Выродок (Время Нергала) - Барковский Вячеслав Евгеньевич (лучшие книги без регистрации .txt) 📗

— Всякое бывает. Простите, что побеспокоил вас. До свидания.

После визита к Чистовской, журналист снова пошел в УГРО. Его отправили в прокуратуру, где подтвердили, что в 1979–1980 годах были случаи убийств подростков с изнасилованием. Дело вел следователь Шевелев, который привлек в качестве подозреваемого некоего Шейкина, отсидевшего срок за изнасилование малолетнего В. Подозреваемый был бомжем, не работал. Вину свою отрицал, но под тяжестью улик признался в содеянном и был расстрелян.

Потом журналист отправился в поликлинику, где когда-то работал Голованов-Горелов. Там уже персонал почти весь сменился, но Любомудрову все-таки назвали врача, который работал в то время и должен был знать Голованова.

Доктор Соколов действительно помнил коллегу, но отзывался о нем с прохладцей, говорил, что, несмотря на довольно высокий профессионализм, Голованов был человеком неприятным, молчуном, хамом. К коллегам врачам относился свысока.

— А могли ли быть у него какие-нибудь отклонения в сексуальном плане? спросил Любомудров.

— Этого я лично, — подчеркнул доктор, — никак знать не могу. — Ходили, правда, сплетни, что в лагере Голованов стал голубым, но насколько это правда… не знаю.

— А он не говорил, куда собирается поехать?

— Говорил, что надоело нищенствовать и он хочет поехать на стройку за длинным рублем. А вот на какую?.. Минутку, я же его встретил перед отъездом. Шел на вокзал, сказал, что едет в Красноярск. Вот! — Соколов был явно доволен своей памятью.

В Красноярске никто ни Голованова, ни Горелова вспомнить не мог, но в угрозыске подтвердили догадку Любомудрова. Действительно, с 1981 по 1985 год в городе был совершен ряд преступлений на сексуальной почве, из них несколько „по почерку“ похожих на совершенные в Иркутске. В 1981 году осенью был жестоко избит, изнасилован, а затем задушен одиннадцатилетний К. В 1982 году подобных преступлений было совершено три. Затем был арестован и осужден гражданин Л., который сознался в одном из трех убийств. Остальные остались нераскрытыми, хотя формально и эти преступления повесили на П., тем более что после его ареста убийств подростков не было в городе более года. Однако в 1984-м последовала серия однотипных преступлений. Исчезли пятеро мальчиков от десяти до тринадцати лет. Тела их впоследствии были найдены в разных районах города, в основном в подвалах. Все были изнасилованы, причем насилие сопровождалось жестокими побоями, затем либо зарезаны, либо задушены. В этих случаях преступника обнаружить не удалось. В конце ноября 1985 года был обнаружен еще один труп подростка четырнадцати лет. После этого преступления прекратились, дело повисло.

Любомудров направился в Москву, имея при себе официальные копии протоколов всех названных ему преступлений.

На этот раз на Петровке его встретили гораздо более любезно. Оказывается, на МУРе тоже уже на протяжении нескольких лет висели подобные серии убийств подростков. Часть из них была раскрыта, и после судебно-медицинской экспертизы в институте Сербского преступники были осуждены. Но несколько преступлений, среди которых было восемь изнасилований и убийств, оставались висеть на следователе, причем никто из осужденных ранее вину за эти убийства на себя брать не хотел.

Поэтому следователь Пьяных Анатолий Федорович ухватился за версию Голованова-Горелова всерьез. Стал ее раскручивать и выяснил, в частности, что в психбольнице № 2, откуда совершил побег Гаврилов, у доктора Горелова было несколько добрых знакомых, среди них санитар Рощин Александр Григорьевич, известный тем, что чуть ли не открыто проповедовал среди медперсонала преимущества гомосексуальных связей перед обычной половой жизнью, и его закадычный друг, молодой врач-терапевт, год тому назад поступивший на работу в больницу сразу после окончания института.

Вызванные на допрос, оба они сначала упорно отрицали свое участие в побеге Гаврилова, пока наконец Пьяных не пригрозил им предъявить обвинение в соучастии в убийстве бежавшего больного.

