Возмездие - Хоффман Джиллиан (читать книги без txt) 📗
Бантлинг соответствовал описанию, составленному агентом Элизабет Амброуз, аналитиком полицейского управления Флориды. Она подготовила анализ, когда члены спецподразделения после первых трех убийств пытались определить, каким может оказаться подозреваемый в деле Купидона: белый мужчина от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет, одиночка, вероятно, симпатичный, образованный, добившийся профессиональных успехов и много работающий. Конечно, эта характеристика подходила многим мужчинам, которых знал Доминик, включая его самого. Тем не менее разрозненные фрагменты начинали складываться в цельную картину, к одному факту добавлялся другой, к первым двум третий, и дело стронулось с места. Если пачку фактов аккуратно скрепить степлером, получится неплохая книга. Подружки описывали Бантлинга как человека с сексуальными отклонениями, надменного, злобного и самовлюбленного, который не принимал отказа. Он демонстрировал садистские наклонности и страсть к насилию, а также предпочитал блондинок. Было известно, что он любит посещать клубы, из которых и исчезли убитые. Рецепт на галдол связывал его с наркотиком, найденным в крови по крайней мере шести жертв. Его хобби была таксодермия — он умел обращаться с бритвами и скальпелями. В сарае за его домом обнаружили человеческую кровь, Доминик не сомневался, что это кровь Анны Прадо, причем следы крови обнаружили и на вероятном орудии убийства, и также в сарае, а ее изуродованное тело нашли в багажнике автомобиля Бантлинга.
Можно было только гадать, почему этот красивый, богатый, успешный мужчина стал убийцей, но Доминику не требовалось анализировать причины, чтобы представить дело суду. Почему Бантлинг стал таким, не имело особого значения. Следователей больше волновало другое: защита могла заявить о невменяемости. Убийства были эксцентричными и жуткими, а поэтому присяжные получат основания заключить, что нормальный человек не мог бы их совершить, только сумасшедший. А если к этому добавить, что в истории болезни Бантлинга зафиксировано душевное расстройство, то перед обвинением вполне может встать проблема. Задачей Доминика являлось не просто предоставление улик, свидетельствующих о совершении убийств, а сбор фактов, доказывающих, что Бантлинг прекрасно знал, что делал, когда это делал, и прекрасно осознавал последствия своих действий, разницу между «хорошо» и «плохо». Бантлинг пытал и убил одиннадцать женщин не потому, что он сумасшедший, а потому, что он воплощение зла.
Теперь, в десять вечера в воскресенье, Доминик снова сидел в погруженном во тьму здании полицейского управления Флориды и смотрел на фотографии, собранные на Стене, пытаясь найти новые факты и составить из них единое целое. Начиная со вторника, полицейские провели почти семьдесят допросов и три обыска, вывезли сто семьдесят четыре коробки с уликами из дома и машин Бантлинга, потратили сотни человеко-часов на следственные действия.
Доминик снова взглянул на снимки, сделанные с вертолета, на кнопки с голубыми головками, которые указывали места обнаружения тел. Почему Бантлинг выбрал эти места? Что они для него значили?
Фальконетти потер лоб пальцами и посмотрел на трубку сотового телефона. Ему хотелось набрать номер Си-Джей, но он знал, что не станет этого делать. Она не отвечала ни на его звонки, ни на его сообщения на пейджер, а он не охотник, поэтому вчера прекратил их оставлять. Определенно с ней что-то происходит и она не хочет его в это посвящать, и, очевидно, он ошибся, предположив, что между ними может что-то быть. Он переживет ее отказ, но это отчуждение могло навредить делу, и он был уверен, что ни Си-Джей, ни он сам этого не хотят. Ему требовалось придумать, как вернуться к прошлым отношениям, дружеским и рабочим.
Доминик чувствовал, что небезразличен Си-Джей Таунсенд; он видел это, ощутил тем вечером в ее квартире. Он увидел и почувствовал больше, чем она хотела ему показать. Доминик держал ее в объятиях, зная: что-то в ее жизни пошло не так, — и хотел помочь ей с этим справиться. Он увидел ее уязвимой, испуганной и беззащитной. Конечно, этого она не хотела показывать никому. А Доминик стал свидетелем, и теперь ей трудно снова с ним встречаться.
