Ледяная тюрьма - Кунц Дин Рей (читаем книги txt) 📗

Харри поглядел на товарища, пытаясь разобрать через льдистый туман выражение лица. И вдруг злонамеренность, читавшаяся в лице Джонсона, показалась чем-то истинным — Харри почувствовал, что это — не просто игра света, проделавшего многотрудный путь от фонариков ко льду под ногами и обратно вверх и претерпевшего многие отражения и искажения.

— Ты меня достал, Пит.

— Добро.

— Понимаю: ты мне правду сказал, ты — не тот. Но ты же сам говоришь, что нельзя мне доверять никому, даже на миг, пусть я думаю, что вот этого-то я знаю, как брата родного.

— Именно. В точности так. И эта правда про нас тоже. Нас обоих. Потому в шестую строчку списка занеси свое имя.

— Как? Мое?

— А что, тебя разве тогда с нами не было? На третьей взрывной площадке? Ты же был с нами.

— Но ведь это я нашел его. Когда мы вернулись к третьей скважине поиска ради.

— Ну да. Ты еще сам, лично, поделил площадку на участки и сказал, где кто будет искать. Потому, надо полагать, ты и мог выбрать себе тот самый участок. Чтоб наверняка знать: он умер или нет, ну, до того, как ты его «отыщешь». А Брескин смешал тебе все карты, выйдя на тебя, прежде чем ты смог нанести Брайану coup de grace [15].

У Харри перехватило на миг дыхание. Он изумленно пялился на Джонсона.

— А если ты как следует рехнулся, — продолжил Пит, — ты, чего доброго, даже и не понял, что в тебе сидит убийца.

— Ты же на самом деле не веришь, что я способен убить.

— Есть вероятность в одну миллионную. Но мне доводилось видывать выигрывавших при куда меньших шансах.

Хоть Харри и понимал, что Пит всего лишь дал ему отведать того самого лекарства, которым сам Харри так щедро потчевал Пита — мол, попробуй сам, что это такое: быть подозреваемым, — все же напряжение, ослабевшее было, вернулось и вновь стало стягивать шею и плечи.

— Знаешь, что не так у вас, у калифорнийцев?

— А то как же. Мы заставляем вас, бостонцев, почувствовать себя какими-то неполноценными, приниженными. Ведь мы так хорошо понимаем себя, так умудрены и искушены, а вы — скованны и подавлены.

— Я-то на самом деле подумал, что из-за всех этих ваших землетрясений, пожаров, оползней, селей, мятежей и убийц, совершающих свои преступления какими-то сериями, вы просто-таки не можете не быть параноиками.

Они заулыбались друг другу.

— А теперь, пожалуй, надо двигать назад. В пещеру, — произнес Харри.

Две осветительные ракеты на расстоянии в сто пятьдесят метров друг от друга парили в ночном небе, а в помощь свету с небес по основанию айсберга, там, где оно соприкасалось с морем, по блистающим ледяным утесам скользил сноп света, вырывающийся из раструба прожекторного фонаря.

Наветренная сторона айсберга не производила впечатления столь же неприступной, как уходящая по отвесу ввысь. Над ватерлинией уступами выдавались располагавшиеся друг над другом три неровных карниза. Каждый из них ниспадал по высоте на семь или чуть больше — до девяти метров, а все вместе они выступали в воздух над морем метров на шесть, на семь с половиной. Между этими огромными полками под углом к ним вырастал метров на пятнадцать, если не больше, утес, который шел в высоту, обрываясь узеньким карнизом, от которого до кромки плоской верхушки айсберга оставалось всего метров шесть, правда, эти шесть метров представляли собой вертикально уходящий в высоту гладкий обрыв.

— Видите карнизы? К ним могли бы причалить надувные плоты, — сказал Жуков, внимательно разглядывая лед через бинокль. — А по тому утесу мог бы пройти и нетренированный человек. Но не в такую погоду.

Горов вряд ли услыхал его — уж слишком зловеще завывала буря, ритмично раскачивавшая лодку, переваливавшуюся с одной высоченной волны на другую.

Море у наветренного фланга ледовой горы казалось более неистовым по сравнению с укрытой от шторма подветренной стороной. Огромные волны с размаху ударяли в основание айсберга.

