Икар - Сосновская Надежда Андреевна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗

Еще вечером она измельчила в кофемолке темные кофейные зерна французской зажарки и теперь засыпала кофе в верхний контейнер сверкающей черной кофеварки «Cuisinart», добавила туда же совсем немножко корицы и ванили, после чего осталось залить в кофеварку четыре чашки воды и щелкнуть рычажком включения. Аромат готовящегося кофе сразу наполнил кухню, а она тем временем сняла промокшую от пота одежду, бросила на пол в гостиной, вбежала в ванную, включила горячий душ и постояла под приятно обжигающими струйками. Она яростно растерла все тело мочалкой и два раза вымыла волосы шампунем.

Чистую одежду она приготовила с вечера — она давно пришла к выводу, что организованность и порядок лучше, чем наоборот, — и после душа надела деловой костюм. Вечером ей предстояло руководить вечеринкой, и до этого времени домой зайти она не могла, так что нужно было выбрать что-то подходящее и для работы, и для вечера. Черная юбка с тонкими полосками была достаточно короткой и приоткрывала ноги ровно настолько, чтобы это выглядело сексуально и привлекательно, но при этом была не настолько облегающей, чтобы женщину обвинили в недостатке вкуса. Подобранный по цвету пиджак консервативного фасона был прелестно притален. Она оставила две верхние пуговицы незастегнутыми, чтобы была заметна ее длинная изящная шея и уголки ключиц. Вопреки консерватизму покроя пиджака она не стала надевать под него блузку. Пусть все гадают, есть там что-то под пиджаком или нет. Еще кое-что она поняла давным-давно: загадочность лучше, чем ее отсутствие.

Затем она надела туфли на двухдюймовых каблуках с ремешками на щиколотке. Ей предстояло весь день провести на ногах, но она решила не надевать обувь на низком каблуке. За счет дополнительных дюймов ее рост увеличился до пяти футов и пяти дюймов, и она решила, что это вполне достойный рост.

Ее рыжеватые волосы — когда-то они были пепельно-каштановыми, а теперь она немного подкрашивала их хной, чтобы придать медный оттенок, — были коротко подстрижены. Подкрасила она их позавчера. Она хотела, чтобы сегодня вечером у нее все было на высшем уровне. Сегодня ей предстоял особенный вечер.

Она подцепила мыском правой туфли спортивные блузон и штаны и подбросила вверх. Ловким движением схватив одежду, она отнесла ее в прихожую и положила в корзину для грязного белья, затем возвратилась в кухню и выпила две чашки черного кофе. «Интересно, — подумала она, — почему всегда так получается? Наливаешь четыре чашки воды, а кофе выходит всего две чашки». Она пила кофе и перелистывала «Таймс». Свежий номер она подобрала у двери, где его оставил почтальон.

Даже долгий путь на метро до работы показался ей необыкновенно приятным. Очень красивый молодой человек восхищенно наблюдал за ней всю дорогу. Он был примерно ее возраста, на нем были дорогие джинсы и безупречно отглаженная белоснежная сорочка, а в его взгляде не было ровным счетом ничего похотливого. Он вышел из поезда раньше ее и напоследок одарил ее одобрительной улыбкой, словно хотел сказать, что она хорошо выглядит и что приятно видеть того, кто так хорошо выглядит.

Затем у нее неплохо пошла работа. Она завершила сделку по продаже недвижимости, переговоры по которой затянулись почти на целую неделю. Клиенты проявляли нерешительность, но в конце концов поверили ее вкусу и опыту, а она заверила их: то, что они покупают, быстро и значительно подскочит в цене. Когда они наконец сказали «да», она очень обрадовалась и даже не стала скрывать своего удовлетворения. Она отправила им домой бутылку «Перье Жюэ» [27]с запиской: «Вы сделали правильный выбор. Пейте и радуйтесь своему приобретению». А они прислали ей дюжину роз. Розы были отправлены раньше, чем они получили ее подарок, и к цветам прилагалась записка: «Спасибо. Вы сделали нашу жизнь легче и приятнее».

