Ученик - Герритсен Тесс (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
По крайней мере так записано в его педиатрической карте и характеристике из начальной школы. Здоровый ребенок, умственное развитие на уровне выше среднего. Хорошо ладил со сверстниками.
— Пока не вырос и не начал их убивать.
— Да, но почему Уоррен стал убивать? — О'Доннелл вновь обратилась к снимкам. — Эта травма могла быть причиной.
— Ну, знаете, я тоже упала с перекладины, когда мне было семь лет. Занималась на домашнем турнике. Сильно ударилась головой. Но я же не режу людей.
— И все равно вы охотитесь на них. Так же, как и он. Что ни говори, а вы — профессиональный охотник.
Риццоли почувствовала, как ее обдало жаром ярости.
— Как вы смеете сравнивать меня с ним?
— Я и не сравниваю, детектив. Но только подумайте, какие чувства вы сейчас испытываете. Вы ведь с радостью ударили бы меня, не так ли? Так что вас останавливает? Что сдерживает? Мораль? Хорошие манеры? Или просто холодная логика, которая подсказывает, какие могут быть последствия? Боязнь того, что вас арестуют? Все эти перечисленные факторы удерживают вас от нападения на меня. И этот мыслительный процесс проходит как раз в лобных долях головного мозга. Благодаря этим нейронам вы способны контролировать свои деструктивные импульсы. — О'Доннелл сделала паузу. И многозначительно добавила: — Хотя и не всегда.
Последняя фраза, словно отравленная стрела, достигла своей цели, впившись в болевую точку. Всего лишь год назад, во время расследования дела Хирурга, Риццоли совершила ужасную ошибку, которая останется в памяти вечным позором: в азарте погони она выстрелила и убила невооруженного человека. Сейчас она взглянула в глаза О'Доннелл и увидела в них удовлетворение.
— Вы сказали, что Хойт первым связался с вами, — нарушил молчание Дин. — На что он надеялся? На внимание? Сочувствие?
— А может, на простое человеческое понимание? — предположила О'Доннелл.
— Он просил у вас только этого?
— Уоррен пытается найти ответы. Он не знает, что заставляет его убивать. Но чувствует, что он не такой, как все. И хочет понять, почему.
— Он сам вам об этом сказал?
О'Доннелл подошла к столу и взяла папку.
— Здесь его письма. И видеокассета с записью интервью.
— Вы ездили в «Соуза-Барановски»? — спросил Дин.
— Да.
— А чья это была идея?
О'Доннелл замялась.
— Мы оба посчитали, что это будет полезно.
— Но кто первый подал идею встречи?
За О'Доннелл ответила Риццоли:
— Конечно, Хойт. Разве нет? Это он попросил о встрече.
— Возможно, это было его предложение. Но мы оба хотели встретиться.
— У вас нет ни малейшей догадки, зачем на самом деле он попросил вас приехать? — спросила Риццоли.
— Мы должны были встретиться. Я не могу оценивать пациента, до тех пор пока не встречусь с ним лицом к лицу.
— И, пока вы там сидели лицом к лицу, о чем он думал, как вы считаете?
О'Доннелл усмехнулась:
— А вы умеете читать чужие мысли?
— О да. Я очень хорошо знаю, что у Хирурга на уме. — Риццоли вновь обрела уверенность, и слова ее звучали холодно, уверенно, безапелляционно. — Он попросил вас приехать, потому что хотел вас изучить. Он это проделывает со всеми женщинами. Улыбается, говорит приятные вещи. Это ведь отмечено в его школьной характеристике, не так ли? «Вежливый юноша», — говорили учителя. Бьюсь об заклад, он и на вас произвел такое впечатление при первой встрече.
— Да, он был...
— ...обыкновенный парень, открытый к сотрудничеству...
— Детектив, я не настолько наивна, чтобы считать его абсолютно нормальным человеком. Но он действительно был готов сотрудничать. Его самого беспокоили собственные поступки. Он хотел понять, в чем причины такого его поведения.
— И вы сказали ему, что все дело в той давней травме...
— Я сказала, что травма была одним из факторов.
— Представляю, как он был счастлив это услышать. Получить оправдание своим зверствам!
— Я честно поделилась с ним своим мнением.
— А знаете, от чего еще он был счастлив?
— От чего?
— От того, что находился в одной комнате с вами. Вы ведь были с ним наедине?
— Мы встречались в комнате для интервью. И там велось постоянное видеонаблюдение.
— Но между вами не было никаких барьеров. Ни стеклянного окна, ни плексигласа.
— Он ни разу не угрожал мне.
