Кровь тамплиеров - Хольбайн Вольфганг (книга жизни .txt) 📗
– Твой сын перебежал на другую сторону. Он удрал с фон Метцем.
Арес! Дрожь пробежала по телу Роберта, когда он узнал насмешливый голос темноволосого Гунна. Некоторые из самых ужасных картин прошедших боев замелькали перед его внутренним взором. Лукреция считалась главой ордена, но Арес был ее орудием, с помощью которого она губила свои жертвы. Фон Метц знал, каково это – убить человека, и он ненавидел убивать – независимо от того, насколько его противник заслуживал смерти или насколько он сам был убежден, что поступает правильно и делает единственно возможное. Брат Лукреции, напротив, питал извращенную страсть к убийству.
– Что?! – проник к нему во тьме с трудом сдерживаемый голос его «ошибки», «его тяжкого греха».
Ее по-кошачьи крадущиеся шаги приблизились к алтарю.
– И девчонка жива, – добавил араб. Он мог быть едва ли дальше от Роберта, чем на расстоянии вытянутой руки. – Она тоже была с ними. Они исчезли через подземный ход.
Звук ее шагов замер.
– Ты опять все провалил, – прошипела она. Фон Метц был не совсем уверен, к кому относился этот упрек.
– Я? Почему я? – огрызнулся Гунн. – В девчонку стрелял он.
– Впредь Шариф будет отдавать приказы, – распорядилась Лукреция. – И ты будешь их выполнять.
– Что?! – Арес негодовал. – Он ведь раб!
– А ты неудачник. Уходите оба с глаз долой!
Напряженная тишина наполнила капеллу. Фон Метц услышал, как мужчины покинули помещение. Один из двоих, чью личность было нетрудно угадать, очень торопился. Сама Лукреция осталась. Роберт уловил, что она тихо подошла к алтарю.
«Что она делает? – спросил он себя после того, как довольно продолжительное время ничего не было слышно. – Может быть, она пытается совладать со своей яростью из-за провала миссии? Или тут что-то другое, человечное?»
Она потеряла сына, который ушел к нему, своему отцу. По крайней мере, она должна была в это поверить, хотя Роберт далеко не был убежден, действительно ли случилось то, что он считал невозможным, и действительно ли Давид отвернулся от матери и пришел к нему. Он вообще не знал, как быть и что теперь делать. Он знал только, что нужно найти Цедрика и посоветоваться с ним.
Плакала ли Лукреция? Магистр тамплиеров не был в этом уверен. Но он чувствовал собственные горячие слезы – слезы беспомощности, – которые катились по его щекам. Прислонившись к стене, он сполз на землю и дал волю слезам.
Проходили минуты, а фон Метц все сидел без движения. Наконец он вскочил и привел в действие секретный механизм. Он открыл проход в стене всего лишь на узкую щелочку, через которую смог заглянуть в капеллу.
Лукреция опустилась на колени перед алтарем и сложила руки для молитвы. Ее глаза были закрыты. Даже короткий предательский скрежет, с которым крепкая на вид стена сдвинулась на несколько сантиметров, не прервал ее молчаливой молитвы. Иногда Роберт удивлялся, как это возможно, чтобы два таких разных по сути существа, как он и Лукреция, могут молиться одному и тому же Богу. Как удавалось ей совмещать веру с извращенными убеждениями, с эгоцентрическими, исполненными мании величия целями?
Его пальцы крепко сжали меч, в то время как он расширил проход в стене настолько, чтобы быстро проскользнуть в него и еще быстрее закрыть за собой.
Самая истовая молитва не заглушила бы скрежещущий до боли в зубах звук, с которым открылась и закрылась скрытая в стене дверь. Лукреция испуганно огляделась, чтобы установить, откуда исходит шум. Когда она заметила фон Метца, который вышел из тени за алтарем, ее глаза в изумлении раскрылись, но затем всякое выражение быстро исчезло из ее черт, уступив место непринужденной и самоуверенной улыбке.
– Ну, теперь ты довольна, Лукреция?
Магистр тамплиеров медленно обошел каменный алтарь и остановился лишь тогда, когда встал к ней так близко, что без большого труда мог воткнуть клинок своего меча между ее ребрами, которые вырисовывались под платьем. Возможно, он это сделает. Определенно сделает.
– Довольна? Я женщина с большими претензиями, Роберт, – ответила она, отведя от него взгляд и направившего на простой деревянный крест, который висел на цепочке над алтарем. – Я буду довольна только тогда, когда получу то, что мне причитается.
