Черный вечер (сборник) - Моррелл Дэвид (версия книг TXT) 📗
— Ничего интересного. Если перевести дословно, то «прут».
— И все?
— Ну, в более широком контексте, еще и «ветка», «выключатель», «розга», а на сленге — «пенис».
— Может, что-нибудь еще?
— Расширяя контекст, можно подобрать сколько угодно синонимов. Например, посох, скипетр или раздвоенный прут, палка, с помощью которой на поле искали воду. Если под землей источник, прут наклонялся.
— Мы называем его «волшебной лозой». Помню, отец рассказывал, что мальчиком видел что-то подобное. Я, если честно, ему не верил: наверное, тот крестьянин сам склонил прут. Думаете, деревню так назвали, потому что в стародавние времена при помощи «волшебной лозы» кто-то нашел здесь воду?
— Не знаю. Вообще-то в округе хватает родников и источников, особенно на холмах... А почему вас вдруг заинтересовало название?
— В дневнике Ван Дорна промелькнул намек. По какой-то причине его волновало название деревни.
— Да его все подряд волновало! Он же сумасшедший!
— Скорее эксцентричный. Безумным он стал вскоре после того, как написал те строчки о названии деревни.
— Вы имеете в виду, что симптомы помешательства до того не проявлялись? По-моему, судить об этом вправе только психиатр.
Да, веский аргумент, возразить нечего...
— Простите, не хочу показаться невежливой, но мне действительно пора. Прошлой ночью... — Кларисса замялась.
— Все было именно так, как вы написали в записке. Акт милосердия, попытка облегчить мое горе. Никаких авансов, ничего серьезного!
— Пожалуйста, уезжайте! Не губите себя, как остальные!
— Остальные?
— Как ваш друг...
— Нет, вы сказали «остальные»... — Слова полились быстрым потоком. — Кларисса, расскажите мне!
В карих глазах возникло затравленное выражение.
— После того как мистер Майерс выколол себе глаза, по деревне поползли слухи. Кто знает, может, все это ерунда?
— Что за слухи?
Кларисса поникла.
— Якобы двадцать лет назад сюда приезжал молодой человек исследовать творчество Ван Дорна. Прожил в Ла-Верже три месяца, а потом произошел нервный срыв.
— Он выколол себе глаза?
— Говорят, успел вернуться в Англию, там попал в психиатрическую лечебницу и себя ослепил.
А за десять лет до того приезжал еще один мужчина. Тот воткнул себе в глаз ножницы, да так глубоко, что повредил мозг.
Горло судорожно сжалось. Еще немного — и меня вырвет...
— Что за чертовщина здесь творится? — прохрипел я.
Я попытался расспросить местных жителей, но они словно воды в рот набрали, а администратор отеля заявил, что номер Ван Дорна больше не сдается. Мне нужно немедленно вывезти вещи Майерса.
— А в своем номере я могу остаться?
— Если хотите! Лично я против, однако Франция — свободная страна.
Оплатив по счету, я поднялся наверх и едва перенес коробки из ван-дорновского номера в свой, как зазвонил телефон.
Моя невеста. Когда я собираюсь вернуться?
— Пока не знаю.
— Как?! В эти выходные наша свадьба!
— Свадьбу придется отложить...
Моя будущая жена не положила, а швырнула трубку на рычаг.
Присев на кровать, я вспомнил прошлую ночь: Кларисса срывает с меня одежду, я покрываю ее тело поцелуями...
Боже, неужели я своими руками разрушаю жизнь, которую с таким трудом строил?
Я уже почти собрался перезвонить в Штаты, когда какая-то неведомая сила заставила взглянуть на коробки и дневник Ван Дорна. В постскриптуме к письму Майерса Кларисса писала, что мой друг был так одержим исследованиями, что пытался жить по распорядку дня голландца. Неужели под конец Ван Дорн и Майерс слились в единое целое? А что, если ключ к трагедии кроется в дневнике так же, как страшные лица среди пейзажей? Схватив один из блокнотов, я принялся выискивать сведения о распорядке дня голландца.
Так все и началось.
