Кровь невинных - Дикки Кристофер (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Я шел сквозь тьму на ощупь. Наш отряд не имел приборов ночного видения. Оружие, форма и все остальное добывалось разными способами. Отчасти мне это нравилось. Я брал только то, что хотел. Легко двигался по земле, тихо и быстро. Рашид дал мне «Хеклер-Кох МП-3», красивый маленький пистолет для ближнего боя. Сказал, что забрал его у сербского офицера, которому перерезал горло. Возможно, он врал. В любом случае я радовался, что у меня появилось оружие. Я носил шесть детонаторов, таймеры и пару блоков семтекса — единственного взрывчатого вещества, которое мы смогли раздобыть на замену «С-4». На поясе у меня висел мой старый нож подрывника и плоскогубцы, а про запас — многоцелевой складной нож, в котором скрывались кусачки, отвертки и лезвия. Какое-то время я носил на ноге армейский нож, но один ливийский моджахед забрал его у меня, отправляясь на очередное задание. Его убили, и так я остался без ножа.
Наступила весна, последний снег стаял, в лесу запахло зеленью, водой и цветами. Листья уже не шелестели под ногами, и, если удавалось найти твердую почву, можно было двигаться совершенно бесшумно. Падала густая тень, яркий свет не раздражал глаз, и, выбравшись из траншеи, я хорошо представлял себе, в каком направлении двигаться дальше.
Три ночи я изучал этот маршрут, прокладывал себе дорогу через мины, которые установили сербы, чтобы укрепить свои позиции с востока. Сербы верили в надежность этих маленьких югославских контактных мин, чувствовали себя в безопасности. Это облегчало мою работу. Нужно было перейти линию фронта, и если я не подорвусь, то они меня не заметят. Я знал каждый дюйм своего пути, так как обследовал его прошлой ночью, и лишь однажды пришел в замешательство, когда наткнулся на небольшой камень. Минное поле я преодолел без затруднений.
Я собирался разведать обстановку в районе молочной фермы примерно в шести милях за линией сербского фронта, в течение ночи я должен проникнуть на ферму и вернуться назад, отследив все перемещения людей или скота и выбрав надежную дорогу, чтобы не подорваться на мине. Я прислушивался к каждому звуку. Шаги, речь, кашель. Врага мог выдать огонек зажженной сигареты или даже запах дыма. Но здесь курили почти все, и это могло сбить с толку. Когда двигаешься в темноте, каждый нерв напряжен. Постепенно ты привыкаешь к опасности.
Хорошо, когда тебя окружает ночь. Во время дневного бодрствования между молитвами мы с Рашидом много говорили, размышляли, потом снова говорили. Я многое узнал от Рашида о Кувейте, Палестине и Пакистане. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что Рашид узнал от меня о Канзасе еще больше.
Кроме Рашида, мне не с кем было поговорить. Моджахеды, собиравшиеся вокруг Цазина, были в основном арабами и турками, двое — из Пакистана и Ирана. Они почти не говорили по-английски и не доверяли мне. Да и у меня не оставалось времени общаться с ними. Некоторые оказались хорошими бойцами, но большинство — не очень. Они были одержимы жаждой убийства и носили на голове зеленые повязки на манер Рэмбо. Рашид понимал, что у меня с ними разное представление о джихаде. Вскоре он изучил меня достаточно хорошо, чтобы помочь найти свою дорогу в жизни.
Рашид исполнял роль буфера между мной и другими моджахедами. Мы в любой момент могли перерезать друг другу глотки. Разные культуры. Разные средства борьбы во имя Аллаха. Мы слишком много времени провели рядом со смертью и были готовы убивать. Если бы не Рашид, я просто убил бы моджахеда, который забрал мой нож. Но Рашид удержал меня, успокоил, а потом этот человек просто не вернулся.
В первые дни войны еще не существовало боснийской армии. В некоторых деревнях люди организовывались своими силами. Движение моджахедов не приобрело особого размаха, в лучшем случае действовали небольшие бригады. Наша группа состояла из трех отрядов. Но обычно мы действовали командами или, как в моем случае, поодиночке.