– Ничего тебе не причитается, – горестно прошептал фон Метц и сделал маленький шаг по направлению к ней. – Ничего.
Рука, державшая меч, мелко дрожала. Ему было тяжело не броситься на нее сейчас же и немедленно положить конец жизни, которая принесла ему и остальным столько страданий и муки.
– Кто это решает? – Она снисходительно взглянула на него. Он еще раз подумал, что даже презрение может быть привлекательно, когда написано на таком безупречном лице. – Твой благородный орден? – усмехнулась она. – Они мертвы. Все кончено.
– Они мертвы, потому что верили, что тайна не должна быть в руках человека, – возразил Роберт, хотя теперь его голос не звучал так убежденно, как ему бы хотелось. – Так же, как в это верю я.
Лукреция устало улыбнулась и повернулась, чтобы посмотреть ему прямо в лицо. Она была прекрасна – от ее красоты захватывало дух. Роберт вдыхал запах ее мягких золотисто-белокурых волос. Хотя он ее не касался, он чувствовал тепло, которое исходило от ее нежной кожи. Как тогда… Он не хотел вспоминать. Он подарил ей свое сердце в тот момент, когда исходивший от ее тела аромат, по сути дела, простой запах, набор химических элементов, одурманивал его мозг.
– Море, – прошептала Лукреция, чей взгляд словно проникал сквозь него и, казалось, достигал его мыслей. – Теплый вечерний воздух. На холмах запах жасмина. Ты можешь вспомнить наш первый поцелуй?
«О да», – горько подумал Роберт. Мог ли он? Один раз в жизни он отдался голосу своего сердца, и этот дьявол в человеческом обличье злоупотребил его слабостью и проткнул его душу пылающими иглами.
– Ты знала, кто я, – ответил он, пытаясь выдыхать как можно меньше воздуха, потому что ее обвораживающий аромат, как яд, перемешивался с молекулами кислорода.
– Разве это что-нибудь изменило бы? Наш сын – дитя любви, – спокойно сказала Лукреция. – Мы одна семья.
«Эта любовь была однобокой», – мысленно поправил ее Роберт. Он ненавидел ее за то, что она ему причинила, и чувствовал потребность наказать ее, избить за бесцеремонную ложь, если бы не проклятый запах ее волос, ее кожи, ее физическая близость, красота ее фальшивых глаз. В результате он выдавил из себя:
– Что ж, если так, давай заключим мир. Он не заметил, что она подошла к нему еще ближе, но, когда она понизила голос при следующих словах, доведя его до обвораживающего шепота, он почувствовал ее горячее дыхание на своих губах.
– Отведи меня к Граалю, Роберт, – заклинала она его. – Сделай нашу семью бессмертной.
– Ни один человек не может жить вечно. Лукреция сохраняла на лице неизменную улыбку. Она все еще надеялась, что Роберт поддастся порыву чувств и они придут к согласию. Она надеялась, как прежде, так и теперь, получить все: его любовь, Давида, но прежде всего Святой Грааль.
– Ты огорчаешь меня, Лукреция, – тихо продолжил он, и это было сказано искренне.
Возможно, это было как раз то, что мгновенно прогнало теплоту из ее глаз и лишило всякой мягкости ее голос.
– Давид решит в пользу матери, – заявила она, отодвинувшись от Роберта. Тон ее голоса и ее движения, казалось, колебались между упрямством и убежденностью.
«Она заботилась о сыне, – вспомнил фон Метц с долей сочувствия, – не только о преемнике». Но она не должна его больше заполучить. Давида он не смог убить. Но ее он убить сможет.
Движением, которое было достаточно быстрым, чтобы не оставить времени для новых сомнений, он поднял меч и решительно приставил клинок к ее тонкой бледной шее. Если нет больше тамплиеров, которые могли бы подчиняться магистру Давиду, находящемуся под ее влиянием, и которые могли бы послать на гибель бесчисленное количество людей – возможно, весь мир, – он не должен допустить, чтобы она еще раз протянула к его сыну свои мерзкие пальцы. Давид будет на его стороне. Пока Роберт жив, он будет защищать – его и Грааль. Это его долг перед сыном, соратниками, собственной совестью и Богом. Он устыдился недавнего сострадания и малодушия, которые почти довели его до того, что он счел свою миссию проигранной и безнадежной.