— Он мог наклоняться к вам, рассматривать ваши волосы, нюхать вашу кожу. Он очень любит вдыхать женские запахи. Это его заводит. Но больше всего его возбуждает запах страха. Собаки чуют страх, вам это известно? Когда нам страшно, наш организм вырабатывает гормоны, которые улавливают собаки. Уоррен Хойт тоже способен их улавливать. В этом смысле он ничем не отличается от любого зверя, который охотится. Он чует запах страха, запах незащищенности. Это питает его фантазии. И я могу представить, что он воображал, пока сидел с вами в одной комнате. Я видела, к чему приводят такие фантазии.
О'Доннелл попыталась рассмеяться, но смех получился натянутым.
— Если вы пытаетесь запугать меня...
— У вас длинная шея, доктор О'Доннелл. Наверное, такую называют лебединой. Он наверняка обратил на это внимание. Вы ни разу не заметили, как он смотрит на ваше горло?
— О, прошу вас...
— Разве вы не видели, как скользит его взгляд сверху вниз? Может, вы подумали, что он смотрит на ваши груди, как это делают другие мужчины. Но только не Уоррен. Груди его не волнуют. Его влекут шеи. Женское горло для него вроде десерта, в который ему не терпится впиться. Но он оставляет его на потом, когда будет покончено с другими частями тела.
Вспыхнув, О'Доннелл повернулась к Дину:
— Ваша коллега ведет себя недостойно.
— Нет, я так не считаю, — тихо произнес Дин. — Детектив Риццоли действует в рамках закона.
— Она пытается меня запугать.
Риццоли рассмеялась.
— Вы находились в одной комнате с Уорреном Хойтом. Разве это вас не пугало?
О'Доннелл смерила ее ледяным взглядом.
— Это было чисто клиническое интервью.
— Вы так думали. Но он вкладывал в это совсем другой смысл. — Риццоли двинулась к ней, и в ее позе затаилась тихая агрессия, которая не ускользнула от О'Доннелл. Хотя О'Доннелл была выше и мощнее, она явно проигрывала Риццоли в темпераменте и все глубже заливалась краской, пока слова Риццоли продолжали хлестать ее по щекам. — Вы сказали, он был вежлив, открыт диалогу. Ну, разумеется. Он получил в точности то, что хотел: с ним в комнате оказалась женщина. Причем совсем рядом, и это его возбуждало. Но он умело скрывал свое волнение — в этом он мастак. Ведет совершенно безобидную беседу, хотя думает в этот момент только о том, как бы перерезать вам горло.
— Вы выходите за рамки, — оборвала ее О'Доннелл.
— Все еще думаете, что я пытаюсь запугать вас?
— А разве это не так?
— Я вам сейчас скажу кое-что, от чего вы действительно испугаетесь до смерти: Уоррен Хойт завелся от вас, вы его возбудили. И вот теперь он снова на свободе и вышел на охоту. И знаете что? Он никогда не забывает запах женщины.
О'Доннелл отшатнулась от нее, и в глазах ее наконец промелькнул ужас. Риццоли невольно испытала удовлетворение, заметив этот страх. Ей почему-то хотелось, чтобы О'Доннелл ощутила хотя бы привкус того, что ей пришлось испытать год назад.
— Привыкайте к страху, — сказала Риццоли. — Это вам теперь пригодится.
— Я уже работала с такими пациентами, как он, — сказала О'Доннелл. — Я знаю, когда стоит бояться.
— Хойт не похож ни на одного из тех, с кем вам доводилось встречаться.
О'Доннелл расхохоталась. К ней вернулась прежняя бравада, подхлестываемая гордостью.
— Все они не похожи друг на друга. Все уникальны. И я никогда не отворачиваюсь от них.
17
Дорогая доктор О'Доннелл!
Вы просили поделиться с вами воспоминаниями о моем раннем детстве. Я слышал, что мало кто помнит первые три года своей жизни, поскольку незрелый мозг еще не способен усваивать язык, который необходим, чтобы воспроизводить образы и звуки. Впрочем, каким бы ни было объяснение детской амнезии, ко мне оно не относится, поскольку я отчетливо помню многое из моего младенчества. Я даже могу вызвать в памяти образы, которые относятся к периоду, когда мне было всего одиннадцать месяцев. Вы наверняка не поверите и сочтете, что они выстроены на рассказах родителей. Уверяю вас, они реальны, и, если бы мои родители были живы, они бы подтвердили вам, что мои воспоминания точны и не могут основываться на чьих-то рассказах, тем более что относятся к событиям, о которых в нашей семье говорить не принято.