Что ее так испугало в зале суда, а потом у нее в квартире? Причина в Бантлинге? Может, это дело имеет для нее особое значение? Если так, то почему?
Доминик видел, как Си-Джей раньше вела сложные, запутанные дела, в которых было очень много насилия. Она всегда владела собой, всегда держала ситуацию под контролем. Но не сейчас — сейчас Си-Джей боялась и явно не владела собой.
Чем это дело отличается от других? Почему Си-Джей так болезненно к нему относится?
И почему это так беспокоит Доминика?
Глава 37
Полицейский Виктор Чавес громко постучал в дверь кабинета Си-Джей ровно в десять минут десятого утром в понедельник. Он опоздал на десять минут.
— Помощник прокурора Таунсенд? Си-Джей Таунсенд?
Си-Джей сидела за своим столом с семи утра. Она подняла голову и увидела в дверном проеме молодого копа с повесткой в руках. За ним в коридоре маячили еще двое полицейских в форме из отдела Майами-Бич, у одного были нашивки сержанта.
— Мы пришли по повестке, — сказал сержант и протиснулся мимо Чавеса, который словно застрял в дверном проеме и так и не зашел в кабинет. — Лу Риберо, — представился он и протянул руку через стол, потом кивнул в сторону своих спутников. — Это Сонни Линдерман и Виктор Чавес. Простите за опоздание. Пробки.
— Мне кажется, я поставила всех вас на разное время, сержант Риберо. По крайней мере я сказала об этом своей секретарше. — Си-Джей покачала головой, нахмурилась и взглянула на ежедневник.
— Да, правильно, но мы все вместе находились там во вторник, приехали туда одновременно, поэтому решили, что и к вам пойдем вместе, ведь это же не имеет значения. Мы постоянно делаем предварительные заявления. Так все экономят время.
— Спасибо, сержант, но я предпочитаю получать предварительные заявления свидетелей по отдельности. Если не ошибаюсь, вы назначены на десять тридцать, а Линдерман на одиннадцать сорок пять. Почему бы вам не сходить перекусить в «Веселый бочонок»? А я дам вам сигнал на пейджер, когда мы закончим с Чавесом. Я попытаюсь все сделать побыстрее, если получится, — пообещала она.
Стоявший в дверном проеме молодой человек наконец вошел в кабинет.
— Доброе утро, мадам, — поздоровался он и кивнул. — Виктор Чавес.
Си-Джей тут же почувствовала себя старой. Если позволить разгуляться воображению, то можно представить, что она могла бы быть матерью этого мальчика. А после недосыпания на протяжении последней недели, вероятно, она выглядит еще старше. Ему же явно не больше девятнадцати.
— Садитесь, Чавес. И пожалуйста, сержант, закройте дверь с другой стороны.
— Хорошо, — ответил Риберо, внимательно глядя в затылок Виктора Чавеса. — Развлекайся, Виктор. Вскоре увидимся.
— Спасибо, сержант. — Чавес удобно расположился на одном из стульев, обтянутых искусственной кожей.
Он, несомненно, был симпатичным парнем — с оливковой кожей, мягкими чертами лица. По размеру мускулов, которые просматривались под форменной рубашкой с короткими рукавами, Си-Джей могла предположить, что он занимается в тренажерном зале. И много занимается. Его черные волосы были коротко подстрижены, как требовали от новобранцев в академии, и Си-Джей стало интересно, сколько времени парень работает в полиции. Его жвачка несколько раз с треском лопалась, пока он оглядывал кабинет. Си-Джей подумала, что он, возможно, чувствует себя слишком комфортно.
— Пожалуйста, поднимите правую руку, — сказала она. — Вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
— Да, — ответил Чавес и опустил руку.
На коленях у него лежали блокнот, протокол задержания и полицейский отчет. Чавес небрежно положил лодыжку на колено другой ноги, и Си-Джей заметила кобуру. Парень, несомненно, хотел, чтобы она ее заметила. Вторую кобуру управление не выдавало, только одну — для ношения под мышкой.
