Войны мафии - Уоллер Лесли (мир бесплатных книг TXT) 📗
Той Америки уже нет... Американцы, которым за пятьдесят, знают, какие огорчительные перемены произошли в стране... Америка морально обособленных людей уже не озабочена углублением культуры или большей ответственностью, чем та, что насаждается массовой индустрией развлечений... В современной жизни слишком много «забавного».
Вот что еще могут припомнить те, кому за пятьдесят, — то была Америка замаскированного лицемерия, насаждаемого родителями. Сегодня родители принимают участие в обсуждении, скажем, как заставить «Синий крест» оплатить аборт. Они и их дети — соучастники в «забавах».
«Забавой» во времена Дж. П. Моргана считалось групповое изнасилование черных женщин. Сегодня — белых. Та же моральная пустота, минус замаскированное лицемерие родителей, потому острее воспринимаемая. Как говорит Джордж Сантаяна: «Все это — как будто вас ткнули носом в собственное дерьмо».
Улыбаясь некоторым оборотам речи Никки, а также Сантаяны, Шан Лао позвонил в аэропорт. Он заказал себе билет на имя Чарльза Ли. Потом связался с Бакстером Чоем и поручил нанять телохранителей для полета и последующей поездки в Манхэттен из аэропорта Ла-Гардия.
Шан попытался расслабиться. Пора открыть Никки правду о его семье. Нужно «причастить» парня, если он, Шан, надеется, что когда-нибудь Никки станет Номером Два. Он сделает это тем же способом, каким тренируют охотничьих собак, «первая кровь». Формула Сантаяны применима для любых телесных выделений. Сунь человека носом в кровь — и он приучится чуять ее издалека.
Шан взял шариковую ручку с эмблемой отеля и блокнот. В дни юности он учился писать тушью и кисточкой каллиграфа. Но это не документ, просто заметки на память для завтрашнего разговора с Никки.
«Лицемерие родителей, — написал Шан, — никогда не позволит построить прочные, плодотворные отношения с детьми. Поэтому дети должны знать правду — о семье, об отце и о том, чего он ждет от своего сына».
Шан снисходительно усмехнулся, глядя на блеклые голубые линии, оставленные шариковой ручкой. Густая черная индийская тушь больше подошла бы ему. А если вспомнить, какой путь открывается перед Никки, — густая темная красная кровь.
Глава 30
— Давайте взглянем на это иначе, — говорила Эйлин. — Мы хотим посадить за стол защиты одиннадцать проституток. Шестерым из них за сорок. Одной под пятьдесят. Все умирают от СПИДа. У двух, кроме этого, новый, устойчивый к пенициллину сифилис. Три страдают анальным недержанием, трещинами и разрывами, вызванными содомией. Одна скорее всего умрет еще до предварительного слушания. Только у одной грамотная речь. Три негритянки. Четыре выглядят настолько отталкивающе, что без косметики похожи на больных проказой. Семерых уже привлекали в суду. Пятерых задерживали за нарушение приличий, азартные игры, кражи в магазинах. Их били, грабили, связывали, пинали, мучили, душили, топтали ногами, жгли сигаретами, насиловали, выбрасывали из машины на ходу. И это — обычные клиенты. Кроме того, много раз их насиловали полицейские, принуждали к содомии мужчины с экстраординарными размерами пениса. Двух выбрасывали из окна со второго этажа. На всех скопом — двадцать восемь сломанных ног и лодыжек, сорок одна рука и запястье. Раздробленные пальцы на руках и ногах не в счет, это обычная «забава» полицейских. Девять сделали по нескольку абортов, у пятерых есть дети, но они их никогда не видели. У одной — степень магистра. Еще одна — бывшая певица, меццо-сопрано из хора «Метрополитен-Опера». Десять — законченные алкоголички. Шесть курят крэк, четыре предпочитают героин. — Эйлин остановилась, чтобы перевести дух. — Поставьте себя на место присяжных. Вы бы поверили хоть единому их слову? Согласились бы просто находиться с ними в одном помещении?
Уинфилд несколько минут сидела молча. Потом произнесла:
— Опишите мне состав типичного жюри присяжных.
Эйлин грузно пошевелилась в кресле — она была уже на шестом месяце беременности.
