Красная площадь - Смит Мартин Круз (читать полную версию книги txt) 📗

– Какое отношение имеют собаки к национальной психологии?

– А вот какое. Павлов сообщал, что он был не в состоянии приучить отдельных собак выделять слюну при звуке колокольчика, то есть они не поддавались никакой дрессировке. Он называл это явление атавизмом. Собаки как бы вернулись назад к своим предкам – волкам. В лаборатории от них не было никакой пользы.

– Пока что вы все еще говорите о собаках.

– Терпение. Затем Павлов пошел дальше. Он назвал эту атавистическую особенность «рефлексом свободы». Он утверждал, что в человеческой среде, хотя и в разной степени, но существует, как и у собак, «рефлекс свободы». В западных обществах этот рефлекс выражен ярко. В российском же обществе, говорил он, преобладает «рефлекс повиновения». Это было не моральное осуждение, а всего лишь научное наблюдение. Можете себе представить, какой полноты достиг «комплекс повиновения» после Октябрьской революции и семидесяти с лишним лет социализма. Так что я просто хочу заметить, что наши надежды на более или менее подлинную демократию должны быть реалистичными.

– Что вы понимаете под «реалистичными»?

– Незначительными, – ответил он, словно испытывая глубокое удовлетворение от кончины грешника.

Тут вмешался инженер из аппаратной:

– Ирина, когда профессор приближается к микрофону, образуется обратная связь. Я хочу прослушать пленку. Отдохните.

Аркадий ожидал, что вновь услышит этот разговор, но инженер слушал через наушники, а из студии тем временем продолжал поступать звук.

Ирина открыла сумочку, чтобы достать сигарету, – профессор чуть ли не подпрыгнул с зажигалкой в руке. Когда она меняла позу, встряхивая волосами, в ушах поблескивали сережки. Аркадий не предполагал, что она и на радиостанции будет носить такую элегантную голубую кашемировую шаль. Когда Ирина глазами поблагодарила гостя, он, казалось, готов был остаться в них навсегда.

– Не считаете ли вы, что это несколько грубо сравнивать русских с собаками? – спросила она.

Профессор скрестил руки, все еще купаясь в самодовольстве.

– Нет. Рассудите логично. Те, кто не подчинился, давно либо убиты, либо уехали.

Аркадий увидел, как в ее глазах вспыхнул огонек презрения. Но он, возможно, ошибся, потому что Ирина миролюбиво перевела разговор на менее значительные темы.

– Понимаю, что вы хотите сказать, – заметила она. – Теперь из Москвы уезжают люди иного рода.

– Вот именно! Сегодня приезжают оставленные там родственники. Это отставшие, а не идущие впереди. И это не моральное осуждение, а всего лишь объективный анализ.

– Не только родственники, – сказала Ирина.

– Разумеется, нет. Кругом как грибы появляются бывшие коллеги, которых я не видел лет двадцать.

– Друзья.

– Друзья? – эта категория не входила в круг его представлений.

Собравшийся в потоке света дым образовал вокруг Ирины светящийся нимб. Контрастные черты ее лица притягивали внимание. Лицо, словно маска, и на нем – полные губы и большие глаза. Коротко подстриженные темные волосы слегка касались плеч. Весь ее облик излучал холодный блеск.

– Может оказаться неловко, – заметила Ирина. – Это вполне порядочные люди, и им так важно увидеть вас.

Профессор, сгорбившись, наклонился вперед, изо всех сил стараясь изобразить сочувствие.

– Они знают только вас.

Ирина продолжала:

– Не хочется их обижать, но их надежды – несбыточные фантазии.

– Они жили в нереальном мире.

– Они думали о нас каждый день, но факт остается фактом: утекло слишком много времени. А мы о них годами не вспоминали.

– У вас была другая жизнь, вы жили в другом мире.

– Они хотят поднять то, что мы уже давно забросили, – сказала Ирина.

– Они вас задушат.

– Они хотят добра.

– Они хотят жить, как вы.

– Кому теперь знать, что мы оставили позади, – вздохнула Ирина. – Что было, то сгинуло.

– Надо сочувствовать, но быть твердой.

