Огонь подобный солнцу - Бонд (1) Майкл (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Рядом кто-то скулил. Он зажег спичку. За прутьями клетки он увидел обезьян, жавшихся друг к другу в воде, доходившей им до ляжек. При свете спички их глаза сверкнули Рубинами. В центре клетки маленькая обезьянка цеплялась, как он понял, за труп взрослой обезьяны, темневшей на середине клетки. «Возьмите ее, – прошептал он им. – Возьмите малышку!»
Из других клеток вновь донесся до него громкий звук и плеск слоновьих испражнений. От каждого покачивания судна вода в трюме накатывалась волнами на обезьянку, накрывала ее с головой и отрывала от трупа. Каждый раз она с визгом шлепала по воде и, нащупав труп, вновь карабкалась на него. Коэн стукнул руками по прутьям, но замок не поддавался. Он вернулся к своему стулу и вырвал из парусины одну из распорок. Подойдя к клетке, он просунул ее между прутьев. Обезьяны завизжали. Малышке никак не удавалось держать голову над водой, ее вновь смывало с трупа, но она опять карабкалась назад. «Вот, – прошипел Коэн. – Держи!»
Обезьянка, нащупав труп, в очередной раз забралась на него. Коэн протянул распорку. Спичка упала в воду. Распорка ткнула обезьянку в ребра; взвизгнув, она спрыгнула с трупа, отчаянно колотя по воде своими крошечными лапками и широко разевая рот. Просовывая на ощупь распорку, Коэн бросил ее, чтобы зажечь другую спичку. Обезьянка скрылась под водой в футе от трупа: волна захлестнула ее. "Держите ее! – закричал Коэн другим обезьянам. Он забарабанил кулаками по прутьям, поднял распорку, бросил ее, но она, не долетев, утонула. Спичка погасла. "Хозяин, – позвал Коэн, тряся клетку. Он опять зажег спичку. Труп тихо покачивался на воде; другие обезьяны, сидя по бокам клетки, смотрели на него, их глаза поблескивали темно-красным цветом.
Вытащив свой стул из-под воды, он сел. Его кулаки горели от ударов по прутьям. Вокруг разнесся смех обезьян. «Они ее поймали», – подумал он и уснул.
Перед ним вверх ногами спускался огромный паук, его коричневые лапы, извиваясь, шевелились на фоне оранжевого брюха. Что-то коснулось его плеча, и он подпрыгнул от боли. Шипя и раскачиваясь, паук подбирался к нему.
Чья-то рука осторожно потрясла его. Какие-то другие коричневые ноги, обвив оранжевое паучье брюхо, содрали с него шкуру. Шкура упала Коэну на колени. Тело под шкурой было тоже оранжевым, но светлее и зубчатым. Ноги разорвали его и поднесли кусочек ему ко рту.
Его губы вдруг почувствовали сладость апельсина и брызги сока. На него смотрело лицо хозяина.
– Ты говорил сам с собой, – сказал он. Отломив еще дольку, он запихнул ее Коэну в рот.
Время то шло, то останавливалось; разобрать было невозможно. Казалось, он вновь и вновь видел один и тот же сон: Сильвия, повернув голову, смотрела на него, у нее в руке был апельсин, часть лица была скрыта темными волосами. Она спрашивала: «T'en veux plus?» Но, как только он собирался ответить, сон исчезал, и он так и не знал, что бы он ответил. «Может, мне только приснилось, что я видел этот сон много раз, а на самом деле это было лишь однажды. Я схожу с ума, начинаю забывать то, что видел во сне».
Еще дважды он, шлепая по воде, подходил к раковине попить и множество раз вновь присаживался в углу у клетки со слонами. Его постоянно будил хохот обезьян, не давая вспомнить то, что ему нужно.
Донеслись голоса, раздался топот ног по воде. Арабы столпились у двери, негромко болтали женщины. Гул вибрации судна стих. Он пересек трюм и стал подниматься за последним арабом по крутой лестнице к яркому прямоугольнику, оказавшемуся дверью, выходившей к трапу, за которым показалась блестящая голубизна Марселя.
Прислонившись к фонарному столбу в конце причала, он пересчитал остававшиеся у него деньги. От того, что ему дал полковник, осталось пятьдесят три франка; еще ненужные теперь уже динары, всученные ему Хассимом через стойку бара в «Елисейских полях», и несколько сантимов. Потрясающе, какими незначительными казались когда-то эти сантимы – плоские, невесомые кусочки олова, – как бы молча подтверждавшие свою бесполезность. Теперь эта маленькая горстка у него в руке обрела вес. «Свобода, равенство, братство» – было написано на них.