Такой прибой без труда опрокинул бы среднего размера спасательную шлюпку, а если бы с «Погодина» спустили надувной плот, то его тут же море разнесло бы вдребезги. Что для такой волны резиновый плот с мотором? Да и сама субмарина, хоть и оснащенная турбинами общей мощностью в тридцать киловатт и имеющая водоизмещение, при нахождении на поверхности моря, в шесть с половиной тысяч тонн, не без труда удерживала заданный курс. Нос судна то и дело уходил под воду, а когда его удавалось задрать вновь, лодка со стороны походила на страшного зверя, воюющего с плавуном или зыбучими песками. Волны с яростью набрасывались на надстройку над палубой, отдаваясь затяжными судорогами в обшивке корпуса, взрывались у кромок крыла, заливая мостик и поднимаясь фонтанами, достававшими до головы капитана. На мужчинах, что находились на мостике, были, казалось, ледяные доспехи: покрытые наледью сапоги, расцвеченные изморозью брюки, сплошные чешуйки и плитки льда на куртках.

Свирепый ветер, судя по показаниям анемометра, установленного на мостике, прогонял воздух со скоростью в тридцать два метра в секунду, а отдельные порывы удваивали эту цифру или хотя бы увеличивали ее в полтора раза. Снежная картечь неистовствовала, как громадный рой диких пчел; эти холодные насекомые так свирепо жалили лицо Горова, что у того слезились глаза.

— Обойдем айсберг вокруг и вернемся на подветренную сторону, — силясь докричаться до стоявших буквально плечом к плечу своих подчиненных, еле умещавшихся на тесном мостике, скомандовал капитан.

Он слишком живо представлял уходящий на тридцать метров ввысь обелиск, ожидавший их с той стороны айсберга, но выбирать было не из чего. Наветренная сторона горы вообще не была доступна.

— На другую сторону — и потом что? — спросил Жуков.

Горов заколебался в раздумье.

— Ну, может, удастся канат на верхушку закинуть. Человек по канату туда взберется. Зацепимся, страховочный батут натянем.

— Канат? Забросить на верхушку? — Жуков не верил в успех затеи. Он склонился к капитану, вплотную приблизив свое лицо к уху Горова, чтобы поделиться своими сомнениями: — Ладно, пусть это получится, пусть за лед удастся зацепиться, пускай. Может быть, это и мыслимо. Но не забывайте: это задача о двух подвижных телах. И айсберг, и наше судно не стоят на месте.

— Положение отчаянное. Может, и получится — с перепугу. Не знаю. Попробовать надо. Есть время, есть место, осталось только начать.

Если бы несколько человек, оснащенные всем нужным снаряжением, оказались бы каким-то образом — с помощью страховочного бакена, скажем — перенесены с подлодки на верхушку айсберга, то остальное — дело техники: они, например, смогли бы заложить заряд и, взорвав его, создать уютную бухту, в которую сумели бы пробраться надувные спасательные плоты. А там мыслимо и закинуть канат на верхушку айсберга. А имея натянутый канат, спускаться с ледовой горы было бы не труднее, чем мухе ползать по вертикальной стенке.

Жуков посмотрел на часы.

— Три с половиной часа! — прокричал он, перекрывая ветер, дувший так, словно конец света уже наступил.

— Очистить мостик! — скомандовал Горов. И затем запустил тревожную сигнализацию режима погружения.

Когда минуту спустя он добрался до рубки управления, первое, что он услышал, были слова мичмана:

— Зеленый на борту!

Жуков и Семичастный уже ушли в свои каюты, чтобы переодеться в сухое.

Сходя с бронированной башенки по лестнице, капитан стряхивал со ступенек хрупкие нашлепки льда и был остановлен офицером, руководившим погружением.

— Капитан?

— Я иду переодеваться. Погрузите лодку на двадцать три метра и верните ее в тень подветренной стороны айсберга.

— Слушаюсь.

— Я буду минут через десять.

— Есть.

В своей каюте, уже скинув промерзшие и промокшие полярные одежды и облачившись в сухую флотскую форму, Горов присел на краешек стула возле письменного стола и дотронулся до фотографии сына. Все на снимке смеялись: гармонист, сам Горов и маленький Никки. Но самая лучезарная улыбка была у малыша: он улыбался от всей души. Одной ручонкой он вцепился в ладонь отца. В другой руке мальчик держал рожок ванильного мороженого, которым перепачкал верхнюю губу. Пышные, развевающиеся на ветру золотые волосы. Сколько радости и любви в этом снимке! Дитя всегда освещает жизнь светлым и добрым сиянием.