– Все равно что встретить привидение с того света.

– Страшно?

– Скорее жалко, чем страшно, – ответила Ирина. – Приходится удивляться, зачем они приезжают после всего, что было.

– Если они слушают вас по радио, могу представить их иллюзии.

– Нельзя же быть жестокой.

– К вам это не относится, – заверил ее профессор.

– Мне порой кажется, что они были бы более счастливы, если бы остались в Москве со своими мечтами.

– Ирина, – вмешался звукооператор, – давай заново запишем последние две минуты. Напомни, пожалуйста, профессору, чтобы он не очень приближался к микрофону.

Профессор сощурился, стараясь разглядеть аппаратную.

– Понял, – сказал он.

Ирина погасила о пепельницу свою сигарету. Сделала глоток. Длинные пальцы на серебристом стакане. Красные губы, белые зубы. Великолепная.

Интервью возобновилось с Павлова.

Сгорая от стыда, Аркадий как можно глубже забрался в самый темный угол. Если бы тень была водою, то он утопился бы в ней не задумываясь.

Телефон в будке зазвонил ровно в пять.

– Федоров слушает, – ответил Аркадий.

– Говорит Шиллер из банка «Бауэрн-Франкония». Мы с вами разговаривали утром. У вас были вопросы о фирме «ТрансКом сервисиз».

– Благодарю за звонок.

– В Мюнхене нет «ТрансКома». Ни одному местному банку эта фирма не известна. Я связывался с некоторыми государственными учреждениями. Фирма «ТрансКом» в Баварии не зарегистрирована.

– По всему видно, что вы все тщательно проверили, – сказал Аркадий.

– Думаю, что сделал за вас всю работу.

– А как насчет Бориса Бенца?

– Господин Федоров, у нас свободная страна. Вести расследование в отношении частного лица – дело непростое.

– Он не служит в «Бауэрн-Франконии»?

– Нет.

– А нет ли у вас его банковского счета?

– Нет, но если бы и был, существует тайна вкладов.

– Зарегистрирован ли он в полиции? – спросил Аркадий.

– Я сказал вам все, что мог.

– Тот, кто ложно утверждает о связи с банком, возможно, делал это не раз. Это может быть профессиональный преступник.

– Даже в Германии есть профессиональные преступники. Я не имею никакого представления, является ли таковым Бенц. Вы мне сами говорили, что, возможно, не совсем правильно поняли, что он вам сказал.

– Но теперь банк «Бауэрн-Франкония» фигурирует в отчетах консульства, – возразил Аркадий.

– Уберите его.

– Это не так просто. Контракт очень крупный. Наверняка потребуется выяснение.

– Похоже, это ваша проблема.

– По всей вероятности, Бенц предъявлял документы «Бауэрн-Франконии», содержащие финансовые обязательства банка. Он забрал бумаги с собой, но Москва будет интересоваться, почему банк теперь выходит из дела.

Голос на другом конце как можно отчетливее произнес:

– Никакого обязательства не было.

– Москва спросит, почему «Бауэрн-Франкония» больше не интересуется Бенцем. Если преступник недобросовестно впутывает в это дело банк, то почему банк не проявляет должного желания помочь разыскать его? – спросил Аркадий.

– Мы помогли всем, чем могли, – слова Шиллера звучали бы более убедительно, если бы не было его письма, адресованного Бенцу.

– В таком случае, вы не будете возражать, если мы пришлем к вам своего человека.

– Пожалуйста, присылайте. Чтобы покончить с этим делом.

– Его зовут Ренко.

Третий этаж советского консульства был полон женщин в искусно вышитых блузках и в широких юбках, украшенных яркими лентами, так что казалось, что по коридору беспорядочно катались пасхальные яйца. Если добавить, что у каждой в руках было по букету роз, то нетрудно себе представить, сколько усилий и извинений требовалось для того, чтобы преодолеть коридор.

Письменный стол Федорова стоял в окружении ведер с водой. Он оторвал голову от груды виз и прорычал, давая понять, что уже исчерпал свою дневную квоту дипломатии:

– Какого черта вам здесь надо?

– Как здесь мило, – заметил Аркадий.