Тогда Рощин сказал, что доктор Горелов действительно уговорил его помочь бежать больному, потому что, по словам Германа Борисовича, Гаврилов когда-то добровольно сошелся с доктором, но потом, совершив ряд преступлений, стал шантажировать Горелова, угрожая его объявить соучастником этих преступлений. Горелов долго не поддавался на шантаж, но когда приехал журналист из Питера, решил, что Гаврилов его заложит. Доктор Свяцкий, который тоже очень ценил и „уважал“ Германа Борисовича, согласился, что опасность действительно высока. Он стал давать больному сильнодействующие психотропные препараты, а потом они вдвоем, переодев Гаврилова в „штатское“, вывезли его на машине за пределы больницы. Там их встретил Герман Борисович и пообещал спровадить Гаврилова в какой-нибудь загородный психоневрологический интернат для хроников. Больше они об этом ничего не знают.

— А куда же делся сам Герман Борисович? — спросил Пьяных.

— Точно не знаю, — ответил Рощин, — но я ему дал три адреса моих друзей в Петербурге, которые хорошо знают, каково приходится людям, которых, несмотря на свободу проявления чувств и сексуальных пристрастий, начинают преследовать власти и общественность.

Так дело о докторе Голованове-Горелове оказалось в Петербургской горпрокуратуре. И Любомудров поклялся самому себе, что теперь уж он добьется того, чтобы доктора взяли и предоставили в распоряжение людей, занимающихся делом Выродка-Нергала.

НЕРГАЛ

ОН сразу почувствовал перемену в ее настроении. Придя из магазина, Настя как-то жалобно-растерянно посмотрела на НЕГО и спросила:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. А ты думаешь, за несколько минут могло стать хуже? Что случилось?

— Ничего не случилось. Просто я долго стояла в очереди и подумала, мало ли что…

— Настя, врать ты не умеешь. На улице с тобой что-то произошло. Кто-нибудь подходил к тебе с вопросами? Кто-нибудь интересовался мной? — в голосе ЕГО послышались угрожающие нотки.

— Да ну что ты! Кто мог тобой интересоваться?! Просто…

— Ну что просто? В газетах что-нибудь вычитала? Они любят наврать про нападения и переврать все.

— В газетах, — решилась Настя, — напечатали твой портрет…

ОН рассмеялся как можно натуральнее.

— Во-первых, в связи с чем пресса может интересоваться моей скромной особой? Даже если в связи с нападением на меня, то у них никак не может оказаться моего портрета.

— Нет, — снова замялась Настя, — они пишут, что человек, изображенный на портрете, — какой-то ужасный маньяк.

„ПРЕДАЛА! ОНА ТЕБЯ ПРЕДАЛА! ОНА ХОЧЕТ ТВОЕЙ ГИБЕЛИ!“

— А почему ты сразу решила, что это мой портрет? Они публикуют фотороботы. Так что похожих на эти портреты людей могут оказаться десятки, если не сотни. Потом, разве ты могла подумать про меня, что я какой-то маньяк? Настя, ну подойди ко мне! Неужели я способен на что-нибудь из того, о чем могут написать газетные писаки?

— Нет, конечно, но ты там так похож… — Настя тряхнула головой. — А, черт с ними! Я тебя так люблю, что если бы ты оказался маньяком, я бы, наверное, пошла убивать вместе с тобой. — Она подошла, прижалась к НЕМУ.

„НЕ ВЕРЬ ЕЙ! ОНА ЗАМАНИВАЕТ В ЛОВУШКУ!

ТЫ ХИТРЕЕ И УМНЕЕ! ОБМАНИ И УБЕЙ!“

— Знаешь что, — как можно мягче сказал ОН. — Я уже совсем чувствую себя здоровым. Давай погуляем, посидим где-нибудь, мороженого поедим. Давай?

— Давай, — восторженно отозвалась она, подумав при этом, что в газетах действительно могли напечатать просто похожий фоторобот. Тем более что Н. Б. ведь лысый. А раз не боится выходить на улицу, значит… значит, это не ОН, окончательно решила она и стала собираться, потом спохватилась:

— А ты нормально себя чувствуешь. Голова не кружится?

— Все абсолютно нормально. Я здоров, как бык. У меня организм любую хворь вмиг перебарывает.