Она чудесно перекусила за углом — бутерброд из черного хлеба с индейкой, сыром бри и медовой горчицей, а потом выпила чашку капуччино со снятым молоком в итальянской кофейне в соседнем квартале — одном из последних, к сожалению, приятных заведений, оставшихся в этой части Сохо. Джанни, хмурый бармен лет семидесяти, подал ей шоколадный бисквит и буркнул: «Тебе идет».

И только к самому концу этот день ее мечты совершил крутой поворот. Она разговаривала по телефону, оказывала услугу еще одному клиенту — давала совет молодому художнику, подыскивавшему место для выставки, и вдруг услышала, как открывается дверь, и увидела, как вошел он. Растерявшись, она не сообразила положить трубку и еще минут пять говорила с художником. Она понимала, что это невежливо, но это ее не очень волновало. На самом деле она не очень понимала, как себя вести. А потом разговор с художником иссяк, и ей пришлось повесить трубку и разбираться со сложившимся положением.

— Я хотел тебя увидеть, — сказал он.

Он отлично выглядел. Конечно, он всегда отлично выглядел, но сегодня превзошел себя. Потертые тугие джинсы, коричневые ковбойские сапожки, желтая футболка. Светло-бежевая замшевая куртка. Волосы, уложенные муссом на манер взлохмаченных. Почему он никогда не мог просто аккуратно причесаться?

— Ты знаешь, что я рада тебя видеть. Но между нами все кончено, — напомнила она ему.

— Тут другое дело, — сказал Кид. — Это не то, о чем ты думаешь. Мне просто нужно поговорить.

Она улыбнулась, не очень веря в то, что ему нужно только поговорить.

Он заметил ее улыбку и сказал, не улыбнувшись в ответ:

— Мне нужна помощь.

— Какая помощь? — спросила она и в этот момент поверила ему, потому что никогда не видела его таким серьезным.

— Сможешь встретиться со мной позже сегодня вечером?

— Не смогу, — ответила она и почувствовала, что словно бы солгала, но на самом деле она говорила правду. Сегодняшний вечер был слишком важен для нее, и она не могла отпроситься. Кид не отводил от нее глаз, и она повторила, подчеркнув слова, чтобы он хотя бы попытался понять: — Не смогу.

Он промолчал, и она подумала: «Он так много знает обо мне. Больше, чем кто-либо другой». А потом подумала: «Что бы он мог сделать с тем, что он обо мне знает? Что бы он мог сделать…»

— Пожалуйста, — проговорил он.

Слово прозвучало настолько тихо, что она даже подумала, уж не послышалось ли ей. Но он повторил чуть громче:

— Пожалуйста.

— Прости, — сказала она и сама не поверила тому, что произносит это слово.

Она была такой сильной. Или жестокой? Или, хуже того, саморазрушительной?

Она смотрела, как он отворачивается, разочарованный и обиженный, как он выходит за дверь, как медленно и понуро шагает по мощеной улице. Он шел очень медленно. Слишком медленно.

Тут снова зазвонил телефон. Это оказался художник, у которого появилась еще пара вопросов. Она что-то ответила ему, практически не слыша вопросов, потому что напряженно размышляла над окончанием такого чудесного дня, над тем, что бы это значило, когда тебя так расстраивают. И решила, что надо будет на днях навестить Кида. В ближайшее время. И еще она поняла, что ей придется сделать.

И почему.

20

В середине марта Кид объявил, что пора приступать к финальному рывку.

— Ты достаточно окреп, и можно перейти к четвертому этапу, — сказал он. — Я думаю вот что: если бы ты остановился сейчас — в смысле, перестал прогрессировать, — то мог бы и так прожить. Твое тело практически вернулось к норме, травмы, можно сказать, залечены. Боль еще есть, я знаю, но терпимая.

Джек обдумал все это и кивнул.

— Большей частью да. Терпимая.

— Ты можешь так жить, но мне бы этого не хотелось. Так не должно быть, — продолжал Кид. — На данном этапе проблема не в боли как таковой, а в том, чтобы укрепить организм. Вопрос в том, насколько сильным мы можем тебя сделать, а ответ таков: тебе должно хватить сил для того, чтобы избавиться от страха.

— А что это у тебя выше локтя?

Кид опустил глаза. Из-под рукава футболки выглядывала белая повязка.