Суть вещи - Алексина Алена (бесплатные книги онлайн без регистрации txt, fb2) 📗
Двум ее одноклассникам вручают золотые медали, шестерым – серебряные. Лиза тоже хотела бы получить медаль, но ей не положено – учительница по русскому едва натянула Лизе тройку. Лиза, хихикая, представляет, как Вера Александровна, побагровев от натуги, вдевает длинные Лизины ноги в эту свою тройку, как в бабушкины трико, прямо поверх Лизиных брюк, тянет и тянет ее вверх, а потом, уже у подмышек, туго затягивает резинку. Дышать в тройке тяжеловато, и только Вера Александровна отвернется, Лиза с облегчением из нее выпутывается. Тогда все приходится начинать заново. Разглядывая аттестат, Лиза решает закрасить ряды троек, чтобы остались только те, что с пятерками – по математике, геометрии, физике, химии, черчению, и вместо тугих бабушкиных трико ей тоже дали медаль, но отвлекается и забывает об этом.
Следующая бусина – университет. Точнее, день, когда они с бабушкой отправляются подавать документы.
Увидев Лизу, секретарь приемной комиссии, тетка невнятного возраста с опухшими глазами, внезапно с силой отъезжает на кресле от стола. “Злость” или “удивление”?
Лиза смотрит в сторону, пока бабушка молча раскладывает перед теткой пасьянс, только вместо карт – Лизин аттестат и бесчисленные дипломы победителя олимпиад – районных, городских, всероссийских…
Лиза вдруг беззвучно ахает: кто ей скажет, сколько их? Она бросается к столу, сгребает бабушкин пасьянс и перебирает, пересчитывает. Дипломы красивые, Лиза помнит каждый в лицо. Вот темно-синий, как рисуют поздневечернее небо, с золотыми буковками-звездочками. Он дольше всех стоял у Лизы в комнате, прежде чем исчезнуть. Значит, бабушка не выбрасывала их, а аккуратно собирала, чтобы потом предъявить этой тетке!
Лиза считает дважды. Получается тридцать пять, с аттестатом-тузом – тридцать шесть. Красиво. Лиза наслаждается приятной гладкостью и тяжестью увесистой стопки, прижимает ее к себе. В этой колоде сплошные козыри, и Лизу охватывает ощущение всемогущества. Но бабушка выдергивает стопку из ее рук (“гнев” или “нетерпение”?), и Лиза, неохотно позволив забрать дипломы, снова отходит в сторону и мысленно возвращается к нумерации эпизодов. Этот эпизод – случайно ли? – тысяча двадцать четвертый.
Лиза находит успокоение в каждом фрагменте тысячи двадцати четырех. Это ее любимое число, маленький куб-килобайт, два в десятой степени, а в двоичной системе счисления – единица с десятью нулями. Почему-то Лизе кажется, что оно, как никакое другое, передает ее собственную сущность – единица, да, но с таким количеством нулей. Когда Лиза думает об этом, она чувствует себя на неогороженной площадке высоченной башни – и страшно, и щекотно, и немножко подводит живот.
Годы, на которые приходится очередной тысячный эпизод, запоминаются лучше остальных. Бабушка говорит: врезаются в память, и Лиза очень хорошо понимает и даже ощущает, как это – врезаться в память. Она представляет свою память куском говядины, распростертым на выщербленной, побелевшей от времени деревянной доске. А эпизоды – огромным ножом взбесившегося мясника. Он кромсает им мясо почти не глядя. Иногда не попадает совсем, иногда едва задевает, а иной раз нож проходит до самой доски, распластывая мясо памяти на до и после. По странному совпадению, именно таким бывает каждый тысячный эпизод.
Первый пришелся на год ее пятнадцатилетия. Тогда она окончила школу и поступила в университет. Двухтысячный – на двадцать шесть, и Лиза не хочет даже вспоминать о нем. Насыщенный был год, целых сто двадцать четыре эпизода. Хотя именно тогда она познакомилась с Митей. Не бывает плохого без хорошего, говорит бабушка.
Хуже всего Лизе пришлось, когда пропала мама, – и эпизодов набралось целых сто пятьдесят девять. Именно тогда Лиза начала их считать. Когда закончились эпизоды в настоящем, Лиза залезла в прошедший год, где остался последний радостный день рождения, и пересчитала эпизоды там. От мыслей о маме не отвлеклась, но смогла вынести себя за скобки. В следующем году стало полегче, всего сто четырнадцать эпизодов. И с тех пор их все меньше. В прошлом году было всего-то сорок восемь. Жизнь становится все проще. Почти обычная жизнь, почти ничего не происходит, и это хорошо.