— В штате Нью-Йорк семь из двенадцати негры или латиноамериканцы. Для нас главной проблемой будут мужчины-присяжные, пользующиеся услугами проституток, — они захотят наказать нашу клиентку. Мы называем это «синдром Джека Потрошителя». Вторая опасная категория — женщины, у которых матери или сестры — проститутки. Они тоже будут настроены против нашей клиентки. Третья категория — присяжные, связанные с организованной преступностью.
— Им можно будет дать отвод.
Эйлин поморщилась.
— Нельзя быть такой наивной, Уинфилд. По крайней мере, не с вашей семьей. В настоящее время организованная преступность — главный наниматель рабочей силы в Америке, на предприятиях мафии занято от восемнадцати до двадцати процентов трудоспособного населения. Наша работа — выяснить всю подноготную предполагаемых присяжных. Это стоит дорого.
— Это еще не вся работа.
— Уинфилд, эти женщины — парии. Они поставляют самые непроизносимые услуги, которых требует от женщины наше общество. Никто не захочет выйти вперед и сказать: «Когда-то это было вполне благопристойное человеческое существо». Ни доктор, ни священник, ни работник социального обеспечения. Никто.
Несколько минут они молча обдумывали сказанное. Потом Уинфилд вздохнула:
— Никто в зале суда им не поверит.
— Если мы хотим, чтобы ваша приятельница Леона Кэйн посадила на скамью подсудимых Винса Риччи, у меня в запасе должно быть что-нибудь получше. Иначе суд свалит все на бедного доктора Баттипаглиа. — На этот раз молчание затянулось. Наконец Эйлин горестно вздохнула. — Только сейчас я сознаю, в какой степени надеялась на его показания. Ох, мне нет нужды объяснять вам, какая скользкая змея ваш кузен Винс.
— Действительно, не стоит.
— Винс и Баз теперь сиамские близнецы. Как родные братья. Будущие папочки. Полное взаимопонимание. Баз удостоен занесения в их так называемый «хай-роллер» — особый список; теперь в любом казино мира к его услугам дамский эскорт и на тысячу долларов фишек в кредит.
Эйлин угрюмо пригладила рукой свои черные волосы.
— Вчера я проверила наш общий счет. Винс убивает нас. — Она умолкла. Уинфилд боялась поднять на нее глаза. Эйлин продолжила: — У нас долга на восемьдесят тысяч, мы истекаем кровью. Баз так редко бывает в городе, что другие врачи перестали рекомендовать его своим пациенткам. Сегодня утром я попыталась поговорить с ним серьезно. Он ударился в слезы.
— Еще одна победа Винса.
Эйлин кивнула.
— Винс потрясающий комбинатор. Ленора сказала мне, что сейчас он признает ее человеком, потому что внутриутробная диагностика подтвердила — она ждет мальчика. Это на время делает ее саму мужчиной. — Эйлин замолчала и поерзала в кресле. — Как дела у Банни?
— Примерно так же, как и у вас: тошнит по утрам, немножко шевелится... Теперь ее переполняют сомнения, хотя для аборта слишком большой срок. От Никки никакого толку — они с отцом вытанцовывают какой-то мерзкий гавот друг с другом. Банни полностью деморализована и безнадежно мечтает, чтобы не было поздно сыграть назад.
— Вовсе не поздно, — умирающим голосом сказала Эйлин. — Сложно, но Баз говорил, что это вполне осуществимо.
— И он бы взялся?..
— Для меня — нет. Может быть, вообще не взялся бы. Но кто-то другой возьмется. В штате Нью-Йорк закон разрешает это до двадцати четырех недель.
Уинфилд скривилась.
— Постараюсь не забывать о пилюлях до менопаузы. Снова нависла тишина.
— Запомните одно, Уинфилд: я не отказываюсь от этого дела.
Уинфилд молчала, поэтому Эйлин настойчиво продолжила:
— Вы так уверены, что устрашающий трюк Винса с доктором Баттипаглиа полностью вывел меня из игры?
— Разве нет?
— Постарайтесь воздержаться от оскорблений. Нет!
— Отлично! — произнесла Уинфилд. — Тогда — настала очередь Леноры вступить в игру.
— Ленора? Она также деморализована беременностью, как и я.
— Не совсем. Я думаю, настало время задать ей кое-какие вопросы.
— Уинфилд, вы не представляете себе, как сложно в таком состоянии сосредоточиться на чем-нибудь еще, кроме собственной утробы.
