Нетопырь - Несбё Ю (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
— Н-наконец-то меня перестали спрашивать и д-докапываться, как все это было. Тут ц-целый день вертелись журналисты, — сказал он. — И еще ваши эксперты. Н-но они просто работали и нас не т-трогали.
— Да, работа у них еще та.
— Д-да уж. Ночью не мог заснуть. Потом жена д-дала мне снотворного. Никому такого не пожелаешь. Но вы-то люди привычные, а мы…
— Ну, то, что случилось здесь, и мы видим не каждый день.
— Н-не знаю, смогу ли я теперь войти в ту комнату.
— Ничего, оклемаешься.
— Д-да нет. Я уже д-даже реквизиторской ее не называю. Просто «т-та комната».
— Время лечит, — утешил его Харри. — Уж я-то знаю.
— Н-надеюсь, констебль.
— Зови меня Харри.
— Кофе, Харри?
Харри кивнул и положил на стол связку ключей.
— Вижу, — сказал охранник. — Эту связку брал Рехтнагель. Я п-подумал, что это до до-добра не до-доведет, надо будет заменить все замки. Где вы их нашли?
— Дома у Отто Рехтнагеля.
— Как? Он же вчера открывал ими гардеробную…
— Я полагаю, за сценой были не только актеры.
— А-а. Сейчас посмотрим. Осветитель, двое рабочих сцены и звукооператор. Н-ни гримеров, н-ни костюмеров — на это нет средств. Да, это все. Во время представления т-тут были только рабочие сцены и актеры. Ну и я.
— И больше никого?
— Никого, — серьезно ответил охранник.
— Сюда можно пройти другим путем, кроме как через заднюю или боковую дверь?
— Ну, есть обходной путь через галерею. Вчера галерея была закрыта, но д-дверь оставили открытой, потому что там сидел осветитель. Поговори с ним.
Огромные глаза осветителя были выпучены, как у глубоководной рыбы, которую вытащили из воды.
— Погодите. До перерыва там сидел парень. Если мы знаем, что аншлага не будет, то билеты продаем только в партер. Но он мог там сидеть — галерею же не запирают, хотя билет у него в партер. Он сидел один в заднем ряду. Помню, я еще удивился, что он сел так далеко от сцены. Света было мало, но я его видел. А когда я вернулся, он, как я сказал, уже ушел.
— Мог он попасть за сцену через ту же дверь, что и вы?
— Хм… — почесал затылок осветитель. — Думаю, да. Если он прошел прямо в реквизиторскую, его могли и не заметить. Сейчас мне кажется, что-то с ним было не так. М-да. Да, что-то не сходилось, я заметил…
— Значит, так, — сказал Харри. — Все это хорошо. Сейчас я покажу вам фотографию…
— Я помню, что тот человек…
— …но сначала, — прервал его Харри, — мне хочется показать вам того, кого вы могли видеть вчера. Когда вы увидите фотографию, не раздумывайте, говорите первое, что придет в голову. Потом можете передумать. Я просто хочу увидеть вашу первую реакцию. Хорошо?
— Хорошо. — Осветитель еще сильнее вытаращил глаза и стал похож на лягушку. — Я готов.
Харри показал ему фотографию.
— Это он, — быстро квакнул человек-лягушка.
— Подумайте теперь хорошенько, — попросил Харри.
— Все верно. Ведь я это и хотел сказать, констебль. Тот человек был черный. Абориген. Это он!
Харри устал. День был долгим, и Харри старался не думать о том, как он закончится. Когда он вошел в прозекторскую, то в свете больших ламп увидел плотную, коренастую фигуру доктора Энгельзона, склонившегося над столом, на котором лежало тело толстой женщины. Харри больше не мог смотреть на толстых женщин и попросил помощника сообщить доктору, что пришел Хоули, который ему звонил.
Недовольная физиономия Энгельзона наводила на мысли о «чокнутом профессоре». Редкие волосы торчали во все стороны, а светлые кустики бороды росли как придется на розовом поросячьем лице.
— Да?
Харри понял, что доктор забыл про телефонный разговор, хотя прошло не больше двух часов.
— Меня зовут Харри Хоули, я звонил вам — узнать о предварительных результатах вскрытия Эндрю Кенсингтона.
Хотя в комнате было полно других запахов, Харри безошибочно выделил запах джина.