Канбьер, прямая как пушечный ствол улица, вела от старого порта строго на север. В первом переулке был открытый рынок. Он выбрал банан.
– Пятнадцать сантимов, – сказала женщина в платке. Он положил его обратно. – И прихвати с собой своих тараканов, – крикнула она вслед.
На другой улице в арабском магазине он купил два банана за десять сантимов и, присев на корточки, с жадностью проглотил их.
– Где тут какая-нибудь дешевая гостиница? – спросил он хозяина магазина.
– Французская или арабская?
– Чтобы было где поспать.
– Улица Тюбанов, через два квартала отсюда. Если окажетесь на Провиданс, – крикнул вдогонку араб, – значит, прошли мимо.
Мрачные фасады домов на улице Тюбанов выходили на узкий тротуар; в сточных канавах шуршала бумага. Какая-то старуха выметала веником на улицу блестевшие осколки стекла.
– Доброе утро, бабушка, – сказал он. – Вы не знаете, кто тут сдает дешевую комнату?
Она посмотрела на него снизу вверх, не выпуская веника из крючковатых пальцев. На ее подбородке торчала бородавка размером с наперсток.
– Ты мне не внук. Его не встретишь на этой улице среди шлюх и арабов, и от него не несет дохлой рыбой. Убирайся! – Она потрясла веником.
– Если ваш внук так же исходит дерьмом, то он наверняка похож на вас.
Коэн со смехом увернулся от вонючего веника. Пройдя дальше по улице, он увидел кусок картона, болтавшегося в окне: «Chambre meublee – a tout confort». Дверь открыла худощавая женщина в черном.
– Сколько стоит комната со всеми удобствами?
– Десять франков в день, пятьдесят в неделю. Чтобы добраться до номера, понадобилось с риском для жизни миновать четыре лестничных пролета. Перила выглядели соблазнительно, но не внушали доверия, ступени с окантованными жестью краями ходили под ногами ходуном. Дверь, судя по всему, была недавно проломлена, и к ней наискосок были приколочены три доски.
Комната имела Г-образную форму; в ней стояли кровать, комод и приделанная между ними разбитая раковина. Сквозь паутину в окне с четырьмя стеклами на потрескавшуюся фанеру комода падал свет. Матрац был рваный и покрытый пятнами.
– А где одеяла?
– Залог – десять франков за каждое. Он попробовал открыть кран. Потекла коричневатая вода.
– Это не питьевая. Я приношу по бутылке каждый день, – сказала хозяйка, указывая на пыльную бутылку из-под вина, валявшуюся на полу возле кровати. – За каждую дополнительную бутылку по пять сантимов.
– Я поселюсь здесь на неделю, если вы забросите сюда одеяла.
– У вас есть документы? Вы не похожи на француза. Вы должны зарегистрироваться внизу. В комнате никакой еды. Туалет в коридоре. Туалетной бумагой не пользоваться – от нее засоряется унитаз. И никаких драк.
– Поверьте, мне не с кем драться.
– Я не верю никому, кто так говорит. Он проснулся в сумерках, в голове стучало от голода и жара. Опустошив бутылку с водой, он включил свет и смотрел на облупившуюся краску. Через окно с улицы долетал шум голосов и машин. С запада, окрашенного багрянцем заката, сквозь разбитое стекло туалета до него долетал звон вечерних колоколов.
«Что же я видел во сне? Господи, очутиться бы сейчас в Монтане. Апрель, снег сошел с обращенных к югу лугов Тобако Руте, с них сбегают быстрые, переливающиеся всеми цветами радуги холодные ручьи. Появляется первая блестящая трава, молодая зелень пробивается на верхушках деревьев, разворачиваются нежные листики осины, ивы уже одеты в листву, вдоль ручьев величественно, как индейцы племени „черноногих“, стоят тополя с зелеными макушками, лоси щиплют ярко-зеленую траву на проталинах, слышен легкий частый топот койотов по прошлогодней листве».
Он посмотрел в окно. «Монтана – это безмолвие. Право на тишину принадлежит не человеку, оно целиком и полностью является неотъемлемой частью жизни природы. Еще и поэтому я уехал из Монтаны: я не мог смотреть, как она гибнет. Я уже не мог вернуться туда, где в прохладе высоких сосен мы гонялись за солнечно-золотистыми лосями и где теперь на месте спиленных деревьев остались одни пни и обожженная солнцем, изрытая бульдозерами земля. А сенаторы, конгрессмены, лесничие и лесорубы делят национальное лесное богатство, как наркомафия сферы влияния в Бронксе... Когда-то Монтана была щедрым даром Господа всему миру, Его самым ценным и любимым украшением... Почему же мир такой? Нет, почему мы, люди, такие, какие есть? Когда же мы станем другими?»
