в любом человеке: благожелательность, мудрость и благородство. На самом деле ни одно из этих качеств ему не присуще. Джон, считает Алек, это «ученый», непосредственно изучающий человеческие страдания, чтобы найти ключи к разгадке тайны Творения.
– Тайны Творения? – спросил я.
– Я прочту вам отрывок из записок, сделанных мною во время сеансов с Алеком в сентябре семьдесят восьмого, незадолго до того, как он прекратил упоминания о Джоне вслух. Вот слова Алека Хардимена: "Если Бог милосерден, почему же он дал нам такую способность ощущать боль? Наши нервы в состоянии насторожить нас в отношении опасности; это биологическая причина для боли. Однако мы можем чувствовать боль и сверх данного предела. Так, мы в состоянии ощущать острую боль от ее описания. Но у нас есть не только данная способность, подобная животной, но мы идем дальше, обладая способностью переживать ее снова и снова в эмоциональном и физическом плане. У животных этого нет. Неужели Господь так ненавидит нас? Или настолько сильно любит? Но если ни то, ни другое, если это просто произвольная струя наших ДНК, тогда, возможно, весь смысл дарованной Им боли в том, чтобы приучить нас к ней? Сделать нас такими же равнодушными к страданиям других, как и Он сам? Тогда не следует ли нам постараться превзойти Его, сделать так, как поступает Джон, – он наслаждается, продлевает и совершенствует саму боль и методы ее причинения? Джон рассматривает это как сущность чистоты и непорочности".
