Шпион федерального значения - Ильин Андрей (читать книги без txt) 📗
Потому что Аслан делал все то же самое, что делали «духи», — он воевал против федералов, он ходил в рейды, ставил фугасы и убивал русских военнослужащих… Аслан Салаев — не он! Потому что он не был Асланом Салаевым! И не был дезертировавшим из части контрактником Степаном Емельяновым, с чьими документами он сюда пришел и под чьим именем жил до того, как стал «духом». Он не был «чехом» и не был предателем — он был Сергеем Алексеевичем Матушкиным. «Тромбоном»…
У которого уже почти не осталось сил все это терпеть…
Вчера в лагерь притащили пятерых русских солдат и двух пожилых чеченцев. Про чеченцев сказали, что это предатели, которые служат русским. Пленников построили и долго, распаляя присутствующих, объясняли, что они захватчики, ненавидящие чеченский народ и желающие ему зла.
«Захватчики» были мальчишками. Они стояли рядком, привычно выстроившись в линию и подровняв носочки. Стояли, опустив плечи и понурив головы. У одного из них голова и плечи ритмично вздрагивали, потому что он беззвучно плакал и по его щекам, оставляя грязные борозды, текли слезы.
Всех их взяли на «мародерке», когда они, самовольно покинув часть, шарили в полуразрушенных чеченских домах, чтобы найти что-нибудь, что можно продать на базаре. Скорее всего они хотели купить водки. Но может быть — хлеба.
На эту деревню их навел базарный торговец, который распалил их, рассказав, что там должно быть много ценностей, которые он с удовольствием обменяет на еду, сигареты и водку. И еще он сказал, что никаких боевиков там нет и быть не может. Той же ночью пацаны сорвались в самоход, надеясь разжиться деньгами.
Но их уже ждали…
Они даже не успели ничего понять — на них набросились со всех сторон, вырвали оружие и уронили на землю. Одного из них — такого же, как они, срочника, но сержанта — прикончили сразу. Чтобы остальные не дергались. Его повернули на живот, подсунули под шею кинжал и, удерживая за волосы и оттягивая голову, что было сил резанули вверх. Он даже крикнуть не успел… Его голову отделили от шеи и подняли вверх. Его глаза еще не закрылись, еще смотрели, ещё полны были ужаса. Его тело, лишенное головы, еще несколько секунд дергалось, стуча руками и ногами о землю.
После этого русские не сопротивлялись. Они выстроились друг за другом и пошли туда, куда им указывали, даже не пытаясь сбежать.
Они были не готовы к такой жестокости, они всего лишь хотели разжиться деньгами, чтобы выпить и купить курева, они не ожидали, что им будут отрезать головы…
Теперь они стояли шеренгой, вокруг них — спереди, сзади и с боков толпились чеченцы, а перед ними вышагивал свирепого вида боевик, который захватил их и не убил лишь потому, что за живых пленных ему обещали заплатить вдвое больше, чем за мертвых.
Он расхаживал туда-сюда, рисуясь и гордясь собой, и что-то кричал по-чеченски. Но и по-русски тоже.
— Ты убивал?.. Скажи, ты убивал чеченцев? — кричал он.
— Нет, нет! — испуганно мотал головой солдат, к которому он обращался.
— Врешь, ты убивал! — орал, выпучивая глаза, чеченец, размахивая перед его глазами остро заточенным кинжалом. — Скажи, что убивал! Ну, говори!
Но солдат лишь ожесточенно мотал головой. Наверное, он даже не очень понимал, о чем его спрашивают, потому что не отрываясь смотрел на кинжал.
Солдат трусил, и это нравилось боевику. Нравилось, что его боятся, что он в центре внимания и что такой герой.
Распалив себя до нужной кондиции, боевик оскалился и полоснул бритвенно заточенным лезвием по лицу пленника. Распластанная надвое кожа разошлась в стороны, и из раны густо потекла кровь.
Солдат взвизгнул. Как щенок, которому наступили на лапу.
— Ты убивал? Да? — повторил вопрос «дух», прижав холодный клинок к его шее.
У пленника глаза полезли из орбит.
— Да, да, убивал, — прошептал он посиневшими губами. — Я убивал…
Боевик расплылся в довольной улыбке.
— Вот видите, он признался. Он убивал наших братьев и сестер! Все они убивали!..