Хотя бывало и по-другому. Десять лет назад, в девятнадцать, выдался год не из легких. Сто сорок два эпизода. Больше, чем можно выдержать. Пришлось принять несколько важных решений. Тяжелых, но правильных, верит Лиза. Во-первых, она бросила университет. Во-вторых, нашла себе работу по душе – теперь Лиза помогает людям заботиться об их вещах, находить с ними общий язык. И с тех пор эпизодов все меньше. Если не считать того года, когда она впервые попала в полицию.
Бабушка говорит, Лиза уже накопила на приличную киноэпопею. “Настоящая Санта-Барбара, – говорит бабушка и улыбается. – Шутка ли – двадцать три сезона”. Лиза не понимает, но улыбается тоже. Улыбаться – это хорошо и правильно, говорит бабушка. Тренируйся, говорит бабушка.
Нынешний год тоже собирался стать обычным. К концу ноября набралось только тридцать четыре эпизода. Совсем немного. Но иногда все может измениться в один день. Так было, когда Лизе исполнилось семь лет, четыре месяца и девять дней – и вдруг пропала мама. Так было, когда Лизе исполнилось девятнадцать лет, восемь месяцев и два дня – и вдруг выяснилось, что она не может оставаться в университете.
Нужно гнать от себя тяжелые мысли, говорит бабушка. Лиза старается.
Лиза старается, но мысли о кричащем мальчике не уходят из головы. Не получается отвлечься ни на что другое. Вещи и раньше рассказывали о Владимире Сергеевиче всякое. Простыни, измазанные кровью и калом. Мерзкие жесткие волоски, иногда пучками. Сразу пара разорванных надвое, будто разгрызенных кожаных ремней. Но в этих рассказах никто никогда не кричал. Сейчас Лиза не понимает: возможно ли, что она всегда позволяла себе не досматривать?
Одно точно: раньше Лизе казалось, Владимир Сергеевич любит детей. Не совсем обычно, не совсем так, как бабушка любит Лизу, но… Но, в общем, она не думала, что он делает с ними что-то плохое. Хотя на всякий случай составила себе несколько таблиц, в которые занесла все тревожащие ее моменты.
Моментов оказалось немало, они все копились, никак не складываясь в единую картинку, поэтому Лиза просто заполняла ячейки таблиц, ожидая, пока на ее вопросы найдутся ответы. Наконец ответ появился. Один, но совершенно ясный. Лиза твердо усвоила: если кто-то кричит еще до того, как до него дотрагиваются, значит, дальше будет еще хуже. Да, Лиза далеко не всегда понимает, что именно человек чувствует и почему он делает то или это. Но почему кричит мальчик, когда мужчина снимает перед ним брюки, Лиза знает точно.
Детей к Владимиру Сергеевичу приводят родители. Насколько Лизе известно, он очень известный, авторитетный специалист. Лиза много раз слышала, как Владимир Сергеевич рассказывает Ясе, что замотался и все равно ничего не успевает, приходится отказывать пациентам. В ящике стола к концу месяца накапливается толстенная стопка аккуратных квитанций. Прием стоит баснословных денег. Если бы Лизе вдруг понадобилось к нему обратиться, пришлось бы копить. Лиза совершенно не понимает, почему желающих лечиться у Владимира Сергеевича не становится меньше, ведь он никогда никого не вылечил.
Она видит много детей, которые выглядят так, будто им уже ничем не помочь: детей со скрюченными, вечно сведенными судорогой ручками и ножками, детей с бессмысленным взглядом, которые не могут ни ходить, ни говорить, детей с малюсенькими головами на длинных худощавых тельцах. Владимир Сергеевич не может дать им новую, более подходящую голову или крепкое, свободное в движениях тело. Раньше Лиза думала, что, наверное, Владимир Сергеевич дает детям свою любовь и это им помогает, избавляет от боли или страха. Но теперь, увидев мальчика, который все кричит и кричит в ее голове, она не верит, что такая любовь в силах исцелить хоть кого-то.
Лиза сбегает из кабинета. Остались плафоны, она помоет их позже. Нельзя сейчас смотреть на массажный стол – Лиза чувствует, что начинает разрушаться. А ее цель – сохранить себя целой. Бабушке очень важно, чтобы Лиза оставалась целой. Целой и эффективной.