Мы мало контактировали с местным населением, жившим в окрестностях Цазина. В основном это были крестьяне, а наши дома, принадлежавшие раньше сербам, находились в отдалении от их поселков. Похоже, они радовались нашему присутствию. Кто еще мог их защитить? Но мне кажется, они даже не знали толком, как мы выглядим. Иногда их дети заглядывали к нам в окна, словно ожидая увидеть там драконов. Я не говорил на языке местного населения и моджахедов. Поэтому большую часть времени проводил с Рашидом.
— Я слышал об Оклахоме, — сказал он. — И о Канзасе. Они находятся в центре Америки.
— Да, — ответил я. — В самом центре. А что ты слышал о них?
— Там много мусульман.
— Ты шутишь?
— Это правда. В Оклахома-Сити.
— С чего ты взял?
— Факсы. Я получал оттуда много факсов.
— Ты издеваешься.
— Они создали там умму. Общество верующих.
— Только не обижайся, Рашид, но им придется столкнуться с серьезной проблемой. Если американцам что-то и нужно, то это точно не ислам. Стоит произнести это слово, и окружающие сразу начинают вспоминать об «арабских террористах» или «черных мусульманах».
— И о правосудии.
— Никто не видит связи между исламом и правосудием. Во всяком случае, ни один белый.
Рашид процитировал на арабском фрагмент из Корана, затем перевел.
— Они отрицают правду, когда она простирается к ним, но скоро они познают истину.
— Это случится нескоро. Поверь мне. На данный момент у них есть новый, осовремененный Иисус. — Я представил себе, как Дэйв стучит Библией по кафедре в церкви Христа Спасителя.
— Осовремененный? Каким образом?
— Со светлыми волосами и голубыми глазами.
— Но ты же мусульманин. — Рашид поглядел в мои голубые глаза.
— Тебе нужно поговорить с мужем моей сестры, Рашид. Он, помимо всего, еще и христианский проповедник.
— Проповедник?
— Он проповедует ненависть. К черным. К евреям. К мусульманам. Стоит только заговорить о них, как он начинает заводиться.
Рашид задумался.
— Ненависть — сильное чувство.
Я не стал спорить. Я пытался объяснить Рашиду, какой подонок Дэйв, дурак и псих и как дурно обращается с Селмой. Затем мы стали говорить о братьях и сестрах, о больших семьях и о маленьких. Рашид рассказал, что среди своих знакомых только он был единственным ребенком в семье, а я — о том, как Селма почти заменила мне мать. Мы больше не возвращались к теме ненависти. Но потом я много размышлял об этом.
Мне казалось, что ненависть, которую испытывал Дэйв, низкое чувство. Он всегда нашел бы объект для ненависти. Это мог быть кто угодно, потому что на самом деле Дэйв просто не хотел признать, что он — полное ничтожество. Но то, о чем говорил Рашид, я не считал ненавистью, это был гнев. Праведный гнев. А это совсем другое. Ты должен освободить себя от ненависти прежде, чем тобой овладеет гнев. Гнев должен быть чистым. И тогда ты сможешь управлять им как снарядом, заставляя его взрываться тогда и там, где ты захочешь. При этом можно оставаться в мире с самим собой. Я пытался объяснить это Рашиду. И, кажется, он понял.
Однажды я пришел на рассвете, мои нервы были на пределе, я боялся, что не успею вернуться до восхода солнца.
Умывшись и совершив молитву, я увидел Рашида, который ждал, пока я закончу. Он приготовил для меня подарок. Радиоприемник.
— Совсем новый? — удивился я. Приемник был таким маленьким, что его можно было носить в кармане и легко спрятать среди личных вещей. Он лежал в коробке, завернутый в полиэтилен, и к нему прилагался один наушник.
— Иногда я забываю о том, что ты — американец, — сказал он. — Но поскольку ты все-таки американец, тебе иногда трудно понять, что правильно, а что — нет. Это поможет тебе во всем разобраться.
— А что я должен слушать?
— Ваши новости. «Голос Америки». Би-би-си.
— Я лучше почитаю Коран, — возразил я и удивился, когда он покачал головой.
— Коран лишь говорит тебе о лицемерах. А по радио ты можешь их услышать. Когда ты видишь все своими глазами, а потом слышишь, как они об этом говорят, начинаешь все понимать.