На проверке настояли эксперты. Теперь они стояли в стороне, делая вид, что все это их не касается, но на самом деле внимательно наблюдали за реакциями присутствующих и снимали их на пленку.
Диверсанты должны проходить через кровь, хотя бы для того, чтобы не переметнуться на сторону врага, чтобы знать, что их там не примут…
— Они убивают наших братьев и сестер, и мы тоже должны убивать их!.. — разглагольствовал боевик.
Все одобрительно смотрели на него и поддерживали его криками. И Сергей Матушкин смотрел. И тоже кричал… Одобрительно… Хотя хотел убить его. Но еще больше, чем его, хотел убить пленников, сам убить, полоснув вдоль строя из автомата, чтобы прекратить издевательство над ними, чтобы они не мучились. Он не мог смотреть на их унижение, на то, как они, надеясь, что им сохранят жизнь, пресмыкаются перед своими палачами. Кроме, может быть, одного…
Он готов был убить их из милосердия и сострадания, потому что ничем другим помочь был не в состоянии.
Но Аслан Салаев не мог никого убить раньше, чем ему позволят это сделать. Он не мог выйти из роли, чтобы не встать рядом с ними, он должен был быть как все и, как все, должен был получать от всего этого удовольствие! Чеченцы обожают такие, замешенные на крови, спектакли. И он — должен обожать!
Он должен ухмыляться, должен смеяться над грубыми, унижающими солдат шутками, должен поддерживать палачей и издеваться над пленниками. Как все остальные, хотя ему хотелось только одного — стрелять!..
— Ну что, вояки, хотите жить? — крикнул боевик. — Кто хочет жить — шаг вперед.
Солдаты на мгновение замерли в нерешительности, боясь выказать свою трусость, но потом кто-то один, первый, сделал робкий шаг вперед. И все другие, торопясь, тоже сделали.
Кроме одного.
Чеченцы довольно заржали.
Русские не были мужчинами, были шакалами и трусами. У одного из русских, паря, расползалось по штанам мокрое пятно. Они даже не умели умереть так, как умею г умирать чеченцы.
— Кто хочет жить, пусть встанет на колени и молит о пощаде! Тогда, может быть, мы его пожалеем.
Пацаны опустились на колени.
Кроме одного.
Тот один стоял, злобно глядя на чеченцев, и тихо, но страшно матерился. Он материл «чехов» и материл своих молящих о пощаде товарищей.
— Встаньте, падлы! — хрипло выговаривал он. — Встаньте! Не позорьтесь! Они все равно нас прикончат!
Этот боец очень сильно портил общую картину. Его пнули в живот, и он, хрипя и хватая ртом воздух, завалился на бок. Но ему не позволили лежать, его сгребли в охапку, рывком подняли и поставили на колени. Как остальных. Они все должны были стоять на коленях и просить пощады.
— Ну — я слушаю!
— Пожалуйста, не убивайте меня, я вас прошу, не убивайте!.. — бормотали, всхлипывали, плакали пленные русские солдаты, вымаливая себе жизнь. И чем больше молили, тем сильнее надеялись, тем униженней просили, теряя свое человеческое достоинство.
Все — просили. Один — нет!
Непокорного солдата поставили на колени, но не заставили замолчать. В жизни есть, может быть, единственный, и не у всех, момент, когда человек перестает бояться, когда он уже смирился с близким концом, уже простился со своей жизнью и все ему трын-трава. И чем больше таких бить, тем больше они злобятся.
— Суки черномазые! Падлы… — шептал, ругался солдат. — Все равно всех вас замочат!
И что-то про их мать, про отца и про них самих!..
И еще двое пленников не молили о пощаде — приведенные вместе с русскими чеченцы. Они лучше русских понимали своих соплеменников, знали, что рассчитывать на пощаду им не приходится. Чеченцы не жалеют своих врагов, потому что знают, что те их, случись им спастись, тоже не помилуют. У чеченцев с чеченцами свои разборки…
Они не просили о пощаде, но, в отличие от русского, не крыли по матери своих палачей, потому что это были их соплеменники. Они просто молча ожидали смерти.
— Наши все равно придут и всех вас кончат! — грозил солдат. — Что, падлы, — герои, да? А Сталин вас всех, как баранов…