По-моему, я уже писал, что за исключением телеграфных столбов и линий электропередачи деревенька будто застряла в прошлом веке. Сохранился не только отель, но и любимая таверна Ван Дорна, а также кондитерская, где он по утрам ел круассаны. Речка, в которой он когда-то ловил форель, до сих пор весело текла по камешкам, хотя рыба в ней давно перевелась.
Завтрак в восемь, обед в два, бокал вина у речушки, прогулка по холмам, затем обратно в номер. Через неделю я так хорошо изучил распорядок дня Ван Дорна, будто всю жизнь по нему жил. Писать лучше всего по утрам, а вечером разыскивать новые виды и делать наброски.
Наконец до меня дошло: чтобы по-настоящему жить в стиле Ван Дорна, нужно писать и делать зарисовки, причем непременно в то же время, что и он. Я купил большой альбом, холст, краски, палитру, мольберт и впервые после окончания аспирантуры попробовал что-то сотворить. Таланта явно не прибавилось: выходили бледные копии ван-дорновских пейзажей. Время шло, а результатов никаких, денег почти не осталось... Я приготовился капитулировать.
И все-таки...
Не давала покоя мысль, будто я что-то упустил. В чем же дело?
Погожий весенний день. Потягивая вино на берегу быстрой речушки, я неожиданно увидел Клариссу.
Мы не встречались почти две недели со дня неприятного разговора у дверей клиники. Озаренная яркими солнечными лучами, она показалась мне еще красивее.
— Когда вы в последний раз переодевались? — спросила она.
Когда-то давно я задал подобный вопрос Майерсу.
— Вам нужно побриться. Слишком много пьете... Выглядите просто ужасно!
Пригубив вино, я равнодушно пожал плечами.
— Знаете, как говорят алкоголики? «Не нравятся мои красные глаза? Взгляните на них с моей стороны!»
— Ну, хоть чувство юмора не утратили...
— Моя жизнь теперь сплошной юмор!
— Боюсь, что нет... — Кларисса опустилась на траву рядом со мной. — Вы превращаетесь в мистера Майерса. Почему не уезжаете?
— Собираюсь.
— Отлично! — Она осторожно коснулась моей руки.
— Кларисса...
— Что?
— Можете честно ответить на несколько вопросов?
— Зачем?
— Если ответы меня устроят, успокоюсь и уеду.
Она медленно кивнула.
Вернувшись в гостиницу, я показал Клариссе стопку пейзажей и собрался рассказать о страшных маленьких лицах, однако в золотисто-карих глазах мелькнуло нечто, заставившее остановиться. Она и так считает меня ненормальным!
— После обеда я хожу на этюды туда же, куда и Ван Дорн. — Я пролистал альбом с зарисовками. — Сад, ферма, пруд, скала...
— Да, узнаю эти места!
— Я надеялся, что, увидев их, пойму, что случилось с Майерсом. Он ведь тоже туда ходил... Все они в радиусе пяти километров от деревни. Некоторые рядом друг с другом, так что найти было несложно. Все, кроме одного.
Какой из видов я не смог найти, Кларисса не спросила. Лишь покачала головой и озабоченно потерла подбородок.
Освобождая ван-дорновский номер, пришлось захватить и наброски Майерса. Теперь они валялись под кроватью.
— Смотрите, это мой друг нарисовал. Он любитель, так что качество соответствующее; и все-таки ясно, что вид один и тот же.
Со дна стопки я вытащил эстамп Ван Дорна.
— Вот, этот пейзаж я не нашел. Кипарисовая рощица в лощине, а вокруг скалы. Я расспросил местных; где это, никто не знает. А вы? Скажите, пожалуйста! Недаром же Майерс дважды рисовал эту рощицу.
Кларисса нервно ломала руки.
— Простите...
— Что?
— Не могу вам помочь.
— Не можете или не хотите? Вы не знаете, где эта рощица, или не хотите мне помочь?
— Сказала же, не могу!
— Что творится у вас в деревне, Кларисса? Что вы все скрываете?
— Я старалась, все возможное сделала... — Качая головой, девушка подошла к двери. — Зачем ворошить осиное гнездо? Не просто же так люди хранят тайны...
Я вышел за ней в коридор.
— Кларисса...
— Север, — прошептала она помертвевшими губами. По щекам потекли слезы. — Благослови вас бог! Буду молиться за вашу душу!