— Ах да. Конечно. Кенсингтон. Печально. Мы с ним славно болтали. Когда он был жив, естественно. А сейчас лежит в шкафу — и не поговоришь.
Энгельзон показал большим пальцем за спину.
— Да уж, доктор. Что вы выяснили?
— Послушайте, мистер… как вас там?.. да, Хоули. У нас тут куча трупов, и всем хочется поскорее. Не трупам, естественно, а полицейским. Но есть очередь. Таков порядок, исключений мы не делаем, понимаете? Но сегодня позвонил Маккормак, большая шишка, и сказал, что это самоубийство надо изучить в первую очередь. Я не успел у него спросить, но может, вы мне ответите, мистер Хоган: что это в Кенсингтоне такого особенного?
Он презрительно вскинул голову и обдал Харри ароматом джина.
— Это вы лучше скажите, доктор. Есть в нем что-то особенное?
— Особенное! Что вы имеете в виду? У него нет ни деревянной ноги, ни запасной пары легких, ни сосков на спине.
Усталость. Меньше всего Харри хотел сейчас препираться с пьяным патологоанатомом, который вздумал качать права, потому что задето его самолюбие. А у специалистов самолюбие особенно уязвимо.
— Есть ли что-нибудь… необычное? — уточнил Харри.
Энгельзон посмотрел на него мутноватыми глазами.
— Нет, — сказал он. — Ничего необычного. Все обычное.
Доктор продолжал смотреть на него, покачивая головой. Харри понял, что это еще не все. Просто сценическая пауза, которая пьяному казалась не такой затянутой, как трезвому.
— У нас тут обычно, — наконец заговорил доктор, — трупы напичканы наркотиками. В данном случае — героином. Необычно, что он полицейский. Но насколько необычно — не знаю. Полицейские к нам на стол попадают редко.
— Причина смерти?
— Разве не вы его обнаружили? Отчего, по-вашему, умирают, вися в петле под потолком? От коклюша?
Внутри уже все бурлило, но Харри пока сдерживался.
— То есть умер он от недостатка кислорода, а не от передозировки?
— Пять баллов, Хоган.
— Хорошо. Следующий вопрос: время смерти?
— Предположительно между полуночью и двумя ночи.
— А поточнее?
— Вам полегчает, если я скажу: «четыре минуты второго»? — Лицо доктора еще больше побагровело.
Харри несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
— Извините, если я говорю… если кажусь бестактным, доктор, мой английский не всегда…
— …такой, каким должен быть, — договорил за него Энгельзон.
— Именно. У вас конечно же много дел, доктор, я больше не буду вас отвлекать, просто напомню, что Маккормак просил вас направить отчет о вскрытии не обычным путем, а лично ему.
— Не волнуйтесь. На этот счет инструкция ясна, Хорган. Передавайте привет Маккормаку.
Низенький чокнутый профессор стоял перед Харри, широко расставив ноги и самоуверенно скрестив руки на груди. Его глаза воинственно блестели.
— Инструкция? Не знаю, как к ним относятся в полиции Сиднея, но там, откуда я приехал, инструкциям следуют, когда начальство ничего не оговаривает особо, — пояснил Харри.
— Не надо, Хорган. У вас, очевидно, не слыхали о профессиональной этике. Значит, и толковать не о чем. Давайте на этом и распрощаемся, мистер Хорган.
Харри не двигался.
— Или вы полагаете иначе? — нетерпеливо спросил Энгельзон.
Перед Харри стоял человек, который думал, что ему нечего терять. Спившийся посредственный патологоанатом средних лет, уже без надежды на повышение и потому обнаглевший. Да и что они могли с ним поделать? Харри только что пережил самый долгий и ужасный вечер в своей жизни. Хватит. Он схватил доктора за грудки и приподнял.
Халат затрещал по швам.
— Как я полагаю? Полагаю, надо взять у вас кровь на анализ, а потом уже говорить об этике, доктор Энгельзон. Полагаю, найдутся многие, кто подтвердит, что вскрытие Ингер Холтер вы проводили в нетрезвом состоянии. Потом, полагаю, надо будет поговорить с теми, кто наслышан о вашей профессиональной этике и может выгнать вас с этой работы с таким треском, что больше вас никуда не возьмут. Как вы полагаете, доктор Энгельзон? И что вы теперь думаете о моем английском?
